Лондон, любовь моя - Майкл Муркок

Это книга о городе, который никогда не будет разрушен, о Лондоне, и прошлое, и будущее которого уходят в вечность. Это рассказ о Лондоне, каким он был до того, как Блицкриг и ракеты «Фау» принесли смерть и пожарища на его улицы. О том, каким был Лондон в эти тяжкие времена, написано уже много — весь мир приняв в этом участие. Когда Черчилль говорил согражданам, что отныне на много дней их уделом станут кровь и слезы, пот и тяжелый труд, он уже ясно представля, г себе, сколь ужасными окажутся грядущие события. Больше ему нечего было предложить, и его согражданам пришлось черпать необходимые силы в этой горькой правде.

Душа народа после Дюнкерка окрепла, и Лондон доказал миру, что Англия в который раз осталась верна себе. Лондон вынес удары варварского налета гуннов, и долгие дни и ночи, страшные дни и ночи, отмеченные ужасом и только ужасом, стали вызовом, в ответ на который окрепла ни с чем не сравнимая cwia духа.

Девиз «Лондон выстоит!» стал для простого горожанина дерзким криком неповиновения выдыхающемуся врагу. Лондонец своей повседневной жизнью днем и ночью служил своей стране так же смело, как рыцарь в доспехах. Стойкость, сострадание и храбрость были его опыичительными чертами. Лондонец — гордый, веселый кокни — стал воином, а Лондон превратился в поле боя. Кварталы, дававшие кров и приют тысячам жильцов, исчезли. Улицы стали неузнаваемыми. Церкви, в которых люди молились, в которых их когда-то крестили и венчали, были разрушены. Кабачки, в которых они встречались, болтали и веселились, превратились в руины, камни — в прах. Прежний мир ушел в небытие вместе со всеми знакомыми местами.

Край света 1985

Джозеф Кисс и Данди Банаджи брели по улицам, на которых почти не осталось домов без строительных лесов, переоборудуемых первых этажей и мансард, и это означало торжество нового оптимизма, приветствующего накопление капитала и сменившего старый оптимизм идеалистического толка, практически вышедший из моды к концу семидесятых. Мистер Кисс оглядывался вокруг с покорным изумлением.

— Помнишь то время, Данди, когда Край света действительно заслуживал свое название? Церковь, окруженная ржавой решеткой, жалкая лавчонка, газетный киоск да захудалая пивнушка. Если доводилось забредать сюда зимним вечером, то главным развлечением было коченеть от холода, глядя, как старые газеты плавают по сточной канаве.

— Я жил на Лэнгстон-стрит. Та еще была улочка, — показал Данди зонтиком, который он на всякий случай захватил с собой, хотя было лишь начало сентября. — А теперь здесь художественные галереи, книжные магазины, погребки элитных вин. А взгляни на эти дома из красного кирпича, на это обилие зелени! Муниципальные квартиры! Теперь я гордился бы тем, что живу здесь. Как Кристина Килер. Но, боюсь, что теперь уже не смог бы себе этого позволить. Откуда берутся все эти богачи, старина? Непостижимо.

Но для мистера Кисса в этом не было решительно никакой мистики: он раздул ноздри от отвращения.

— Из этих проклятых «домашних графств», извечно отравляющих жизнь Лондону, его заклятых врагов, потенциально смертоносных паразитов. Они вывозят за город большую часть лондонцев и занимают их дома, улицу за улицей. Партия моей сестры поощряет их деструктивные инвестиции, в итоге ведь возникает лишенное гражданских прав сообщество безработных. Вечно на все жалуясь, эти малограмотные тунеядцы заполоняют Фулем и Финчли своими сопливыми, дурно воспитанными детьми, создавая собственное гетто. Скоро Лондон растеряет свою хваленую космополитичность. Все эти кролики на одно лицо, Данди! Их следовало бы держать в резервациях, не пуская дальше Южного Кента и Челси и не разрешая им перемещаться в Клапем и Баттерси. А они еще стонут, мол, старожилы вмешиваются в их дела! Это классический империализм. — Он с одобрением посмотрел на красные башни Края света, уходящие в сторону Иль-Брук-Коммон. — Вспомни Южную Африку, Данди. Вспомни Техас. Знаешь, как эти иммигранты называют черных? «Чайниками». Я знаю людей, родившихся в Боу, но вынужденных переехать в Стивенейдж, потому что лишь так далеко они могут найти себе дом по карману. А кому достаются дома в Бетнал-Грин, мой мальчик?

Прекрасно зная, что не следует прерывать друга, когда он составляет одну из своих редакционных статей, Данди лишь вопросительно поднял бровь.

— Чертовым брокерам из Хейуардз-Хита и Биконсфидда, Данди! И они еще имеют наглость обвинять в причиненных ими разрушениях черных! Белые люди с белыми ручками, Данди, вот кто довел Лондон до беды. Их надо вышвырнуть отсюда или, по крайней мере, дать им право на жительство, проверив место рождения родителей. Или поселить на три года в Тауэр-Хамлетс для проверки. Этих ублюдков надо держать в Гилдфорде, мой дорогой. От них несет вонью, и они ненавидят города. Они тут чужие. И пытаются превратить Лондон в какой-нибудь провинциальный Доркинг. Надо установить шлагбаумы и проверять каждого, кто сюда въезжает.

Не будучи уверен в том, что уловил все вышесказанное, Данди Банаджи склонил голову набок; обойдя по кругу площадь в конце Кингз-роуд, они двинулись к образцовой цитадели «грантов на улучшение» — отреставрированному зданию терракотового цвета, рядом с которым были в два ряда припаркованы многочисленные «БМВ» и «вольво»-универсалы. Это был Парсонз-Грин.

— Кого?

— Да всю эту сельскую заразу, старина. Кровельщиков с их соломой и драгоценной мадам Тэтчер. Распространение пригородного духа. Отвратительно! Они не имеют права хозяйничать в Лондоне. Дайте им Вестминстер в качестве свободной зоны, но проведите границу. Сити уже был однажды свидетелем их прихода. Мы получили предупреждение еще лет сто назад!

Не желая прерывать полет друга, Данди мягко сказал:

— Похоже на сценарий для «илинговской» комедии, старина, вроде «Паспорта в Пимлико» или «Наполеона из Нот-тинг-Хилла»…

— Я не предлагаю вводить сегрегацию, Данди. Я просто говорю, что те, кто там родился, должны иметь приоритет. А все эти биржевые маклеры, агенты по недвижимости, советники по инвестициям… — К горлу его подкатила тошнота. — И телепродюсеры. Для них должна быть установлена квота.

— Как для индейцев.

— Если вы принимаете ту логику, примите и эту. Множество людей, подобных Маргарет Тэтчер, завладели недвижимостью в Дулвиче, хотя и родились в каких-нибудь мерзких уголках Кента или Суррея. Начать надо с репатриации. Их новые виллы воздвигнуты на месте разрушенных домов обыкновенных лондонцев. Нет сомнения, что они вытеснили из своего дома какого-нибудь скромного служащего, который был вынужден добровольно уйти на пенсию и без всякого желания отправился в Шорем-Бай-Си. Не сдаются лишь такие крепости, как старые муниципальные дома, убежища осажденного рабочего класса. Но их вынуждают к капитуляции, последовательно превращая в опасные для жизни трущобы. Потом их последних защитников сплавят куда-нибудь в Харлоу или Милтон-Кейнс. Какие ловкие, однако, у нас враги. И моя сестрица — один из их вождей!

Они пересекли безнадежно мрачный Уондзуортский мост и оказались на углу Иль-Брук-Коммон, который уже приобрел лоск торговца подержанными автомобилями, обдумывающего возможность ухода на заслуженный отдых в Марбелье.

— Я плохо знал эту часть города, — сказал Джозеф Кисс и, отвернув рукав кремовой рубашки, почесал запястье, после чего вытащил из кармана жилета старые серебряные часы и взглянул, который час. — Для нас это был край света. А теперь сюда понаехала эта ужасная публика и обустраивает свои гнезда, выгораживая себе жизненное пространство, как выразился бы Маммери. Не дальше чем в миле отсюда, вон там, — взмахнул он тростью в южном направлении, — находится мост, ведущий в Патни. Надо было бы держать этих уродов в тех краях. Я бы не возражал, осядь они в Барнсе. Посмотри на них! Ожирение, высокое давление, мания величия! Только и знают, что вопят «йа!» и «ба-ай!» Неужели это тот мир, о котором мы мечтали, старина Данди? Кругом одни беременные бабы в одинаковых платьях, в одних и тех же халатах, а в руках пакеты из стандартного супермаркета. Посмотри, посмотри на них, Данди, и скажи мне, что я не прав. И куда бы они не переехали, торговцы, подгоняющие всех под одну гребенку, уже тут как тут. «У. X. Смит» и «Маркс и Спенсер», «Уимпи» и «Райманс» поступают точно так же, как их предки, пристраивавшиеся со своим фургоном в хвост караванам, следовавшим на Дикий Запад. «Сейфуэй», «Макдональдс», «Эбби Нэшнл», «Бутс» и «Ауар Прайс»… Пока наконец со всех улочек полностью не исчезнут неповторимые лавочки, магазинчики, торгующие скобяными изделиями или картинными рамами, книжные лавки или лавки старьевщиков, где можно найти то, о существовании чего ты и не подозревал. Всего этого больше нет! Тарифы растут, арендная плата растет, цены растут, и в конце концов местные жители вынуждены переезжать на окраины. Ездить на автобусах из спального массива в промышленный район и тратить кучу времени просто на то, чтобы купить продукты в этих чудовищных «Асдасах», потому что они не могут покупать продукты в овощных лавках в своих родных кварталах. Я не прав, Данди?