Сражения Космического Десанта - Стив Паркер

Реклюзиарх поднялся на ноги. Несмотря на неспешность его движений, сочленения брони издавали низкий гул.

— Комиссар прав, — сказал он. — Хельсричу нужна убедительная победа. Необходим подъем боевого духа у людей.

Саррен нервно сглотнул. Никому вокруг не понравилось, что Гримальд указал на разницу в происхождении между обычными людьми и генетически усовершенствованными Астартес.

— Пришло время моим рыцарям вступить в игру, — продолжил реклюзиарх. Его низкий, бархатный голос, проходя через шлем, превращался в механический рык. — Людям нужна первая кровь, и мои рыцари жаждут ее. Мы дадим вам первую победу.

— Как много Астартес вы возьмете? — спросил Саррен после минутного раздумья.

— Всех.

Полковник побледнел:

— Но вам точно не нужно…

— Конечно нет. Но необходима впечатляющая демонстрация имперской мощи. Я ее обеспечу.

— Мы можем сделать даже лучше, — встряла Кирия. — Если ваши воины достаточно долго простоят в боевом порядке, прежде чем покинут город, чтобы мы организовали прямую пикт-передачу на все зрительные терминалы в Хельсриче… — Она умолкла, довольно улыбнувшись.

Фальков грохнул кулаком по столу:

— Тогда давайте начнем. Первый удар за черными рыцарями. — Тонкая неприятная ухмылка появилась на его лице. — Если уж это не разожжет пламя в сердцах людей, то ничто не разожжет.

Приам повернул клинок, расширяя рану прежде, чем вытащить меч. Зловонная кровь фонтаном хлынула из груди существа, и ксенос околел, царапая грязными когтями броню рыцаря.

Внутри упавшего корабля, проверяя каюту за каютой, коридор за коридором, Храмовники охотились за тварями.

— Это не смешно, — пробормотал он в вокс.

Полученный ответ сопровождался громким звоном оружия шедшего следом Артариона.

— Чтоб тебя! Назад!

Приам почувствовал, что в будущем его ждет еще одна лекция о тщеславии. Держа наготове меч, он продолжил двигаться в темноте, которую легко пронзал его превосходный красный визор.

Орки устраивали засады при помощи примитивных орудий и издавая свиноподобные боевые кличи. Презрение жгло язык Приама. Они выше всего этого. Они — Черные Храмовники, и боевой дух этих вечно хныкающих людишек не их забота.

Гримальд слишком много времени проводит среди смертных. Реклюзиарх начинает думать, как они. Приам с горечью припомнил необходимость стоять стройными рядами, чтобы пикт-дроны вились вокруг и фиксировали образы рыцарей. Такую же горечь вызывала в нем охота на выживших оборванных орков. Астартес выше этого. Это работа для Имперской Гвардии, быть может, даже для ополчения.

«Мы прольем первую кровь, — сказал им Гримальд, словно это было что-то стоящее внимания — как будто это могло повлиять на исход всей битвы. — Присоединяйтесь ко мне, братья. Присоединяйтесь, когда я сброшу это отвратительное оцепенение с костей и утолю жажду крови в священной битве».

Остальные Астартес, по прихоти смертных стоя дурацкими рядами, одобрительно кричали. Им нравилось все это.

Приам молчал, глотая поднимавшуюся в горле желчь. В тот момент он понял — с ясностью более острой, чем когда-либо, — что отличается от братьев. Они беспокоятся о проливаемой крови, словно этот пафосный жест что-то значит.

Эти воины, называвшие его тщеславным, слепы и не видят истину: во славе нет ничего тщеславного. Он не безрассуден, он просто верит, что его сил хватит, чтобы принять любой вызов. Так делал и великий Сигизмунд, первый верховный маршал Черных Храмовников. Разве это слабость? Разве это порок — следовать примеру основателя ордена и любимого сына Рогала Дорна? Как это может быть пороком, если деяния и слава Приама уже стали затмевать достижения братьев?

Какое-то движение впереди.

Приам прищурился, наводя взглядом захваты целеуказателей на некие грубые очертания во тьме широкого неосвещенного коридора.

Трое зеленокожих, чья плоть источала жирный грибной запах, доносившийся до рыцаря с дюжины метров. Они лежали и ждали в засаде, веря, что хорошо спрятались за упавшими переборками и наполовину уничтоженной дверью.

Приам услышал, как они ворчат друг другу, что считается на их глупом языке шепотом.

Это лучшее, что они могут сделать. Вот какой оказалась их засада на воинов, созданных по образу и подобию Императора. Рыцарь безмолвно выругался и бросился вперед.

Артарион облизнул стальные зубы. Я слышал это, даже несмотря на то, что на нем был шлем.

— Приам? — позвал он.

Вокс отозвался тишиной.

В отличие от мечника, я был не один. Я шел с Артарионом, и мы вдвоем прокладывали себе путь через инжинариум. Сопротивление слабое. Большая часть пути пока что состояла в отбрасывании с дороги трупов ксеносов или истреблении отставших одиночек.

Большинство Храмовников отправились в пустоши на «Рино» и «Лендрейдерах», чтобы догнать выживших в крушении. Я обрисовал им задачи и приказал охотиться. Лучше, чтобы зеленокожие умерли сразу, чем позволить им залечь где-нибудь в укрытии и присоединиться потом к диким сородичам. Я взял всего несколько воинов в разбившийся крейсер, чтобы исследовать его остов.

— Оставь его, — велю я Артариону. — Позволь поохотиться. Сейчас ему нужно побыть одному.

Артарион помолчал, прежде чем ответить. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что он хмурится.

— Ему нужна дисциплина.

— Ему нужно наше доверие. — Мой тон положил конец дальнейшим дискуссиям.

Корабль разбит на куски. Пол неровный, разорван и смят при падении. Мы завернули за угол, сапоги звонко стучат по наклонной палубе, когда мы направляемся к охлаждающей камере плазменного генератора. Огромное, словно молитвенный зал в соборе, обширное помещение занято металлическими цилиндрами, заключавшими в себе древнюю технологию, позволявшую регулировать температуру и охлаждать двигатели корабля.

Я не вижу ничего живого. И не слышу. Как вдруг…

— Чувствую запах свежей крови, — сообщаю по вокс-связи Артариону. — Выживший все еще истекает кровью.

Я указываю крозиусом в сторону внушительной охлаждающей башни. Стоит мне нажать на активирующую руну, и булаву окутывают молнии.

— Там прячется ксенос.

Выживший едва ли заслуживает такого определения. Он лежит под металлическими балками, пронзенный в живот и пришпиленный к полу. Когда мы подходим, он лающим голосом кричит, используя зачаточные знание готика. Судя по луже остывающей крови, растекающейся из-под искалеченного тела, жизнь зеленокожего оборвется через пару минут. Звериные красные глазки не отрываются от нас, свиноподобное лицо искажено гневом.

Артарион поднимает цепной меч, запуская мотор. Зубья завывают, вспарывая воздух.

— Нет.

Сначала брат-рыцарь оцепенел, не поверив своим ушам. Его взгляд метнулся ко мне.

— Что ты сказал?

— Я сказал, — я приближаюсь к умирающему орку, смотря вниз через маску-череп, — нет.

Артарион опустил меч, зубья неохотно остановились.

— Они всегда кажутся мне совершенно невосприимчивыми к боли, — говорю я, понизив голос до шепота. Ставлю сапог на кровоточащую грудь существа. Орк на меня клацнул челюстями, выхаркивая кровь, что бежит из разорванных легких.

Артарион наверняка расслышал усмешку в моем голосе.

— Ну нет. Посмотри в его глаза, брат.

Знаменосец повинуется. Понимаю по его замешательству, что он не замечает того, что вижу я. Он смотрит вниз, но не видит ничего, кроме бессильной злости.

— Я вижу ярость, — говорит он. — Разочарование. Даже не ненависть. Только гнев.

— Тогда взгляни получше.

Я надавливаю ногой посильнее. Ребра хрустят с таким звуком, словно одна за другой ломаются сухие ветки. Орк вопит, пуская кровавые слюни и огрызаясь.

— Видишь? — спрашиваю я, зная, что усмешка все еще чувствуется в моем голосе.

— Нет, брат, — ворчит Артарион. — Если тут и есть урок, то я к нему глух.

Я поднял ногу, позволив орку выкашлять остатки жизни из заполненной кровью утробы.

— Я видел это в глазах твари. Муку поражения. Его нервы могут быть нечувствительны к физической боли, но то, что у него вместо души, способно страдать. Зависеть от милости врага… Посмотри на его лицо, брат. Посмотри, он умирает так, потому что мы смотрим на столь бесславный его конец.

Артарион смотрит и, я думаю, возможно, тоже это видит. Однако зрелище не завораживает его так, как меня.

— Дай мне покончить с этим, — говорит он. — Его существование оскорбляет меня.

Я качаю головой. Так не пойдет.

— Нет. Его жизнь оборвется в считаные минуты. — Я чувствую, что взгляд умирающего чужого не отрывается от моих красных линз. — Пусть он умрет в этой боли.