Ельцин и его генералы - Виктор Баранец

Здесь уместно, мне кажется, вспомнить, что, например, такой сильноукрепленный город, как Будапешт, Советская Армия брала при почти 10-кратном превосходстве над противником. Советское командование тогда особую заботу проявляло о том, чтобы как можно аккуратнее взять венгерскую столицу, сберечь гражданское население.

Когда провалилось окружение и взятие Грозного, о просчетах руководства ГШ часто говорили в войсках. Очень многие критиковали тогда идею взять город методом «подковы», оставив открытым коридор, по которому стали выходить беженцы, а прибывать новые дудаевские подкрепления…

Такая «война в поддавки», приведшая к новым жертвам, я думаю, тоже в определенной степени на совести начальника Генерального штаба. Он освящал ее своими подписями и директивами. Он и по должности, и по опыту намного лучше других видел профессиональное состояние того войска, которое двинули к чеченской столице в декабре 1994 года. Даже самый блистательный стратегический план Генштаба был бы обречен на провал. К эффективным действиям в весьма специфических условиях оказались не готовы не только войска, но и сам ГШ. Длительный период развала, в котором пребывала армия, отразился и на «мозговом тресте» Вооруженных Сил. Очень сильно стал заметен подбор кадров по протекции лиц из состава так называемых «афганских» и «немецких» группировок. Деловые и организаторские качества очень часто в расчет не принимались, все определяла степень личного знакомства руководителей МО и ГШ с кандидатами на вакантные должности.

Один из чиновников аппарата Черномырдина рассказывал, что когда Виктор Степанович позвонил в ГШ и попросил дать ему несколько карт Чечни, то в ответ услышал, что есть карты только большого масштаба. На что Черномырдин, бросив трубку, в сердцах сказал: «Сами завернитесь в эти карты»…

В первые дни чеченской войны у нас в Генштабе произошел детективный случай. До поздней ночи я с полковником Юрием Рябовым отрабатывал секретный документ. В дверь постучали. Вошел полковник, который еле держался на ногах. Из газетного свертка в его руке выглядывала бутылка водки. Он предложил выпить. Мы вежливо отказались от приятного, но несвоевременного предложения. Полковник вышел. А через несколько минут Рябов застал его в своем кабинете, роющимся в документах. Мы срочно вызвали наряд охраны и сдали лазутчика в комендатуру Генштаба.

На следующий день доложили руководству ГШ и долго писали рапорты, объяснительные, давали показания сотрудникам контрразведки и военной прокуратуры. Нас хвалили за бдительность. Уже пошла молва, что начальник ГШ наградит нас ценными подарками и денежной премией. Тем более что в ходе следствия выяснилось, что в кармане «резидента» обнаружили ключ от кабинета, где хранились документы с «ядерными секретами».

Итог: начальник управления генерал В. Косарев отчитал меня за плохую организацию дежурной службы в отделе и приказал установить на входной двери кодовый замок. Часть офицеров с того дня стала ходить на службу и уходить с нее на час раньше (за глаза матеря «героев»). А один из руководителей комендатуры ГШ, мой сосед по дому на Рублевке, с того дня перестал со мной здороваться: у него из-за «шпиона» (оказавшегося отставным полковником-алкоголиком, которого друзья провели в ГШ и по пьянке забыли под столом) были большие неприятности.

О ценных подарках и денежной премии от имени начальника Генштаба все забыли…

Но, несмотря на некоторые проколы НГШ в работе, для многих подчиненных он долгое время оставался человеком уважаемым и авторитетным. Особенно импонировало, что в то время, когда за многими генералами МО и ГШ уже тянулся длинный шлейф подозрений в причастности к грязному бизнесу и преступным махинациям с деньгами, квартирами, дачами, оружием, Михаил Петрович оставался вне подозрений. Вплоть до конца 1995 года пресса ни разу не уличила Колесникова в прегрешениях по этой части. Некоторые генштабисты шутили: «Или Колесников действительно безгрешен, или умеет маскироваться». Когда другие генералы бросились яростно приватизировать за бесценок имеющуюся в их распоряжении служебную недвижимость и даже столовые приборы, Колесников не прихватил даже ложки…

Но по мере того как подчиненные все больше работали рядом с Михаилом Петровичем, их представления о его непогрешимости начинали таять. Пошли различного рода слушки, повод к которым возникал не из воздуха…

Когда, например, между Шапошниковым и Грачевым произошла публичная стычка по поводу того, кто же виновен в передаче оружия Дудаеву в 1992 году, Колесников распорядился все документы, связанные с этим делом, «поднять» из генштабовского архива. Многие из них вскоре стали почему-то исчезать…

15 ноября 1995 года на совещании руководящего состава Вооруженных Сил начальник Генерального штаба Вооруженных Сил РФ генерал армии Михаил Колесников выступил с докладом об итогах боевой подготовки армии в текущем году. Пожалуй, никогда ранее я не испытывал такого чувства разочарования в НГШ, как в тот раз. Его доклад напоминал мне лукавый бухгалтерский отчет о работе плохого колхоза. Колесников долго и монотонно перечислял проблемы, которые были прекрасно знакомы всем сидящим в зале, и не дал ответа на главные вопросы: кто именно довел армию до такого убогого состояния, как она собирается выбираться из этой пропасти?

Но больше всего меня возмутило, что НГШ несколько раз подчеркивал, что моральное самочувствие наших войск в Чечне «здоровое», «хорошее», «спокойное». То была большая натяжка… И если к систематическому лукавству министра обороны мы уже привыкли, то некоторые, мягко говоря, несоответствующие действительности факты или выводы, обнародованные начальником Генерального штаба, не могли не удивлять.

По комментариям доклада НГШ на совещании, прозвучавшим из уст генералов и офицеров, я еще больше утвердился в мысли, что Михаил Петрович теряет и в их глазах добрую репутацию.

А жизнь давала новые поводы для такого вывода.

Когда, например, началась схватка за приватизацию системы управления воздушным движением (УВД) России, Колесников написал главе кабинета РФ Черномырдину письмо, в котором категорически выступил против проникновения коммерции в данную область. А через несколько месяцев в таком же письме министру транспорта Ефимову настаивал на совершенно обратном. Скорее всего, после того как с ним «плодотворно» поработали люди, заинтересованные в проталкивании идеи самофинансирования УВД…

Колесников в свое время доказывал, что для России важно иметь мобильные силы, основу которых должны составить Воздушно-десантные войска. А в январе 1996 года НГШ уже доказывал, что приказ министра обороны о растаскивании частей ВДВ по военным округам является правильным и своевременным…

Подчиненные переставали понимать его логику.

…Некоторые генералы и офицеры одно время стали бросать весьма колкие реплики в адрес НГШ в связи с завязавшейся у него дружбой с военным обозревателем газеты «Сегодня» Павлом Фельхенгауэром. Колесников при встрече с этим журналистом расплывался в улыбке и называл его просто «Паша». Для многих на Арбате уже не было секретом, что не без помощи НГШ Паше нередко доставалась эксклюзивная информация еще в те времена, когда он был корреспондентом «Независимой газеты». После очередного посещения ГШ появилась его сенсационная статья о проблемах утилизации гептила — ракетного топлива.

Некоторые наиболее завистливые московские журналисты не скрывали, что недовольны теми привилегиями, которые Колесников установил для Паши. Руководство пресс-службы несколько раз пыталось тактично намекнуть Михаилу Петровичу на необходимость сбалансированного отношения с журналистами. Но безуспешно. Колесников продолжал опекать Павла с какой-то отеческой заботой. Когда, например, Фельхенгауэр уезжал в войска, НГШ давал команду всячески содействовать ему. А о передвижениях Павла по Чечне начальнику Генштаба докладывали ежедневно. Фельхенгауэр был единственным московским журналистом, которому Колесников давал огромные интервью…

…Потом был случай, о котором долго говорили на Арбате.

На одном из наших дальневосточных аэродромов (Кневичи) органы военной контрразведки задержали военнотранспортный самолет с коммерческим грузом (поговаривали даже, что контрабандным). Началось следствие. В ходе его выяснилось, что самолет взлетал с подмосковного аэродрома Чкаловский и что при оформлении вылета возник конфликт с командиром корабля. Он отказывался лететь без разрешающих документов. На него начали давить авиационные начальники. Не помогало. Дошло до того, что потребовалось вмешательство начальника ГШ… Только после этого самолет взлетел.

На Арбате многие с большим интересом следили за тем, как будет разматываться следствие, связанное с арестованным самолетом. Но уже вскоре стало происходить то, что явно указывало на стремление нашего руководства замять скандал. На Дальний Восток в срочном порядке были откомандированы «эмиссары» из ГШ, которые и заглушили зреющий скандал. Более того, там явно наклевывалось серьезное уголовное дело… А ведь офицеры управления, курировавшие ВВС в Главном оперативном управлении ГШ, не скрывали, что разрешающая виза на вылет загадочного самолета из Москвы была получена от «самого»…