Паутина Судеб - Елена Самойлова

– Только попробуй не очнуться, слышишь? – шепнула я, сдавливая его ладонь. – Я тебя не для того вытащила из призрачной свиты, чтобы ты изображал тут сказочного спящего царевича…

Данте, разумеется, не ответил, а я не удержалась и осторожно обняла его, положив голову ему на грудь, напротив сердца, вслушиваясь в размеренный, ровный стук. В его волосах стало гораздо больше седины – если раньше была лишь одна ярко-белая прядь у левого виска, то сейчас тонкие серебристые нити появились по всей голове, оттеняя черноту волос. Когда я поутру помогала Ветру перетащить Данте с тюфяка у печи на кровать в комнате, то мне страшно было на него смотреть. Право слово, я боялась, что он начнет изменяться прямо у меня на глазах, как призраки, что скакали с ним бок о бок в свите Черного Охотника, – те только на первый взгляд казались похожими на себя прежних. Что там было на самом деле, я не знала и знать не желала… но страх, что аватар так и не выберется на поверхность глубокого, вязкого, как самое топкое болото, сна, больше походившего на смерть, так никуда не делся. И не денется, пока я не загляну в его черные с серебряными искорками глаза, напоминающие о далеком звездном небе зимней ночью, и окончательно не поверю, что он жив.

– Не представляешь, насколько ты мне сейчас нужен… – еле слышно всхлипнула я, уткнувшись лицом в грудь аватара, накрытую одеялом. – Как мне сейчас нужно, чтобы ты был рядом, как тогда, в Вещих Капищах… Я так устала, ты просто не представляешь. Мне кажется, что еще немного, еще чуть-чуть, и я сломаюсь. Ну очнись же… пожалуйста…

В ответ только тишина и потрескивание фитилька свечи. Я села, вытерла лицо рукавом рубашки и поправила одеяло, накрывающее аватара. Он выкарабкается, я знаю. С каждой минутой его сердце бьется все увереннее, руки все теплее. Я знаю, что ему снится тот же сон, что и мне ночью, – бесконечная дорога через туманные дали. Просто мое блуждание оказалось чуточку короче, но ведь я не пребывала неизвестно где вместе с призрачной свитой в течение нескольких дней. Остается только надеяться на то, что свой путь Данте отыщет как можно быстрее. Жаль только, что сейчас он не откроет глаза, не улыбнется мне чуточку горько и устало, не прижмет к жесткому, надежному плечу, позволяя излить тоску, разъедающую душу вернее, чем ржавчина добрый клинок. Не даст почувствовать, что осталась у меня та незыблемая опора, которая поддержит и примет меня такой, какая я есть. Со всей моей печалью, тоской. С истерическими нотками в срывающемся от плача голосе. Примет и поможет исцелиться, отпустить от себя все накопившееся для того, чтобы провалиться в сон без сновидений и очнуться с радостной мыслью «жива!».

Я поднялась и вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. У меня есть еще один долг, который я обязана отдать здесь и сейчас. Странное дело, но почему-то стало спокойнее. На плечо словно легла до боли знакомая теплая рука – невесомая, неощутимая. Будто душа моего наставника все еще кружила птицей над уже остывшим телом, прощаясь со всем, что было дорого при жизни, и по мере сил стараясь в последний раз ободрить и поддержать. Лексей передал мне свои знания, а вместе с ними – частичку самого себя, своей уверенности и спокойствия. Его уже не было в мире живых, но и Грань до похорон он не переступит…

На довольно грубый, наспех сколоченный на дворе у избы помост над кучей притащенного из лесу валежника, накрытый новой беленой скатертью с ярко-алым вышитым узором, Лексея Вестникова мы с Ладиславом перенесли почти торжественно. Ветер нес следом за нами традиционный каравай, туесок с медом и посох моего наставника, тот самый, с которым старый волхв не расставался в последнее время, – прощальные дары умершему. Тело, завернутое в холстину, мы положили на помост, рядом с ним посох и старую, повидавшую многое на своем веку, потертую знахарскую сумку с набором снадобий. Туесок с медом и каравай согласно старинной традиции мы оставили в ногах у покойника и отошли на несколько шагов от помоста с телом.

– Кто-нибудь хочет что-то сказать напоследок? – глухо произнесла я, обводя взглядом Ладислава и Ветра, стоящих поодаль.

«Мы хотим», – раздался у меня в голове знакомый приятный голос, и во двор, неторопливо ступая, зашел Серебряный, опустив голову к земле. Следом за ним – мой названый брат и темно-серая, почти черная волчица, имени которой я не помнила, но знала, что она подруга вожака стаи.

Снег тихо ложился на землю и на белый холст, накрывавший тело моего наставника, а волки все прибывали. Спустя минуту мне показалось, что попрощаться с Лексеем Вестниковым пришла вся стая Серебряного – пусть в небольшом дворике перед избушкой хватило места немногим, зато за низким забором мерцали десятки зеленоватых огоньков глаз.

Рослый вожак склонил голову, почти касаясь мордой пушистого снежного ковра, и тихонечко рыкнул. Я сложила ладони лодочкой, затеплила меж ними яркий лепесток бело-голубого пламени, который и стряхнула куда-то под деревянный настил…

Секунду ничего не происходило, а потом погребальный костер с ревом взметнулся ввысь на добрую сажень, окутывая сверкающим коконом настил с телом Лексея Вестникова и постепенно становясь из бело-голубого золотисто-рыжим. Я невольно подалась назад от жгучего жара, закрывая лицо от летящих искр, и тут Серебряный завыл «поминальную» волчью песнь.

Сильный, тягучий волчий вой расколол тишину зимнего леса, рассыпался эхом среди деревьев. К Серебряному вначале присоединилась его подруга, затем – мой названый брат, а вскоре единым слаженным хором пела прощальную вся стая.

Падали с небес крупные хлопья снега, постепенно затухало разбуженное стихийное пламя на угольках погребального костра, а я почти ощущала, как вместе с белесым, пахнущим почему-то летней сосновой смолой дымом и волчьим воем поднимается к предкам душа моего наставника. Казалось, еще чуть-чуть – и я смогу ее увидеть, в последний раз заглянуть в лучащиеся добротой строгие карие глаза, коснуться кончиками пальцев твердой старческой ладони…

Я неотрывно, до рези в глазах, всматривалась в ночное небо, затянутое снеговыми облаками, и душа моя рвалась ввысь следом за волчьим воем и рыжими искрами. Слезы медленно текли по щекам, капли срывались с подбородка, падая на вытертый воротник зимней куртки. На миг стало легко-легко, словно я действительно сумела отпустить наставника… как птицу на волю…

Сильный северный ветер, несущий с собой снег, вдруг поднялся над макушками деревьев, срывая слезы с моих щек и развеивая пепел погребального костра. Волчьи голоса плавно затихали – словно разумные собратья Серебряного, допев свой «куплет», попросту тихонько расходились по родным норам, оставляя людей с чувством отданного последнего долга. Ладислав неслышно подошел ко мне и, приобняв за плечи, легонько коснулся губами моих волос.