Жизнеописание Михаила Булгакова - Мариэтта Омаровна Чудакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В самый разгар деникинского продвижения, когда по обывательской Москве ходили слухи, что уже заняты Рязань и Кашира, мы сидели как-то с женой в гостях у старорежимного офицера. В прекрасной реквизированной квартире было тепло и уютно. На столе красовался громадный пирог, коньяк и ликеры. Среди гостей было несколько красных военспецов. Это была моя первая и единственная встреча с перелицевавшимся русским офицерством. Впечатление от нее у меня осталось, несмотря на густую именинную идиллию, крайне жуткое.
Вывернутая наружу красная генеральская подкладка была у всех присутствующих явно подбита траурным крепом. Это „исчерне-красное“ все друг в друге чувствовали, но, несмотря на объединявшую всех старую дружбу, все же друг от друга скрывали 〈…〉 Разговор шел, конечно, о Деникине и его наступлении. Один из присутствующих развивал очень заумную теорию о возможности захвата Москвы Мамонтовым [так в оригинале. – Ред. ] на том основании, что он одновременно казак и регулярный кавалерист». О наступлении его говорилось так, «как будто бы речь шла о войне англичан с бурами. Слушали и возражали красные „спецы“ внешне в том же объективно-стратегическом стиле, но по глазам и за глазами у всех бегали какие-то странные огненно-лихорадочные вопросы, в которых перекликалось и перемигивалось все: лютая ненависть к большевикам с острой завистью к успехам наступающих добровольцев; желание победы своей, оставшейся в России офицерской группы над офицерами Деникина с явным отвращением к мысли, что победа своей группы будет и победой совсем не своей красной армии; боязнь развязки, с твердой верою – ничего не будет, что ни говори, наступают свои.
Во всех разговорах вечера все время двусмысленно двоилось все: все зорко смотрели в оба, все раскосым взором раскалывали себя и друг друга, лица клубились обличьями, обличья проплывали в „ничто“.
Атмосфера была жуткая и призрачная, провоцирующая, провокаторская».
В 1923 году о наступлении своей группы речи уже нет, но мысль о победе своей, оставшейся в России группы, несомненно, присутствует в сознании Булгакова.
13 января 1921 года во втором номере «Литературного еженедельника» появилось сообщение о том, что «издательством „Новая Москва“ готовятся к печати литературно-художественные сборники „Недра“ под редакцией H. С. Ангарского», что их «предположено выпускать каждые 2–3 месяца» и что первый сборник выйдет из печати в январе будущего года. Опытный и энергичный редактор справился с организацией нового дела гораздо раньше, что имело, как увидим, прямое касательство к литературной судьбе Булгакова.
По убедительному предположению Л. Л. Фиалковой, Булгаков не прошел мимо вышедшей в 1922 году в Симбирске пьесы С. М. Чевкина «Иешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины»; обратить его внимание на пьесу могла резкая рецензия Сергея Городецкого в «Красной ниве» (1923, № 12): «Заметно увлекаясь личностью Христа, автор из его жизни делает историю врача-неврастеника, а не этап борьбы рабов против господ… Правда, в пьесе разоблачены евангельские чудеса, но это слишком скромный вклад по сравнению с современными заданиями революционной пропаганды… Автору необходимо переделать пьесу, сделав главным действующим лицом массу».
Добавим только, что той же весной 1923 года Булгаков мог натолкнуться на само название пьесы Чевкина в «Списке книг и журналов, полученных редакцией для отзыва», напечатанном журналом «Печать и революция», – его библиографические интересы того года, несомненно, заставляли его внимательно просматривать такие информационные страницы журналов; еще ранее того он мог заметить рецензию на пьесу в «Бюллетене книги» (изд. ГПП, 1922, № 7–8).
Но, действительно, формулировки рецензента «Красной нивы» почти что перелагаются – спустя много лет – в том романе, материал для формирования замысла которого щедро предлагает Булгакову литературная и общественная жизнь Москвы 1923 года: «Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново». Булгакова все больше должен был занимать тип такого литератора, которого одним эпитетом желчно очертит вскоре Замятин: «С моей (еретической) точки зрения несдающийся упрямый враг гораздо более достоин уважения, чем внезапный коммунист – вроде, скажем, Сергея Городецкого».
Границы между Россией и зарубежьем в тогдашнем литературном процессе были по-прежнему зыбки. 6 января 1923 года появился новый петроградский журнал «Литературный еженедельник», в котором в одной из статей говорилось, среди прочего: «Характерно – даже зарубежное „сменовеховство“ вылилось пока что в форму исключительно публицистики, оставив в литературе лишь слабый свет произведениями А. Ветлугина, И. Эренбурга и др., весьма сомнительной художественной ценности».
20 января в «Литературном приложении» и «Накануне» появляется сообщение о том, что 13 писателей «пишут коллективный роман. Написано 12 глав. Изображена борьба советских войск с гайдамаками, отступление белых и пр.». Писатели названы следующие – «Н. Ашукин, М. Булгаков, Ефим Зозуля, М. Козырев, В. Лидин, К. Левин, Борис Пильняк, Анд. Соболь, Ю. Соболев, Юрий Слезкин, Дм. Стонов, А. Яковлев и А. Эфрос». В январе в Калуге вышел двухнедельный «Корабль», где в «Хронике искусств» сообщалось: «Михаил Булгаков написал книгу „Записки на манжетах“ (о революции, быте, писательской судьбе и проч.). Отрывки из этой книги печатались в „Литературном приложении“ к „Накануне“».
В том же номере журнала (ставшем и последним) заметка – «Коллективный роман»: «Кружок тринадцати – так называется содружество московских писателей, которые заняты сейчас работой над коллективным романом, долженствующим, изобразить революционную эпоху»; перечислялись те же самые авторы. «В настоящее время написано тринадцать (!) глав, но роман еще далеко не закончен». И в том же номере заметка – «Ревизор»: «Группой беллетристов возбуждено ходатайство о разрешении сатирического журнала „Ревизор“. Журнал согласно проекта не будет иметь ничего общего с желто-бульварными юмористическими изданиями. Редактировать журнал будет М. Булгаков».
Юрий Соболев посвятил предполагаемому роману большую заметку в журнале «Эхо» (в № 6, датированном 1 февраля 1923 года), где сообщил: «13 пишут усердно. Через жеребьевку прошли уже шестеро… Роман динамичен, интрига его занимательна, современность и революция в нем отражена ярко и глубоко. Уже наметились главные герои, уже успело действие романа из Украины перекинуться в Москву. Уже прошли картины гражданской войны на юге и встает перед нами Москва 1920 года…»
Не была ли глава из романа «Алый мах» в момент печатания в декабре 1922 года обозначена автором как фрагмент повествования, которое уже резко меняло свои контуры? И потому не отдавал ли он ее действительно в общую кассу коллективного замысла?..
Название – «Алый мах» – было, возможно, условным, данным для печати. Не исключим, пожалуй, и того, что оно было вариантом названия «коллективного романа», предложенным Булгаковым своим сотоварищам. Во всяком случае, в названии этом – не
