Колдунья - Александр Бушков

— Уж не придется ли мне на пути к этим высотам учиться кровь пить?

— Ну что вы так прицепились к этой крови? — пожал плечами Нащокин. — Это частность, и не более того, есть среди нас и такие… но почему они должны вас отвращать от вашего жизненного предназначения?

— Я не уверена, что быть с вами — мое жизненное предназначение, — сказала Ольга твердо.

— Ах, Ольга Ивановна, ну что мы с вами воду в ступе толчем… Давайте завершим нашу приятную и познавательную беседу, меня ждут дела, да и вы, как я понимаю, всецело поглощены приятными заботами, ради которых, мне доподлинно известно, сняли домик на Васильевском…

— Ясно, — сказала Ольга, — так это ваша тварюшка мне в окно заглядывала?

— Безобиднейшее создание, посланное навести кое-какие справки, и не более того… Не принимайте это близко к сердцу. Обдумайте на досуге все, что здесь услышали… Да, и вот что еще. — Его лицо стало невероятно серьезным и строгим. — Я бы вам категорически отсоветовал крутиться возле лиц вроде камергера Вязинского или графа Биллевича, а уж тем более мешаться в их дела. Очень уж опасно для нас, сирых, лезть в дела таких господ. Вам и без этого найдется чем заняться. — Он вежливо приподнял цилиндр. — Ну что ж, разрешите откланяться. Как только сделаете для себя разумные выводы, извольте без церемоний пожаловать в гости, — он усмехнулся. — Любым способом, днем либо ночью. Уж я-то не удивлюсь и не испугаюсь, увидев вас после полуночи у окна третьего этажа… Всего наилучшего!

Он повернулся и зашагал прочь энергичной молодой походкой, поигрывая тростью с модным серебряным набалдашником в виде крючка. Глядя ему вслед, Ольга снова попыталась послать нечто вроде вопроса, позволившего бы ей получше понять, что собою представляет этот субъект, каковы его силы и возможности.

Переводя на человеческий язык, словно стрела отскочила от прочной кольчуги. Нащокин, приостановившись, обернулся, с ласковой укоризной погрозил ей пальцем и вновь пошел своей дорогой. Некоторые из прохожих с ним раскланивались.

Ольга еще долго смотрела ему вслед, нахмурясь и по своей дурной привычке прикусив нижнюю губу. Подобные сюрпризы были совершенно некстати — поскольку грозили осложнить жизнь…

Или пока следует этим субъектом и его угрозами пренебречь? Вряд ли они начнут подступать с ножом к горлу уже сегодня-завтра, а главное для нее — дождаться послезавтрашнего дня и попытаться предпринять что-то в одиночку, коли уж нет другого выхода…

Часовые в парадной форме, с примкнутыми штыками, безусловно, получили приказ не допускать посторонних в определенные места, но Ольгу они не видели — по крайней мере те, что стояли у нее на пути. Не было никакого гусарского корнета, ехавшего на гнедом коне. Ничего не было, кроме прозрачного воздуха…

Ее сил не хватало на то, чтобы отвести глаза очень уж многим. Те, что располагались от нее саженях в десяти, конечно, прекрасно видели, как сквозь линию часовых проехал упомянутый корнет, — но им и в голову не приходило поднимать тревогу. Каждый часовой отвечает только за тот пост, на который поставлен, в его обязанности не входит рассуждать, почему другие поступают так, а не иначе. Ручаться можно, те, кто ее видел, думали примерно следующее: коли те часовые корнета пропустили, значит, заранее имели такой приказ. Мало ли какой это корнет, начальство знает лучше…

Миновав часовых, она оказалась в расположении лейб-гусарского полка, безмятежно ожидавшего команд. Гусары держали лошадей в поводу, выстроившись поэскадронно, судя по их виду, они настроились на долгое ожидание. Ольга ехала мимо них, уже и не пытаясь делаться невидимой — они-то не часовые, не получали никаких таких приказов о сугубом недопущении в расположение…

Ротмистра Темирова она узнала сразу, хорошо его запомнила, наблюдая вечеринку у камергера. Жгучий брюнет с усами вразлет, картинный и эффектный — настоящий лейб-гусар. Мелкая пешка в большой игре…

Офицеры, с которыми он стоял, ей были незнакомы. Быть может, и среди них находились замешанные в заговоре, но это уже не имело никакого значения… Она с радостью заметила, что штабная палатка, где посередине стоял заваленный картами стол, была пуста. Ольга спрыгнула с коня, небрежно бросила поводья случившемуся поблизости коноводу:

— Подержи, голубчик…

И направилась к кучке офицеров. Не мешкая — времени у нее было очень мало — бесцеремонно взяла ротмистра под локоть и проговорила непререкаемым приказным тоном:

— Прошу вас отойти со мной, не задерживаясь!

Тон подействовал: ротмистр сделал несколько шагов, прежде чем сообразил, что под локоть его ведет невеликая птичка — всего-навсего корнет, да еще провинциального армейского полка. Тогда только он остановился и спросил изумленно:

— Что происходит, корнет?

Ольга без лишних разговоров толкнула его внутрь палатки — не руками, понятно. Опустила полог, входя следом, а вдобавок быстро сделала движение пальцами, после которого ни у кого просто не появилось бы намерения войти в палатку, как будто ее и не существовало вовсе.

Темиров оглянулся уже сердито, разъяренный до крайности.

И застыл с разинутым ртом.

Потому что на том месте, где только что была Ольга, он видел не ее, а государя императора Николая Павловича — в Преображенском мундире, при синей ленте и звезде, государь стоял, меряя оторопевшего ротмистра ледяным, пронизывающим взглядом, который обычно редко кто выдерживал.

— Хорош… — сказал «государь» брезгливо. — Дворянин из Бархатной книги, потомок ордынского рода, чуть ли не Чингизид… Язык проглотил?

Ольга знала, что иллюзия безукоризненная — и ротмистр нисколько не думал сомневаться.

— Ваше величество… — пролепетал он в совершеннейшей растерянности, пытаясь вытянуться во фрунт. — Это так неожиданно…

— По-моему, гораздо большая неожиданность — это то, что ты, Темиров, впутался в заговор, — веско, с расстановкой, гремящим голосом произнес «государь». — Связаться с этой сволочью… Ты меня разочаровал, Темиров, я всегда был к тебе благосклонен…

— Ваше…

— Молчать! — последовал гневный окрик. — Хорош, что уж там… Ну, что молчишь? Язык проглотил? Рассказывай, мерзавец, что вы намеревались делать после моего убийства. Живо! У меня нет времени с тобой возиться! Будешь искренен в своем раскаянии, плахи, так и быть, избежишь…

— Ваше величество… Бес попутал…

— Твоих «бесов» я знаю поименно: Вязинский, Кестель, фон Бок…

— Помилосердствуйте…

На бравого гусара жалко было смотреть: он побледнел, как смерть, отчего роскошные усы и бачки казались неправдоподобно черными, ослепительно черными, если только уместно такое выражение. Ему и в голову не пришло подвергнуть происходящее какому-либо сомнению — то, что раньше оборачивалось против Ольги (неверие большинства людей в колдовство) теперь служило к ее выгоде…