Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна

– Это точно! – согласно поддержала его валькирия, допивая бутылку и пряча утратившую актуальность тару в сугроб. – Иначе мы, дожидаясь Селестину, давно бы тут до смерти замерзли.

Раскрасневшаяся от спиртного Ариэлла молча кивнула обмотанной шалью головой. Не смотря на свои ханжеские сентенции, она тоже отведала вредного напитка, решив из двух зол – водка и обморожение, предпочесть первое.

– Я вспомнил, у русских еще одна привычка имеется! – пьяно прищурился Симон. – Кто допил последний глоток, тому и идти за новой порцией. И называется этот человек – засланец.

– Кто засранец? Это я-то засранец? – обиделась плохо расслышавшая финальное слово Оливия. – Ты, старый хрыч, ври да не завирайся. А то я из тебя такого засранца сделаю, век не отмоешься. Вон, пусть теперь Нат идет – бутылку ищет. А то он так совсем извращенцем заделается – уже минут десять с этой железной псиной взасос целуется. Он у нас теперь кто – зоо-бронзо-некрофил, что ли?

– М-м-м, – возмущенно промычал Нат, не оборачиваясь к пылающей гневом валькирии.

– Ты мне еще помычи, телок! – подбоченилась Оливия. – Совсем без Селестины оборзел и распоясался. Вот вернется худобина, она тебе… – валькирия осеклась и шаткой рысцой бросилась к ангелу, попеременно то охая, то давясь язвительным смехом.

Ангел смотрел на нее ошалело вытаращенными, полными отчаяния глазами. Его мокрые губы намертво прилипли к холодной морде бронзовой собаки.

– Доцеловался! – возмущенно констатировала ангелица, недовольно морща лоб. – И что мне теперь с тобой делать прикажешь, любвеобильный ты наш?

– Смотрится он просто шикарно! Давай оставим его здесь, – предложил Симон, складывая пальцы окошечком и через полученный объектив, с видом ценителя любуясь необычной художественной экспозицией. – Да он же настоящий секс-символ! Геракл, Адонис, Купидон. Самсон, разрывающий пасть догу!

– Молчи лучше, юродивый, а то я тебе самому пасть порву! – схватилась за голову растерянная Оливия. – Не отряд, а стадо идиотов!

Ариэлла рыдала в голос, уткнувшись в плечо плененного возлюбленного.

– И все равно, нужно его как-то отодрать! – пришла к однозначному выводу валькирия, критически разглядывая невезучего ангела и облекая свое решение в столь двусмысленную форму.

Натаниэль изобразил руками беспомощный, возмущенно-протестующий жест. Но Оливия продолжала командовать.

– А ну, все дружно, – требовательно приказала находчивая валькирия, – дышим на место слипания, тьфу – соития, нет – соединения Ната и дога. Авось он оттает!

– Кто, дог? – изумился пошатывающийся Симон, но ангелица настойчиво тянула его за рукав.

Через некоторое время жаркое, перенасыщенное водочными парами дыхание троих друзей все-таки привело к ожидаемому результату. Натаниэль со страдальческим стоном повалился в снег, оставляя на морде дога ошметки кожи со своих истерзанных губ. Оливия возвышалась над ним в роли наставницы и спасительницы, насупив брови и скорчив зверское лицо.

– Может, пойдем отсюда? – жалобно попросил разом протрезвевший ангел. – А то холодно тут, темно и страшно. А вдруг Селестина и не придет вовсе?

– Придет! – уверенно пообещала валькирия, вытаскивая из кармана куртки сотовый телефон. – Ты же сам видел, она мне сообщение прислала, – девушка простучала по кнопкам, выводя на дисплей текст эсмээски. – Вот! – она ткнула трубку под нос Натаниэлю.

– «Ждите меня на кладбище. Принесите Грааль. Селестина», – наверное, в сотый раз прочитал ангел. – Да помню я, помню. Но ты уверена, что это пришло именно от нее?

– Уверена, – нахмурилась ангелица. – Хоть номер телефона отправителя и не высветился, но я знаю – писала она. Я эту симкарту совсем недавно купила и номер никому, кроме худобины, не сообщила. Так что это точно она!

Натаниэль вздохнул. Они прибыли на кладбище Святого Христофора около двух часов назад, ведомые Оливией, безоговорочно убежденной в собственной правоте. За истекшее время они успели замерзнуть чуть ли не до полусмерти, выжив только благодаря найденной валькирией бутылке водки и нескольким зачерствевшим бутербродам. Они не отходили далеко от ворот, боясь разминуться с рыжей экзорцисткой. Но Селестина все не появлялась.

– А может, нам поискать что-нибудь деревянное? – робко предложила скромница Ариэлла. – Все равно здесь нет никого, кроме нас. Разожжем костер и погреемся.

– Ух ты, – уже оправившийся от потрясения Натаниэль заговорщицки подмигнул Симону де Монфору, – оказывается, мужики не единственные разумные существа во Вселенной!

– А кто еще? – не дошло до грешника сразу.

– Еще и бабы! – хохотнул ангел. – А ведь моя милая разумную идею подала!

– Ну ладно, – позволила уговорить себя Оливия, – поищем топливо для костра. Но чур, далеко от центральной аллеи не разбредаться.

– Аллилуйя! – с готовностью всплеснул крыльями Нат.

– У кого-нибудь фонарик есть? – поинтересовалась валькирия. – А то что-то совсем стемнело.

Карманные фонарики нашлись только у нее и Натаниэля. Четверо друзей сбились в плотную кучку и побрели вперед по аллее, освещая дорогу двумя слабыми лучами бледного света.

Старинное кладбище навевало мистический ужас. Почти животный страх, самой природой заложенный в душу каждого живого и призванный отвратить людей от слишком частого посещения чертогов смерти. О, смерть надежно охраняла свои секреты, не желая делиться ими с непосвященными. Скудный электрический свет ничуть не разгонял сгустившийся мрак, наоборот, придавая окружающим предметам еще более зловещий и мрачный вид. Преломляясь на изгибах мраморных статуй, он искажал формы и очертания, нанося на траурные надгробия налет гротескной уродливости. Выточенная из алебастра фигурка маленькой девочки превратилась в злобную карлицу, угрожающе выставившую скрюченные пальцы. А торжественное лицо пожилого дворянина, изваянного из черного гранита, казалось мордой тощего упыря, скалившего острые клыки.

– Мама-а-а, – жалобно проблеяла Ариэлла, трупно бледнея и пытаясь упасть в обморок, – мне страшно!

– Тьфу на вас, трусы! – с деланной бравадой пыжилась валькирия. – Живых нужно бояться, а трупы лежат себе спокойно и никого не трогают…

– А ты уверена, что лежат? – прошептала Ариэлла, повисая у нее на локте.

– На все сто! – бодро отрапортовала отважная ангелица, незаметно для других держа пальцы на рукояти пистолета. – Мертвые вообще – самый тихий, смирный и безобидный народ на свете.

Но Натаниэль расслаблением нервов не страдал, а потому развлекался вовсю. Он то и дело отбегал в сторону, склонялся над могилами и, гогоча как больной гусак, вслух читал выбитые на них эпитафии.

– Нет, это просто шедевр, а не надпись! – восторженно орал он, беспардонно нарушая священную кладбищенскую тишину. – Сейчас я вам его оглашу в моем вольном переводе, я же все языки знаю! – он прокашлялся и пафосно продекламировал:

Под спудом тяжким, грешный аз,Ты божью милость получил,Дыханьем смерти излечилИ геморрой и псориаз.

Оливия громко фыркнула.

– А еще можно? – попросил заинтересовавшийся заупокойной лирикой Симон.

Нат побродил между могил и нашел еще более пикантную надпись:

Ты ушла навсегда. Все серьезно!Будь покойна на свете на том,И прости мне, что утром морознымБегал я за тобой с топором.

– Не верю! – взахлеб хохотала Оливия. – Ты нас просто разыгрываешь! На могилах такую белиберду не пишут!

Ангел лукаво ухмылялся:

– Может, и не пишут, зато у вас от моих шуток весь страх как ветром сдуло, – похвалился он. – Да еще обнаружилось что я – совсем неплохой психотерапевт. Вот послушай еще… – он нагнулся к следующему надгробию:

Спи, мой друг, глубоким сном,Спят покойнички кругом,Будь же умницей, бай-бай,Из могилки не вставай.