Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг

Из упоминающихся здесь крупных инженеров первых пятилеток репрессированы — расстреляны или отправлены в лагеря — были Я.С. Гугель, А.П. Серебровский, С.М. Франкфурт, И.И. Радченко, Б.Е. Веденеев, Б.И. Угримов и Б.Э. Стюнкель. И.П. Бардина, А.В. Винтера и Г.М. Кржижановского террор не коснулся.

4. Дискурс о вредителях

О создании атмосферы, в которой каждый в любой момент мог получить клеймо «вредителя», а обзывать других «врагами народа» и «троцкистами» вошло в привычку, позаботился и кинематограф. В 1935-1939 гг. на экран вышли 11 фильмов, в которых инженер изображался «вредителем». В сравнении с десятком лент 1932-1936 гг., где советский инженер показан и в критическом, и в позитивном свете, число кинокартин, представляющих его как врага, перевешивало. Эпоху фильмов о «вредителях» можно разделить на два периода. В первый период (1935 г.) возродился образ врага в лице старого, дореволюционного инженера. Во второй — кинематограф сделал «вредителем» инженера современного. При этом он иллюстрировал три тезиса. Во-первых, демонстрировал, что все, кто имеет «пятно» на биографии и был когда-то меньшевиком или троцкистом, неизменно становятся «вредителями». Во-вторых, устанавливал каузальную связь между стахановским движением и новой вспышкой подрывной деятельности (см. выше). И в-третьих, указывал, что стахановская работа и ее саботаж со стороны старых инженеров форсировали необходимую смену поколений.

Образ инженера как врага воскрешали в памяти три фильма, которые вновь обратились к теме коварной эксплуатации рабочих инженерами старорежимного происхождения. Как и во времена культурной революции, фигура дореволюционного инженера использовалась, дабы показать антагонизм между рабочими и интеллигенцией. В апреле 1935 г. в кинотеатрах страны шла картина «Гибель сенсации», где инженер Джим Риппл предоставляет свое изобретение — робота — в распоряжение фабрикантов для подавления забастовок и рабочих восстаний и в конце концов гибнет от рук собственного творения{1526}. Год спустя, в мае 1936 г., появился фильм «Я люблю» — о том, как мастера и владельцы шахты угнетали рабочих до 1917 г.{1527} Всего через месяц режиссер Н. Экк в фильме «Груня Корнакова» вывел таких персонажей, как злобный мастер, преследующий и притесняющий работниц на фарфоровом заводе в дореволюционной России, и фабрикант, который поджигает заводское здание, обрекая на смерть 38 рабочих, чтобы получить страховку{1528}. «Гибель сенсации», «Я люблю» и «Груню Корнакову» можно трактовать как напоминание советским рабочим, кто противостоит им в лице инженеров. Последним аккордом этой «прелюдии» стал в декабре 1936 г. фильм «Заключенные». В нем рассказывается об успешном перевоспитании двух старых инженеров-«вредителей», которые превращаются в советских граждан и работают на благо социализма. Хотя основная тональность фильма кажется довольно позитивной, он в то же время напоминает о том, что старые инженеры — бывшие саботажники, которые раньше чинили всякие пакости, а теперь под видом нормальных советских граждан смешались со всеми остальными. Вместе с темой старых инженеров поднимается и тема лагерей и НКВД. Офицеры НКВД выглядят настоящими героями, они умеют отличить друга от врага и заботятся о том, чтобы каждый получил то наказание и тот шанс, которого заслуживает. Этот фильм, вышедший на экраны к началу массовых арестов среди инженеров, как будто предупреждает о грядущем терроре и, напоминая о первой волне арестов инженеров в 1928-1931 гг., указывает, что подобные мероприятия всем только на благо{1529}. В тот раз «плохих» отфильтровали и перевоспитали, и в этот раз сделают так же. Инженеры, которых в «Заключенных» выпустили из лагеря «исцелившимися», вошли в число тех, кто, имея «пятно» в биографии, в 1937 г. вновь попал в жернова НКВД. Первая серия фильма «Великий гражданин» (1937) постулировала мысль о чрезмерном великодушии партии по отношению к однажды разоблаченным контрреволюционерам. Здесь показано, что было ошибкой отпускать на волю в 1925 г. заговорщиков и троцкистов (Карташов и Баровский, прототипами которых послужили Каменев и Зиновьев), а также беспартийных старых инженеров (Авдеев), уже тогда пытавшихся саботировать социалистическое строительство на заводе «Красный металлист»{1530}.

В последовавших затем произведениях на все лады склонялись различные теории заговора и врага. Сначала два фильма дали наглядный урок того, что инженеры с сомнительным прошлым — легкая добыча для диверсантов и провокаторов, а корни всех заговоров уходят опять-таки в 1925 и 1934 гг. В «Шахтерах» диверсанты играючи прибирают к рукам начальника шахты Чуба, напоминая ему об унизительной экспроприации. В образе Чуба показан специалист, который утратил коммунистическую бдительность, занимается только хозяйственными вопросами и не видит, как его окружают враги. В конце фильма рабочие совместно решают передать Чуба в НКВД. «Таких надо беспощадно уничтожать», — говорит один из них, а партийный секретарь добавляет: «Сталин говорит, что нам нельзя размягчаться»{1531}.

В «Чести» (декабрь 1938), так же как в «Шахтерах», подчеркивалось, что люди с запятнанной биографией превращаются во «вредителей». Здесь это начальник железнодорожного депо Клычко, еще в 1925 г. исключенный из партии за участие в оппозиции. Теперь он совершает акты саботажа на пару со старым инженером Арсением Юльевичем, которого в 1934 г. завербовал в «троцкистско-бухаринскую банду вредителей и диверсантов»{1532}

Следующие четыре фильма развивали тезис, что инженеров делают саботажниками инертность и неспособность приноровиться к нЬвым трудовым методам. Наряду с «Шахтерами» (август 1937), «Ночью в сентябре» (октябрь 1939) и «Большой жизнью» (февраль 1940), фильм «Комсомольск» (апрель 1938) показал, как старый технический директор, который не верит в успех строительства, становится саботажником и ему на смену приходит молодой инженер Володя{1533}.

Во всех фильмах отсталые инженеры или профсоюзные руководители — тучные, неповоротливые люди с жидкими волосами или вообще лысые. Их внешность и поведение однозначно неприятны и подозрительны: у Клычко поперек лысины зачесаны три сальные прядки; Арсений Юльевич толст, хромает и носит очки; Богорукову пышные усы, каштановая шевелюра и старомодный халат придают сходство с Обломовым или просто с каким-нибудь помещиком XIX века. Их физическая медлительность символизирует внутреннее окостенение, лысины намекают на отсутствие идей, рационализаторских предложений и умения приспосабливаться. Нет у них больше волосяной массы, которую можно причесывать и подстригать сообразно потребностям социалистического государства. Фамилии у них тоже «говорящие»: «Чуб» означает прядь волос и в сочетании с лысиной производит комический эффект, Клычко происходит от «клык» и указывает на агрессивность врагов, Богоруков («рука Бога») — звучит явно не по-большевистски.

После того как «Шахтеры» и «Комсомольск» возвестили о смене поколений, цикл фильмов о «вредителях» в ноябре 1939 г. временно завершился второй серией «Великого гражданина»: считается, что она должна была задним числом оправдать террор{1534}. В этой серии показано, что те, кто выступает против ударничества, не хочет перегружать машины, верит в старые нормы и боится прогресса в технике, не остановятся и перед тем, чтобы погубить взрывами 19 рабочих или убить любимого партийного руководителя Шахова (прообразом которого послужил Киров){1535}.

«Великий гражданин» еще раз подтверждает, что все катастрофы и производственный брак — дело рук тех, кто еще в 1925 г. оказался в рядах оппозиционеров и сомневающихся, находился под влиянием Троцкого, а в 1934 г. участвовал в убийстве Кирова. Фильм наглядно разъясняет, что партия всегда была чересчур снисходительна, давая шанс неисправимым преступникам, чье единственное желание — вредить Советскому Союзу. Таким образом, аресты 1937-1938 гг. являются соразмерной реакцией на действия распоясавшихся врагов.

Фильмы внесли свою лепту в собирательный портрет инженера, создаваемый средствами массовой информации. Перманентные обвинения в адрес инженеров, звучавшие то громче, то тише в публичных выступлениях, печати, кино и литературе, в 1937 г. насчитывали уже 20 лет. Неудивительно, что за такой срок представление о них как о «вредителях» и врагах народа постепенно проникло в сознание людей и отложилось там{1536}. Хироаки Куромия обратил внимание на то, что Стаханов в своих воспоминаниях, написанных в 1970-е гг., все еще говорит о «врагах народа» с большой убежденностью{1537}. Понятия «вредитель», «шарлатан», «псевдоинженер» нашли место даже в лексиконе старых, нерасположенных к режиму инженеров{1538}. Сами «вредители» тоже пользовались этими клише: единственная возможность снять с себя обвинение заключалась в том, чтобы представить настоящими «вредителями» своих обвинителей. В данном вопросе не существовало нравственной нормы, которая запрещала бы заклейменным клеймить других. Если они хотели ускользнуть от расправы, общепринятые формулировки оставляли хоть какой-то шанс сделать «врага» из другого, отвечая на донос встречным доносом{1539}. При этом инженеры не отвергали предъявленные им обвинения как нелепые, а сознавались в былых прегрешениях в письмах во ВМБИТ или наркому{1540}, приносили покаянные исповеди. Трудно понять, действительно ли они считали преступлением прежнюю принадлежность к числу сторонников Троцкого и т. п. Чтобы защитить себя, им не оставалось ничего другого, как принять подобные обвинения всерьез и совершить ритуал самобичевания. Директор рыбного треста Т.С. Никитин в июне 1937 г. писал Калинину, что его в ноябре 1936 г. исключили из партии и выгнали с работы за то, что в 1927 г. он ровно три дня считался троцкистом{1541}. Инженер М.Я. Горлов в августе 1936 г. объяснял в письме Орджоникидзе, что лишился должности заместителя начальника цеха на заводе «Запорожсталь» и был исключен из партии, во-первых, потому что в 1935 г. не сразу признал своего коллегу Вольфсона контрреволюционером, троцкистом и зиновьевцем. А не потребовал его исключения, а во-вторых, потому что его жена Глузман в 1931 г. пять месяцев жила с человеком, который теперь арестован, и ей при обмене партийных документов не выдали новый партбилет.{1542} Заведующий отделом кадров Наркомтяжпрома Раскин обратился к Орджоникидзе в ноябре 1936 г. С его стороны, покаялся он, было большой ошибкой своевременно не проинформировать наркома о восстановлении в должности Дрейцера, которого в 1932 г. уволили из ВСНХ как активного троцкиста. Раскин приложил к письму несколько документов в доказательство того, что за восстановление этого «опасного элемента» несет ответственность не он, а три других лица{1543}. Инженер Кейль, уволенный с ленинградского монетного двора и в течение девяти месяцев подвергавшийся гонениям, не только обвинял руководство этого предприятия в растратах и взяточничестве, но и доказывал, что его коллеги также подозревают директора во «вредительстве» и «заговоре»{1544}. Еще один инженер, Р.С. Патковский, арестовывавшийся в 1931 г., а в 1935 г. высланный из Ленинграда, обличал своих преследователей как «карьеристов», «интриганов», «воров» и «вредителей». Он привел имена бывших коллег, которые, по его мнению, являлись «троцкистами», «зиновьевцами», «предателями» и «лжецами»{1545}. Техник Н.И. Копылова и ее муж инженер-химик В.А. Трошанов, изгнанные из «Синанчаоловостроя» на Японском море, обратились во ВМБИТ, доказывая, что они ни в чем не виноваты, зато начальник участка Соколов и другие руководящие ИТР ведут строительство «варварски и преступно». Супругов, дескать, потому и уволили, что они обнаружили, «как плохо и преступно» здесь ведутся работы. А начальник Копыловой, подозревали они, просто не хотел работать с женщиной{1546}.