Вольер - Алла Дымовская

Ему повезло, и повезло неслыханно. И юбчонка, и кассетная рубаха, и даже «бронзовый» пояс с охладительным обдувом выйдут к месту. Ну, просто парень так сочинил, чтоб нарядиться девчонкой. Сойдет за своего, обсмотрится, к какому дому лучше пристать, выберет заранее место в поселке. Заодно и поужинает, не то с полудня жалкой крохи протеинового желе во рту не заблудилось. Оставалось только соорудить себе маску. Тим, недолго раздумывая, отодрал кусок от лодочного борта – обычному здешнему обитателю не под силу, но, призвав на подмогу психокинетику, Тим справился вполне. Обломок тут же растекся в его руках в бесформенную массу. Тим, не мешкая, разложил лодочные останки на купальных мостках, расправил, придал форму наподобие человеческого лица с выемками и прорезями для носа, рта и глаз, спрыснул озерной водой и дал застыть. Он видел однажды, как похожее проделал один из «дровосеков», когда самоходка напоролась на корягу и ей пробило дно. Видел и запомнил, может, единственный из «Яблочного чижа», нынче вот пригодилось. Вышла этакая синюшная морда, впрочем, вполне миролюбивого выражения и смехообразная. Потом закрепил свое кустарное изделие, туго притянув куколь защитного плаща. Приз за лучший наряд ему, конечно, не отыграть, зато вполне сможет затеряться в тутошней толпе. Да и приз, по правде говоря, сплошное надувательство – аляповатая картинка с портретом победителя и личной печатью радетеля «колокольня в рамке». Никакой радетель к тем призам отношения не имеет, Тим читал в «уложениях» – все награды формуются автоматически семейным «домовым» по однообразному клише. Точно так же, как и цветные уведомления о первой и второй зрелости, разве что последние с негласного дозволения «колдуна».

Процессия тем временем приближалась. Тим проворно скользнул за ближайший оболваненный куст орешника, лучше дождаться, пока выйдут на поляну и уж после смешаться с ряжеными гуляками. Никто и не заметит, он был уверен, если держаться, как все, а уж ему ли не знать обычаи, принятые в поселке. Что годилось некогда для «Яблочного чижа», подойдет и здесь.

Они шли густыми неровными рядами, тянулись, будто скверно плоеные ярусы у рождественского пирога. Теперь он мог применить и иное сравнение – будто разбитый рыбный косяк на отмели, он наблюдал это явление вблизи на песчаной косе в Тирренском море. Подходя к лужайке, сбились в кучу, по краям плыли цветные фонари, озабоченно суетились многочисленные «домовые» и «дровосеки», казалось: стадо, охраняемое пастухами, Тиму пришла на память похожая картинка в «Этнической истории», только речь там шла об овцах и людях, но тут все было наоборот, радетели через посредников пасли волков. Нельзя было рассмотреть их лица, да и как это возможно, ведь маскарад. Но ему отчего‑то стало жутко. Колышущаяся тьма, из которой выступали пятна света и резкие тени в них. Белые, зеленые, пурпурные маски, мыши, кошки и жабы, носатые птицы, рыбьи плавники, раковины улиток, паучьи лапы, приплюснутые шапки‑ромашки и высокие грибные, а больше они не видели ничего такого, чему бы могли с уверенностью подражать.

Он не забыл, как с раннего детства всегда ждал дня Короткой Ночи, пожалуй, самого веселого из всех. Как донимал воспитателя «домового», чтоб постарался, и чтоб не хуже, чем у соседских детишек. Был рыбой, был и котом. Носился ночь напролет, пока не засыпал под каким‑нибудь кустом, а утром открывал глаза уже в своей постели. И так радостно чувствовалось ему: в канун праздника от ожидания удовольствия и после от воспоминания о прошедшем.

Теперь все стало иначе. Убогость шествия, увиденная им впервые снаружи, не изнутри, воистину ошеломила и жестоким лучом преломилась в сознании Тима. Он с трудом собирал нежданные впечатления и мысли в упорядоченный строй; жуть, украдкой заползая в его душу, давила и душила его все сильней.

На поляне толпа остановилась, не будучи в состоянии рассеяться сама. Вздрагивающие головы – от того, что нечеловечьи, они будили в нем переживания ужасов леса, некогда перед ВЫХОДОМ одолевавшие его. Головы эти озирались, у многих на масках зияли прозрачные стеклянные глазницы, потому бесстрастность взоров приводила его в содрогание, словно ряженые существа родились на свет без души. Бестолковое их волнообразное оживление и радостные частые вскрики предвкушения делали открывшееся ему зрелище еще более отвратительным. Ему чудилось – сейчас «домовые» положат на расставленные наскоро бескрайние столы настоящие человеческие тела, и вся эта животная прорва кинется пожирать их. Тим зажмурился. Полно, да что это ты! Конечно, не «Оксюморон» с камзолами и кружевами «брабант» на манжетах и легкими, изысканными туниками женщин. Но это тоже его часть, и здесь он вырос, и здесь же, скорее всего, предстоит ему жить, возможно, долгие скитальческие дни. Его замутило. И он открыл глаза.

Маски тем временем рассеялись. Одни сновали между столами, жадно хватали пироги и толстые стаканы‑неразливайки с имбирной и елочной шипучкой, другие прочие поодаль шумно переговаривались короткими отрывочными фразами:

– Экий мешок! У тебя, Фло, гляди, до носа!

– Ты песок не приминай, не приминай! Сперва дай устояться!

– Куда до нас семейству Бровастого Бо, они, поди, во все горло не умеют!

– Первый приз, почитай, в кармане! Вчера у леска я возьми да заори – ажно шишка упала!

– Во‑он тот рыжий котяра без хвоста! Кто бы такой?

– Палец даю в заклад, старина Фед. Эко его разобрало на шипучку!

– Руками маши не вдоль, а поперек, не то упадешь!

– Ха, да тут маши не маши, тетушка Му и на двух ногах плохо стоит! Спорю на пару «горячих»…

Дальше Тим прислушиваться не захотел. И потом – пора ему было выходить из орешникового убежища. От запаха пирогов едва не текли сочные слюни, и все равно за кустом прятаться долее представлялось бесцельным.

«Железный дровосек» зыркнул было на него единственным огромным глазом, но ничего, пропустил к «взрослому» столу. Тим ухватил враз пару крутобоких небольших пирогов, шипучку трогать не стал – голова ему необходима ясная, взял лишь простой воды. На удивленный вопрос ряженного слепым кротом рыхлого, мелкотравчатого парня «чой‑то это он?», просипел нарочно не своим голосом, мол, хочет пить. Тот хмыкнул под долгомордой маской, дескать, с кем не бывает, оглядел Тима с ног до головы, хмыкнул еще раз, видно, костюм ему понравился.

Тим надкусил первый пирожок, их называли в его родном поселке «с голубиным яйцом», и сразу же поперхнулся. Отвык он от такой пищи, совсем отвык. Времени прошло всего ничего, а вот же оно как! Грубый, вязкий вкус, вообще к чему это надо? Если насыщаться для прибытка сил, то для этого лучше всего подходит «элементарная кулинария», растительный подбор и протеиновые желеобразные субстанции, когда дел по горло – все равно не замечаешь, чего ешь, была бы только польза. А ежели для умиротворения изысканного вкуса, то, скажем, «халиф на час» из эпикуреи. Поселковая еда казалась ему теперь – ни то ни се. Но в Вольере любые эксперименты запрещены. Каждое блюдо обязано быть привычным для его обитателей, как и многие века тому назад. Он вяло принялся за второй, капустный пирог. Вот уж дрянь, так дрянь! Может статься, пообвыкнет опять? Глотнул воды и вздохнул с тоской. Отныне во всякий день питать его будет «нянюшка» из окошка. И никакого права выбора – что самое противное. Будто животному малоумному задают корм! В одно и то же время и так бесконечно. Это тебе не столовому прислужнику приказывать «по меню». А ведь он, Тим, уже и разбираться в карте «суточных диет» обучился, для нагрузок телесных и мысленных, для каждого отдельного случая иное. Выходит, напрасно старался.