Короли рая - Нелл Ричард

– Я Бирмун, сын Камуки и сын Канита, бывшего вождя Орхуса. – Он шагнул вперед и почувствовал, как дрогнула рука с мечом, но не от усталости. – Я сын убиенного мужчины и брат убиенных мальчиков. Ты задолжал мне кровью, Вождь, и, клянусь всеми богами, ты выплатишь долг.

Он услышал, как встала с места некая женщина, но не взглянул.

Люди в зале Сурэна уже не смеялись, и все их разговоры смолкли.

– Золотарь не может бросать вызов кому бы то ни было. По закону я должен взять этот меч и избить тебя просто за то, что ты держал его.

Бирмун презрительно фыркнул со всей силой, на какую были способны его легкие.

– Возьми его по закону. Избей меня. Ну и какой из тебя мужчина? Я прихожу с клинком и ссу на твою честь; я называю тебя убийцей детей, а ты прячешься за юбками Ордена? Сразись со мной, или я назову тебя трусом.

Некоторые юноши молча прихлебывали из кубков.

Он может велеть им прирезать меня, как дикого пса, подумал Бирмун, но подчинятся ли они?

– Брат, кончай это. Брось его на улице в крови, как его папашу. – Сима встал рядом со своим близнецом и плюнул на пол с отвращением в лице – но, подумал Бирмун, не в глазах. Возможно, он хочет занять кресло брата и надеется, тот будет тяжело ранен или умрет в поединке.

Сурэн пренебрежительно всплеснул руками.

– Разве ты не отказался от своей мести? Разве не брал мои дары и подаяния годами с того дня? Где же в этом честь?

Многие мужчины переводили взгляд со своего вождя на Бирмуна, захваченные незнакомой им историей.

– Мне следовало биться с тобой моими деревянными игрушками, Великий Вождь? – Он помолчал и дал всей своей детской ненависти вырваться на поверхность. – Но спасибо за твои дары. Я поведаю о твоей щедрости, когда твой труп будет сгорать дотла.

Все молчали, не смея кашлянуть, крепко сжимая кубки в руках. Бирмун не глянул на старых вассалов отца. Он не сводил взгляда с вождя.

– Покончи с этим, Сурэн. Воссоедини его с родней в аду.

– Да, убей его! – Один из старших мальчиков рядом с вождем встал. Еще один его сынок, подумал Бирмун, еще один мой сводный брат.

Другие вскочили со скамей и кресел, чтобы подхватить призыв – по большей части юнцы, которые никогда не спали с женщиной и которым никогда не приходилось драться насмерть. «Убей его, господин!» «Отрежь его дерзкий язык!» Вскоре все молодые воины примкнули к призывам о крови и чести, как будто имели понятие о той и другой.

Наконец Сурэн встал. Он схватил рукоять меча, поданного ему сыном, затем просунул руку сквозь ремни предложенного круглого щита.

– Да будет так.

Он спустился по ступенькам помоста, и мать Бирмуна встала рядом; ее лицо побледнело, а глаза пылали тем, что Бирмун принял за гнев или, может, страх.

– А тебя вообще не сожгут, – прорычал его враг. – Я скормлю тебя моим псам и посмеюсь, когда они будут высирать тебя на улице.

Толпа увлекла Бирмуна из зала во внутренний двор. Игравшие мальчики округлили глаза и кинулись бежать – многие спотыкались друг о друга, в спешке удирая, а менее проворных отшвыривали.

– Разойдись! – Какой-то гигант с бычьей шеей и кольцами в ухе оттеснил своих товарищей, дабы расчистить центр.

Сурэн поднял руки, и вассалы облачили вождя в полированную кольчугу. Бирмун увидел, как из-под его куртки и мехов показались складки жира, и услышал, как тот крякнул, наклонившись поднять свой меч и щит.

У него есть щит, а у меня нет. Но он постарел, разжирел и стал самонадеянным. Он быстро устанет.

Старый вождь покрутил шеей и плечами и лязгнул плоским железом клинка о металлический умбон щита. Страх сузил его зрачки, но двигался он уверенно и держал спину прямо, а руки поднятыми.

Не в пример мне, понял Бирмун, он уже делал это раньше.

– Слова просты, копатель канав. А сейчас ты умрешь, как твой отец.

Он тебя подстрекает. Будь настороже. Продержись дольше него.

Бирмун шагнул вперед и помолился, что не окажется столь самонадеянным и несведущим, что умрет спустя секунды.

Неважно. Трупы не чувствуют стыда.

Зрители образовали кольцо и подняли крик, потрясая кулаками и проливая на землю вино, стараясь не угодить под мечи.

Бирмун сделал первый замах, легкий и пробный, а Сурэн отбил его своим щитом и ухмыльнулся, когда толпа взревела.

– Не похоже на лопату, а, золотарь?

Бирмун стиснул зубы и сделал второй, затем третий выпад справа налево, слева направо, но по-прежнему работая только руками, а не телом. Сурэн отразил удары и дернулся вперед, заставив Бирмуна отшатнуться.

– Что не так? Боишься сдохнуть? – Глаза мужчины расширились, когда он утратил страх. Может, и правильно сделал, подумал Бирмун.

Теперь атаковал вождь, замахнувшись уверенно и сильно, и Бирмун в последний момент поймал удар мечом и отклонил в сторону. Последовал еще один выпад, затем еще и еще, и каждое столкновение клинков отдавалось дрожью в его руках, каждое попадание все сильней выбивало его из равновесия, пока он пятился вдоль поляны.

– Грязь не дает отпор, шавка. Чтоб кого-то убить, одних мышц недостаточно.

В сознании Бирмуна лязг, лязг, лязг битвы превратился в стук, стук, стук лопаты по земле. Это почти не отличается, подумал он, что бы ты ни говорил.

Он стиснул кожаную обмотку на своем клинке и подумал, что она мягче любой рукояти, которую ему доводилось держать. Удары были сильными, но не сильней, чем о камень или полузамерзшую почву. Он отступил назад, к дальней стороне кольца, в то время как вождь остановился и перевел дух.

– Зовет меня трусом, а после убегает? – Мужчины засмеялись, и теперь вождь выглядел во всех отношениях напыщенным и бесстрашным. – Наберись мужества, малец. Мы тебя подождем.

Бирмун обхватил рукоять отцовского меча обеими потными ладонями. Он хочет, чтобы я перенапрягся. Он хочет разозлить меня. Хочет заставить меня дико замахнуться ему в голову, чтобы он мог сделать шаг и пронзить мне кишки.

Бирмун понятия не имел, как подобраться к умелому бойцу таким образом, чтоб нанести смертельный удар, или как проскользнуть мимо щита. И, вопреки его надеждам, Сурэн еще не утомился. Может, его красная шея и слой жира означают скорее здоровье, чем лень.

Он вздохнул и смирился. Его отец был побежден и убит именно так – обхитренный человеком, которого, безо всяких сомнений, недооценил. Так мне победа не светит – я умру от выпада, который не сумею предсказать, или от уловки, которой не пойму.

Он принял позу землекопа: одна нога вперед, меч отведен назад и направлен за спину. Я не буду ходить вокруг да около твоей обороны, «Вождь». Я прорублюсь напрямик.

Бирмун сместил свой вес и рванулся вперед, словно в атаке, затем замедлился, сокращая разрыв. Повсюду вокруг него мужчины ликовали так же, как и в момент смерти его отца.

Он взмахнул тяжелым мечом, как батрак своей косой, – двуручным хватом и сильно, но сдержанно. Его мишень стояла неподвижно, высоко подняв щит. Удар громко хрястнул о дерево, и Бирмун, хотя опасался, что последует контратака, не мешкал. Крутанув железный клинок по инерции, он ударил снова, затем еще раз – каждый выпад столь быстрый и резкий, что Сурэн запнулся и укрылся за щитом. Бирмун кромсал, как сотню тысяч раз в закаленной ненависти кромсал мерзлую почву, не отвлекаясь на мысли о будущем, или опасности, или на «почему», или «когда», или «как».

Сурэн вскинул меч для удара, затем опустил, вскинул и опустил, его поднятая рука со щитом отскакивала от ударов, таких сильных и быстрых, что ни один из мужчин не успевал сдвинуться или сменить позицию.

Дерево хрустело и раскалывалось вокруг металла умбона, а Бирмун все рубил, будто выпалывал сорняки. Мужчины-зеваки вопили, удивленные и охваченные жаждой крови, подвывая от наслаждения зрелищем. Но Бирмун вскоре слышал только свой собственный крик, что нарастал словно без его ведома и заглушал весь шум; десятилетие вызволенной ярости, будто невесть как он мог разрушить собственный мир отцовским мечом – будто мог отсечь весь стыд и гнев на этого мужчину и на отца за то, что тот бросил его, и на братьев за то, что их убили, на мать и сестер за то, что ни разу не навестили его.