«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав - Евгений Дюринг

форм. Все это проще всего осуществляется через категорическое законодательное запрещение сговоров, исключающих конкуренцию. Подобные взаимные обязательства, – например, в известной области не предлагать ничего потребляющей публике или определенным образом повысить цены, – такие обязательства не только должны быть объявлены перед судом с точки зрения права лишенными силы со всеми их последствиями: они должны быть еще подведены под категорию преступлений, публично наказуемых. И денежные взыскания для такого рода проступков отнюдь не достаточны. Наконец, дело должно быть поставлено так, чтобы подобные затеи и манипуляции считались делом, марающим честь.

6. Из Англии появились эти модные фасоны, в которые облеклись на материке и повсюду в мире союзные и цеховые организации, по возможности ослабляющие конкуренцию в сфере предприятий и труда. А Северная Америка, т. е. опять-таки арена деятельности британской расы, стала для мира главной школой колоссальных рингов. К рингам нельзя будет приступить вплотную с уголовным правом, даже с большими наказаниями, чем простые денежные штрафы, если не решатся законодательным путем бороться с самым принципом, душащим конкуренцию, и со связанной с ним социальной барышнической войной. Начать нужно уже со всяких практических шагов, дышащих общественной враждебностью против отдельных лиц, т. е. прежде всего с ввезенных из Англии бойкотов, и нужно карать уголовным порядком за опорочение и объявление под опалой личностей и предприятий. И притом вовсе не нужно считаться с тем, ссылается ли такое опорочение на верные или на лживые факты. В случае оклеветания, которое не связано с бойкотом, подобный вопрос, конечно, имеет полное значение; там должно требоваться доказательство справедливости утверждений. Но бойкот сам по себе является при всяких обстоятельствах недопустимой формой действия и потому во всяком случае должен подвергаться наказанию.

В аналогичном духе нужно действовать и против всяких союзнических стремлений, которые сковывают неотчуждаемую свободу личности и конкуренции. Однако мы напоминаем здесь о том, при какой только основной политической предпосылке согласны мы признать эти задачи государства в его отрицательной государственной функции. Именно, как показывает вся эта заключительная глава, мы предполагаем, что сначала в различнейших направлениях укоренится правомерная воля, т. е. что во время действия правового протектората и после подготовительной стадии, им созданной, будут работать на пользу права всесторонне, а не только по отношению к отдельным случаям. Но без предварительного кризиса правовой протекторат, опять-таки, немыслим. По крайней мере, при нынешнем состоянии правительств такой протекторат возможен только в косвенной и частичной форме. Как могли бы явиться личные покровители права или даже только что-либо им аналогичное, если бы их пришлось искать между правительственными органами, которые по привычке продолжают обыкновенные внутренние и внешние грабительские процедуры. Нельзя на одном конце ввести в силу действительное право, когда на другом конце делается вещь, прямо ему противоположная, т. е. защищается несправедливость. Дух вылит из одного материала. Только при всесторонней борьбе решительная защита права имеет достаточные шансы на успех. Иначе могут получиться, в лучшем случае, лишь отдельные, совершенно частичные ограничения союзнического барышничества; радикально же вырвать зло подобной полумерой нельзя.

Поэтому если мы и стачки причисляем к тому, что в конце концов должно быть устранено, то мы предполагаем уже высший режим, обладающий достаточной моральной силой, такой режим, который иными способами обеспечит справедливые цели стачек и предоставит нечто лучшее в замену дикой коллективной самопомощи. Уже теперь ясно, что нельзя изгнать рингов и тормозов со стороны предпринимателей, если не вмешаться законодательным путем в стачки и не ограничить их, по крайней мере, специально мотивируемыми исключительными случаями, т. е. не ограничить их до самой крайней степени. Если же налицо будет всесторонняя правомерная воля, т. е. фактически появится возможность высшей моральной инстанции, то отпадет всякое основание и для последних остатков стачечного режима.

7. Кто верит, что социальное развитие могло бы пойти само по себе отдельно и стать доступным для действительного права, тому мы напомним, что радикальное решение надо искать как раз в чисто-политической области. Этот наш принцип, следовательно, рассчитывает на силу оружия; он не допускает обмануть себя тем, что будто бы и без изменения политического строя закономерная социальность могла бы иметь хотя бы лишь умеренные шансы на успех в смысле действительного права. С компасом права нужно справляться при всяких обстоятельствах и попытаться даже при существовании старой грабительской политики внести возможные поправки в отдельные направления общественного правового устройства. Кроме того, и право, культивируемое юристами, должно быть оформлено и трактуемо в несколько более свободном и совестливом духе; но только пока продолжает существовать внешняя хищническая политика; состояния, при частичных улучшениях внутри их, будут делаться еще более противоречивыми и будут принуждать к радикальному лечению. Пока же, т. е. до того, как приступлено будет к единому общему решению политической и социальной проблемы, пусть не жалуются на отсутствие логики и особенно на то, что для известных задач при таких обстоятельствах не может быть точного и полного решения. Действительное право именно в том и обнаруживает свою последовательность, что отнюдь не удовлетворяется отрывочными мерами. Социальная область, как мы ее очертили в предлагаемом сочинении, простирается прежде всего дальше противоположности труда и капитала. Эта противоположность – отнюдь не самая важная. Уже в чисто экономической области оба класса производителей могут в какой-либо деловой области вступить в союз, чтобы обирать все общество, рассчитывающее на известные продукты. И противоположность в смысле вооружения, которую мы подробно охарактеризовали в ранее выпущенном сочинении «Вооружение, капитал, труд» и рационально исследовали в смысле антимилитаристическом, также не была достаточной, чтобы создать полное представление о размерах общественной и государственной проблемы. Социальное спасение, как мы его понимаем, по руководящей нашей идее, простирается на все, что в частной и публичной области грозит перейти в варварство. В материале, нами обработанном и связанном одним словом социальность, необходимо имел место выбор с целью довести до полной очевидности новые характерные черты наших аксиом о справедливости.

Однако чтобы привести пример иного рода, обнаруживающий значение идеи социального спасения, мы укажем на область, которой мы, правда, касались очень часто при случае, в форме замечаний, но еще не охарактеризовали ее в связи с прочими социальными отношениями. Это сферы здоровья, т. е. область целостности тела и нервной системы, против которой все более и более вздымается шарлатанский поток привилегированного, принудительного медицинского насилия. Искусственное заражение болезнью при помощи прививки телячьей оспы, чем приветствуют вступление в мир новорожденных, при всей его чудовищности и столетней практике, поддерживаемой только принудительными наказаниями, является еще пустяком в сравнении со всем тем, что теперь уже натворили медики в области загрязнения крови разными сыворотками и что еще подготовливается ими для будущей принудительной своей работы. Бешенство, дифтерит, сифилис, рак – только что не сумасшествие, к которому лучше всего