Анжелика - Серж Голон

Раздосадованный глупым поведением монаха, граф сухо сказал:

– Встаньте, отец мой. Вы пока еще ничего не увидели толком и сейчас сами в этом убедитесь. Должен вас огорчить, но здесь нет никакого философского камня.

Саксонец Фриц Хауэр внимательно наблюдал эту сцену, и на его запыленном лице с въевшимися в кожу крупинками породы отразилось колебание.

– Muss ich das Blei durchbrennen vor allen diesen Herrschaften? – спросил он.

– Поступай так, будто я здесь один, – ответил граф.

Анжелика увидела, как рабочие мокрыми тряпками взяли горячий еще слиток и положили на тележку. Потом подвезли его к маленькой печи, которая стояла на раскаленном докрасна горне.

Кирпичи центральной камеры печи, образующие нечто вроде открытого тигля, были очень белые, легкие и пористые. Их изготовляли из костей животных, чьи трупы, сваленные неподалеку, издавали страшную вонь. К ней примешивался запах чеснока и серы, и от всего этого дышать здесь было трудно.

Красный от жары и возбуждения монах Беше при виде кучи скелетов побелел и, бормоча заклинания, начал креститься.

Граф, не выдержав, рассмеялся.

– Посмотрите, до чего наши работы довели этого великого ученого, – сказал он Берналли. – А ведь во времена греков и римлян купелирование на костной золе было детской игрой!

Но все же Беше не отступил перед ужасным зрелищем. Бледный, перебирая четки, он пристально наблюдал за Приготовлениями старого саксонца и его подручных.

Один из рабочих подсыпал уголь в горн, другой раздувал с помощью педали мехи, и свинец начал плавиться и стекать в круглое углубление в печи, выложенное кирпичами из костной золы.

Когда расплавился весь слиток, огонь в печи еще усилили, и металл начал дымиться.

По знаку старого Фрица появился мальчишка с мехами, к которым была прикреплена небольшая трубка из огнеупорной глины. Горный мастер положил эту трубку на край тигля и принялся нагнетать холодный воздух на темно-красную поверхность расплавленной массы.

И вдруг воздух над металлом со свистом засветился, белесое пятно в том месте, куда он попадал, стало ярче, больше, сделалось ослепительно белым и постепенно распространилось на всю поверхность металла.

Молодые подручные поспешно выгребли из печи все горящие угли. Большие мехи тоже были остановлены.

Купелирование продолжалось уже без огня – металл кипел, и это было поразительное зрелище. Время от времени он покрывался темной пленкой, потом она разрывалась, и клочья ее танцевали в сверкающей расплавленной массе, а когда такой плавучий островок касался стенки тигля, пористые кирпичи, словно по волшебству, втягивали его и поверхность металла становилась еще более гладкой и ослепительной.

Одновременно мениск металла уменьшался Прямо на глазах. Потом он достиг размеров большой лепешки, потемнел и вдруг вспыхнул, как молния. Анжелика отчетливо видела, как остаток металла какое-то время клокотал, потом постепенно успокоился и потемнел.

– Этот процесс образования молнии описан Берцелиусом, который много работал над купелированием и над «разделением» металлов, – сказал Берналли.

– Но я счастлив, что увидел то, о чем прежде имел представление лишь по книгам.

Монах молчал. У него был отсутствующий, невидящий взгляд.

Тем временем Фриц Хауэр схватил щипцами эту блестящую металлическую лепешку, окунул ее в воду и поднес своему хозяину.

– Чистое золото! – восторженно прошептал монах-алхимик.

– И все же оно не совсем чистое, – сказал де Пейрак. – Образовавшаяся молния свидетельствует о наличии серебра.

– Любопытно, растворится ли это золото в хлористо-водородной и селитряной кислоте?

– Конечно, раз это золото.

Оправившись от потрясения, монах спросил, нельзя ли ему взять маленький кусочек этого металла, чтобы показать его благодетелю архиепископу.

– Возьмите для него всю лепешку, – ответил граф де Пейрак, – и как следует объясните ему, что это неочищенное золото, которое мы извлекли из недр наших Корбьер, из породы, в которой оно содержалось, и что дело его преосвященства – отыскать в своих владениях месторождения, которые принесут ему богатство.

Конан Беше тщательно завернул драгоценную лепешку, которая весила по меньшей мере два ливра, в носовой платок и ничего не ответил.

На обратном пути произошел инцидент, казалось бы, незначительный, но ему суждено было в дальнейшем сыграть определенную роль в судьбе Анжелики и ее мужа.

На полпути в Тулузу – это был второй день путешествия – гнедая лошадь Анжелики захромала, поранившись острым камнем на кремнистой дороге. Заменить ее можно было только одной из четырех, запряженных в карету, но Анжелика решила, что ей не пристало ехать верхом на обыкновенной упряжной лошади. Она пересела в карету, где уже находился Берналли, так как наездником он оказался никудышным. Видя, насколько утомляет его даже небольшая поездка, Анжелика прониклась к нему чувством восхищения: ведь он способен пуститься в далекий путь ради того, чтобы полюбоваться гидравлической машиной или побеседовать о силе земного тяготения.

К тому же изгнанный из нескольких стран, итальянец был беден и путешествовал без слуг в почтовых каретах. Хотя в карете порядком трясло, ученый восторгался, как он говорил, «замечательным комфортом». Он сидел, положив на скамейку ноги, и, когда Анжелика, смеясь, попросила его уступить ей кусочек сиденья, в смущении быстро убрал их.

Граф и Бернар д'Андижос некоторое время скакали рядом с каретой, но, так как дорога была узкой, им пришлось значительно отстать, чтобы не глотать пыль, поднимаемую экипажем. Впереди ехали на лошадях два лакея.

Дорога все сужалась и петляла. После одного из поворотов карета со скрипом остановилась, и сидевшие в ней увидели несколько всадников, которые явно преграждали им путь.

– Не беспокойтесь, сударыня, – сказал Берналли, выглянув из дверцы кареты, – это всего-навсего слуги какого-то встречного экипажа.

– Но мы ни за что не разъедемся на такой узкой отвесной дороге, – воскликнула Анжелика.

Слуги де Пейрака и владельца встречного экипажа начали рьяно переругиваться, причем последние дерзко угрожали, что они заставят карету мессира де Пейрака повернуть обратно, и в доказательство того, что они имеют больше прав, один из лакеев принялся щелкать кнутом направо и налево и задел при этом слуг графа и лошадей в упряжке. Лошади встали на дыбы, и карета так накренилась, что Анжелике показалось – сейчас они полетят в лощину. Она не удержалась и закричала.

Тем временем к месту происшествия подоспел Жоффрей де Пейрак. С искаженным от гнева лицом он приблизился к лакею, который размахивал кнутом, и с силой ударил его хлыстом. В этот момент подкатила встречная карета и со скрипом остановилась. На дорогу выпрыгнул апоплексического сложения мужчина в кружевном жабо и в бантах; он был покрыт густым слоем пудры и дорожной пыли. Его изысканный туалет, пропитанный потом, являл собою странное зрелище. Потрясая тростью с набалдашником из слоновой кости, перевязанной атласным бантом, он прокричал: