Богатство - Майкл Корда

Она ступила на скользкую почву и знала об этом. Стерн предупреждал, чтоб она без него не вступала ни в какие серьезные дискуссии. "Не разбрасывайтесь словами, – сказал он с суровым выражением лица, как будто она этого еще не знала. – После вы можете хоть откусить себе язык, слова назад не воротишь. Упомяните слово "соглашение", и Роберт бросится на вас, как акула, попробовавшая крови. Вы должны, убедить его, что вас не устраивают никакие соглашения".

В этой позиции она чувствовала себя неуютно, даже в офисе Стерна. Роберт был Баннермэн, сын Артура, а она – посторонняя. В целом, она была с ним согласна. Дорогостоящая тяжба лет на десять никак не привлекала ее, как бы она ни вдохновляла Стерна, кроме того, ей начинал нравится Роберт, настолько, что она гадала, действительно ли Артур понимал характер и поступки своего сына. Истории, которую рассказал ей Роберт, удивительно тронула ее – она была столь же грустной, что и история о желании Артура стать художником, как если бы отец и сын почти в одной и том же возрасте обнаружили, что за деньги не только нельзя купить все, но они могут даже помешать тебе достичь того, чего ты больше всего хочешь.

– Я не согласна с тем, что идет против желаний вашего отца, – сказала она. Поправилась: – Напрямую против них. – И неуклюже добавила; – Это не значит, что я не хочу договориться.

Она чувствовала себя так, словно ковыляла босиком по каменистой тропе. Роберт не оказывал ей никакой помощи. Он дымил с улыбкой на лице, его глаза настолько не выражали эмоции, будто она обращалась к нему на суахили.

– Но, может быть, – она мучительно подбирала какую-нибудь вежливую фразу, которая не принуждала бы ее ни к чему, кроме возможности добрых намерений ни будущее, и не рассердила бы Стерна, и зацепилась за одно из любимых выражений Саймона, – есть области компромисса.

– Области компромисса? – Он слегка склонил голову набок, словно ждал перевода. До нее дошло, что она, вероятно, переоценила свои таланты. Как у дипломата и политика, у Роберта, несомненно, превосходящий опыт в ведении переговоров.

– То есть? – спросил он.

– Ну, музей, например, не является областью компромисса.

– Вот как? А что является?

Беседа продвигалась быстрее, чем ей хотелось.

– Контроль над Трестом. В конце концов, замысел вашего отца был в том, чтобы он был разделен и использован в добрых целях.

– Разделен? Да, конечно. – Он, казалось, несколько мгновений обдумывал это, – Возможно. Это вполне допустимо.

– Я хочу, разумеется, сначала переговорить с мистером Стерном.

– Безусловно, – серьезно сказал он. – За это вы и платите. А берет он недешево, насколько мне известно.

– И я хочу знать, желают ли компромисса другие члены семьи.

– Даже Сесилия?

Она кивнула. Бесполезно пытаться достичь согласия, пока кто-то в семье будет против. Роберт, похоже, считал так же.

– Если мы продвинемся в этом вопросе, я позабочусь о Сесилии. Не беспокоитесь о ней.

– И Элинор?

– Элинор?

– Если верить вашему отцу, нет смысла, говорить о чем-то важном для семьи Баннермэнов, пока этого не захочет Элинор.

Роберт усмехнулся.

– В этом отношении отцу можно верить. Чертовски верно! Если Элинор нет у вас на борту, можете не трудиться поднимать якорь.

– Мистер де Витт сказал мне, что она ни с кем не видится.

– Правда?

Привычка Роберта отвечать вопросом на вопрос выводила из себя, но как характерная черта, она была несравнима с тем, в чем обвинял его отец.

– Я полагаю, вы знаете.

– Не намекаете ли вы, что хотите поговорить с бабушкой?

– Я не хочу. Но думаю, что должна.

– Пожалуйста, не сочтите меня грубым, но с чего вы что она вас примет? Епископ Олбани добивается встречи с ней годами – напрасно, следует добавить, – а он не посягает на фамильное состояние. Вы встречали ее на похоронах. Разве этого не достаточно?

– Она велела мне держаться в стороне. Но я не собираюсь этого делать.

– Она не из тех, с кем можно спорить. Поверьте мне, Алекса.

– Я не собираюсь с ней спорить. Я должна попытаться объяснить ей, чего хотел Артур.

– Это вам необходимо?

Она кивнула.

– Не знаю почему, но, да, это для меня важно. На похоронах я почувствовала… не знаю, может, я просто не хотела, чтоб она ненавидела меня. И почему-то мне не кажется, что она возненавидела… Я ожидала, что испугаюсь ее, видите ли, из-за того, что рассказывали все, включая вашего отца, но не испугалась. Совсем.

– Может, и следовало бы,

– Я так не думаю.

– Предположим, бабушка согласится встретиться с вами – в чем я сомневаюсь. Что вы ей скажете?

– Что я – не враг. Что я любила Артура. Для начала.

– Это не те слова, которые она захочет услышать.

– Я в любом случае хочу сказать их ей.

Роберт что-то беззвучно просвистел про себя.

– Давайте договоримся, – я попробую убедить ее принять вас, – заметьте, не обещаю. Тогда вы откажетесь от пресс-конференции?

Ее сердце никогда не лежало к пресс-конференции. Это была идея Стерна, ее же она страшила. Однако она не хотела отбрасывать козырную карту Стерна, не проконсультировавшись с ним.

– Я должна надумать об этом.

– Вы поведаете миру о своем браке с отцом, и для всех нас это будет означать сигнал: "К оружию!" Нет-нет, я не угрожаю, я просто обрисовываю ситуацию. Элинор поднимет цепные мосты, и всякий разумный диалог станет невозможен. Подождите. Таков мой совет.

– Я поговорю с мистером Стерном, – сказала она. – Мы сможем подождать. Во всяком случае, некоторое время.

– Превосходно! – Он поднял бокал, чокнулся с ней и, отпив, поставил на стол. Он, казалось, вздохнул с облегченном и был доволен согласием, хоти и предварительным, но она не могла не заметить, что он находится в постоянном движении – он играл с ножом и вилкой, подзывал официанта и метрдотеля, затем отсылал их, ковырялся в тарелке, махал знакомым. У Алексы было чувство, что в Роберте постоянно бурлят неугомонность и нетерпеливость, скрытые под иронической улыбкой и демонстративным шармом, которые он являл миру. Именно это в нем и привлекало.

Она напомнила себе, что ей следует быть осторожной.

Глава 9

– Взбодрись, – сказал Саймон. – Тебе будет полезно выйти, пообщаться с людьми, поразвлечься.

– Мне все еще страшно. Они поймут, кто я. Кто-нибудь обязательно меня узнает.

– Ну, поскольку ты появлялась в телевизионных новостях и в каждой газете города, конечно, узнают. "Таинственная подруга Артура Баннермэна" – в кругу Хьюго это вряд ли кого-то шокирует.

– Я встречалась с ним раньше, вместе с тобой.

– Знаю. Но Хьюго к любому относится так, словно только что с ним познакомился. Картер Пьерпойнт был в связи с Хьюго – уж не представляю, зачем, разве что в шестидесятых годах среди некоторых выпускников Йейля это было модно – так Картер рассказывал мне, что даже когда он ж и л с Хьюго, он должен был представляться ему каждое утро, когда они просыпались в постели. Хьюго вовсе не груб – просто люди не держатся у него в памяти дольше двадцати четырех часов.

– Мне никогда особенно не нравились его работы.

– А они никому не нравятся, даже самому Хьюго. Смысл не в этом. Это а н т и с к у с с т в о – колоссальная шутка. Коробки для кукурузных хлопьев пяти футов высотой, с настоящими хлопьями в них! Хьюго сейчас больше уже не рисует. Он восседает на диване и указывает своим шестеркам, что делать. Это критики серьезно воспринимают работы Хьюго, но не но сам.

– А повод какой?

– Раз в неделю окружение Хьюго устраивает прием, только для того, чтобы мир убедился в том, что он еще жив. Кстати, не придется ждать долго, чтоб люди начали задавать тот же вопрос о т е б е. Прошла ведь неделя с тех пор, как он умер?

– Более или менее.

– Завтра будет неделя, чтобы быть точным. Ты не можешь прятаться вечно.

– Я не прячусь.

– Угу. Ты живешь в моей гостевой спальне, пользуешься черным ходом и проскальзываешь в офис на грузовом лифте. И носишь темные очки и шляпу с полями, как Грета Гарбо.

– Я не хочу, чтобы меня преследовали репортеры.

– Это я могу понять. "Артур Баннермэн умер в вашей постели?" Согласен, это не тот вопрос, на который хочется отвечать. Но признайся, у тебя есть для них в запасе гораздо лучшая история. Так расскажи ее, Бога ради! Стерн считает, что ты должна. Я считаю, что ты должна. Твой друг Рот считает, что ты должна. Так какого черта ты ждешь?

– Я хочу, чтобы семья приняла меня. И не думаю, что лучший способ для этого – появиться на первой полосе "Нью-Йорк Пост".

– Ты живешь в мире иллюзий. Они никогда не примут тебя. Чем скорее ты сбросишь перчатки и нанесешь удар, тем лучше.

– Я не согласна. Да, Сесилия вела себя ужасно. Но Патнэм не был враждебен. И Роберт, по крайней мере, хочет договориться.

– А как же! – Саймон откинулся на сиденье и глянул на перегородку, дабы убедиться, что шофер их не слышит. – Он тебя морочит. Выигрывает время.