От рабства к рабству. От Древнего Рима к современному Капитализму - Валентин Катасонов

В-третьих, страсть любостяжания передается от человека к человеку как заразная болезнь: «Каждый, соревнуя прежде жившим прежде его, увеличивал эту болезнь, а предшественник возбуждал страсть к приобретению в своем преемнике даже против его воли. Люди как скоро видят светлые дома, множество полей, толпы слуг, серебряные сосуды, большое собрание одежд, — всячески стараются иметь еще больше, так что первые бывают причиною этого зла для вторых, эти для последующих. Между тем, если бы первые хотели жить скромно, то не были бы учителями для других»[407].

В-четвертых, страсть любостяжания связана с целым рядом других страстей и греховных чувств. Например, со страстью властвовать над другими людьми. Или с желанием чужого имущества, что, как известно, относится к одному из десяти основных грехов: «Любовь к богатству бесконечна, и чем дальше ты будешь идти, тем дальше будешь отстоять от конца, и чем больше будешь желать чужого, тем сильнее будут увеличиваться мучения»[408].

Христос не апеллировал к государственным деятелям, ни к «народным массам» с призывом изменить существующий социально-экономический строй (во времена Христа этот строй, мягко выражаясь, был «несправедливым»). И это, надеюсь, понятно сегодня и нам, живущим в стране, в которой был проведен неудачный социалистический «эксперимент». Он был неудачным по очень простой причине: «здание» социализма пытались строить на песке «неверия», которое стало питательной почвой для любостяжания. Да, мы жили достаточно скромно, но мы жили в затхлой атмосфере материализма, а такая атмосфера идеальна для размножения «червей» любостяжания. И эти «черви» стали поселяться в сердцах людей. Внешне все было пристойно и, с материалистической точки зрения, — даже внушительно. Но эта «внушительность» была внешней, а нутро нашего общественного организма было изъедено «червями». Многие были готовы с радостью приветствовать новый, капиталистический строй «молодой» России, рассчитывая, что потаенные мечты любостяжания наконец-то будут реализованы. Господь прямо предупреждал каждого отдельно взятого человека против накопления капитала, т.е. против индивидуального капитализма: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше»[409]. Из этих слов следует очевидный ответ на вопрос: как надо бороться с нынешним капитализмом? — Не посредством подготовки очередной революции (лимит на революции в России вышел), а через очищение своих сердец, прежде всего очищение от страсти любостяжания.

Каждый из нас может внести свою лепту в борьбу со страстью любостяжания. Вот что по этому поводу пишет прот. Вячеслав Тулупов: «… вина за то, что в мире утвердился культ золотого тельца, лежит на многих поколениях людей. В том числе и на вашем с нами поколении. Когда нас охватывает дух сребролюбия, это отражается и на наших близких. Беря с нас пример, они начинают подпадать под власть любостяжания. И наоборот, когда мы искореняем в себе страсть сребролюбия, тогда вносим свою лепту во всеобщую победу над поклонением идолу богатства»[410].

Христианская аскетика дает ответы на то, как бороться со страстями, в том числе со страстью сребролюбия, как предотвратить превращение денег из «хорошего слуги» в «плохого хозяина», как противостоять «денежному рабству»[411].

Глава IX.

Рабство, капитализм и свободный труд

Бог для того и сделал настоящую жизнь нашу исполненной труда, чтобы избавить нас от …рабства и привести к полной свободе.

Сет. Иоанн Златоуст

Вас совесть не может упрекать за имение тленных денег, если вы будете ими владеть, а не они вами.

Прп. старец Макарий

А как дети причастны плоти и крови, так и Он также воспринял оные, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола, и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству.

Евр., 2: 14-15

9.1. Капитализм = маммонизм

Вглядываясь в процессы духовной энтропии тех далеких времен, понимаешь, что все это повторяется сегодня. К сожалению, приходится констатировать: человечество, пройдя непростую траекторию двухтысячелетней истории, возвращается на исходные позиции. Оно, выражаясь словами апостола Петра, «как пес возвращается на свою блевотину»[412], то есть возвращается к рабовладельческому капитализму.

Мир в массовом порядке стал поклоняться маммоне. Общественный строй таких идолопоклонников можно назвать «маммонизмом». Одним из первых употреблять слово «маммонизм» стал немецкий философ и социолог Рудольф Юнг. Он использовал это слово для характеристики капитализма, подчеркивая его паразитическую сущность в работе «Национальный социализм: его основа, развитие и цели» (1919). Примерно в это же время другой немец — Готфрид Федер — также активно использовал термин «маммонизм» в своей работе «Сломать кабалу процента!»[413]. Но словечко это нигде не привилось. Уж слишком оно резало ухо и будоражило совесть людей, которые причисляли себя к христианам!

Зато в обиход вошло слово «капитализм», который Христос вроде не обличал и не запрещал. Рядовому обывателю оно мало что говорило. Маркс в «Капитале» сознательно пытался увести читателя от размышлений по поводу духовного происхождения капитализма и акцентировал внимание на «чистой» экономике, а также «производительных силах». Это было не просто сделать потому, что в той же Англии многие уже догадывались, что капитализм — это, прежде всего, — религия и лишь во вторую очередь — экономика. Английский историк и философ Т. Карлейль еще в то время, когда Маркс только обдумывал свой будущий труд «Капитал», писал (1843): «Поистине, с нашим евангелием маммоны мы пришли к странным выводам! Мы говорим об обществе и всё же проводим повсюду полнейшее разделение и обособление. Наша жизнь состоит не во взаимной поддержке, а, напротив, во взаимной вражде, выраженной в известных законах войны, именуемой «разумной конкуренцией» и т.п. Мы совершенно забыли, что чистоган не составляет единственной связи между человеком и человеком. «Мои голодающие рабочие?» — говорит богатый фабрикант. — «Разве я не нанял их на рынке, как это и полагается? Разве я не уплатил им до последней копейки договорной платы? Что же мне с ними еще делать?» Да, культ маммоны воистину печальная вера»[414].

Наиболее умственно продвинутым членам общества профессора от политической экономии внушали в духе марксизма: «капитализм» — это «способ производства» (или «общественно-экономическая формация»), и к «свободе совести» он не имеет никакого отношения.

В XX веке капитализм себя достаточно дискредитировал, и идеологи, обслуживающие мировую олигархию, стали подыскивать замену слову «капитализм». Такой заменой оказалось словосочетание «рыночная экономика», «рыночная система». Американский экономист Дж. Гэлбрейт пишет: «Были начаты поиски неопасной альтернативы термину «капитализм». В США предприняли попытку использовать словосочетание «свободное предпринимательство» — оно не прижилось. Свобода, подразумевавшая принятие свободных решений предпринимателями, не являлась убедительной. В Европе появилось словосочетание «социал-демократия» — смесь капитализма и социализма, сдобренная состраданием. Однако в США слово «социализм» вызывало в прошлом неприятие (да и в настоящем это неприятие осталось). В последующие годы стали использовать словосочетание «новый курс», но все же его слишком отождествляли с Франклином Делано Рузвельтом и его сторонниками. В итоге в научном мире прижилось выражение «рыночная система», так как оно не имело негативной истории — впрочем, у него вообще не было истории. Вряд ли можно было отыскать термин, более лишенный всякого смысла…»[415]

Замена вывески произошла, а духовное содержание осталось прежним — маммонизм. Люди верят не в «способ производства», ни в «общественно-экономическую формацию», ни в «рынок», они верят в деньги! О. Бронсон с прискорбием констатирует: «Маммонизм стал религией англо-саксонского мира, а о Боге мы просто-напросто позабыли. Мы утратили веру в благородное, прекрасное и справедливое»[416]. Сначала эта религия маммонизма рядилась в одежды христианства (протестантизм в разных модификациях), затем стала все больше приобретать черты язычества (порой рядящегося в одежды атеизма), наконец, показала свой звериный оскал сатанизма.