Большая книга ужасов. Прогулка в мир тьмы - Светлана Ольшевская

Я уже собралась свернуть за угол, когда мое внимание привлек столбик… нет, не столбик – ребенок. Мальчик лет шести-семи, одетый явно не по сезону – в короткие штанишки и что-то похожее на рубаху, – неподвижно стоял на пустыре совсем один, и в этом было что-то противоестественное. Ну не должен ребенок в такую пору стоять один на улице! Может, он потерялся? Я хотела подойти и взять за руку. Да, почему-то первым желанием было не спросить о чем-то, а именно взять за руку. Как вдруг…

– Танька! – услышала я сверху голос Ники. – Танька, вернись! Зайди в подъезд! Ах да, там же домофон… Тогда не сходи с места, я сейчас!

Ничего не понимая, я немного помедлила, потом все же сделала шаг по направлению к мальчику, но тут дверь подъезда распахнулась, и Ника, схватив меня за плечи, утащила обратно в подъезд.

– Ты чего? – не поняла я, послушно поднимаясь за ней по ступенькам.

– Сейчас увидишь, – выдохнула она, втаскивая меня обратно в квартиру.

– Что там такое? – раздался с кухни голос ее мамы.

– Да ничего, – ответила Ника совсем другим, беззаботным тоном. – Таня мобильник забыла. Иди-ка сюда, – это она уже прошипела на ухо мне и, не дав разуться, повлекла в свою комнату. Подтащила к окну:

– Смотри!

Ребенок стоял на том же месте и смотрел прямо на нас. Откуда ему, спрашивается, знать, в какой мы квартире? Ой мамочки, а смотрит-то… На детском личике, только что грустном и несчастном, внезапно возникло выражение такой злобы и цинизма, что я поневоле отпрянула. Теперь-то я его узнала – это был тот самый «малыш» из садика!

Когда я второй раз рискнула туда посмотреть, на пустыре больше никого не было. Впрочем, какая-то парочка бомжей брела со стороны Девятнадцатого поселка, но это уже к делу не относилось.

Я повернулась к Нике:

– А как ты его заметила?

– Кулон подсказал, – ответила она, доставая из-под одежды неправильной формы бляшку из темного металла, истертую временем. Я уже знала, что эта штука сильно нагревается в момент опасности, иногда просто обжигает кожу.

Ника расстегнула верхнюю пуговицу блузки и продемонстрировала мне свежий красный ожог:

– Вот так и заметила. Больше никогда кулон не сниму! Я видела, что он там стоит, и при этом чувствовала, что это не просто ребенок, а нечто опасное, злобное, и что оно грозит тебе! Не видела, но чувствовала! Понять не могу, что это такое и как я это ощутила, но именно так все было.

В этот момент в комнату вошла Анастасия Александровна:

– Что, Танюша, страшно домой идти по темноте? Давай провожу.

Я не стала отказываться. Она сунула в карман шокер, и мы благополучно дошли до моего дома.

Полночи я не могла заснуть – меня одолевали раздумья. Какая страшная тайна связана со зданием старого садика? И неужели это настолько опасно, что семья Славика укатила в неизвестном направлении, не взяв с собой даже собаку? В доме все перевернуто, они явно спешили. Стоп, а не оставил ли мне Славик записку? Если его мама была против, он мог бы спрятать ее где-нибудь в укромном уголке!

Я вспомнила Нику – уж она бы этого так не оставила! Для нее трудности и неудачи – не причина, чтобы отступать. И потому она обычно добивается своего, несмотря ни на что, и находит выход там, где другие видят тупик.

И мне бы в данном случае стоило взять с нее пример. То есть перерыть весь дом Славика, но найти какую-то зацепку, не может быть, чтобы ее не было.

Я вскочила с постели с намерением немедленно поделиться этой идеей с Никой, схватила телефон… но сразу же положила его на место. Нет. Не буду я никого в это впутывать. Ника хорошая подруга и всегда рада помочь, как и ее мама, но эта самая мама была права: тут происходит что-то опасное, и я не хочу подвергать риску жизни других людей. А вот свою – это уже мне решать.

Конечно, лучше всего было бы не лезть, куда не просят, а сидеть у окошка и ждать звонка. Да я бы и рада не лезть в это дело, но что делать, если оно, окаянное, само преследует меня? Что бы сегодня произошло на пустыре, если бы не Никин кулон? Ведь неспроста же оно… он… ну, этот ребенок там оказался? Может, и Славик об осторожности говорил неспроста?

А потому не могу я вот так все бросить. Для начала еще раз наведаюсь к Славику, а там – посмотрим.

На следующий день я решилась. Встала утром пораньше, тихонько, чтобы не будить спящих родителей, оделась и пошагала в Девятнадцатый поселок.

В доме Славика уже стоял сыроватый, затхлый дух запустения. Девчонки в лагере говорили, что если в таком доме приставить кружку к стене, то можно услышать, как плачет домовой, но я предпочла этого не делать. И без того не по себе.

Не стану описывать всех моих поисков – они были долгими и тщательными. Включив дедуктивный метод, я пришла к выводу, что хозяева все же сами, по своей воле покинули этот дом, а не были, к примеру, кем-то похищены. В доме осталась мебель, но исчезла практически вся одежда из шкафа, не было ни дорогого сервиза, ни шкатулки с дешевой, но милой женскому сердцу бижутерией. Книги на полке присутствовали лишь частично – я знала, что любит читать Славик, а что – его родные, вот этих книг на полках и недоставало. Я увидела на обычном месте старый семейный альбом, огромный, напоминавший старинный фолиант, где на пожелтевших фотографиях были запечатлены бабушки, дедушки и прадедушки Славика. Этот альбом стоял на особой маленькой полочке и считался лучшим украшением комнаты. А нового альбома, с фотографиями ныне живущих членов семьи, на месте не было.

Я прошла на кухню. Продуктов – никаких, и посуда большей частью исчезла. Холодильник никуда не делся, но он был выключен и открыт настежь, словно для разморозки. Что ж, истинная хозяйка всегда остается хозяйкой… Конечно, спустя какое-то время соседи или бродяги поймут, что дом покинут навсегда, и не преминут поживиться – тогда тут ни мебели не останется, ни лампочек в люстрах, ни самих люстр. Но пока все оставалось таким, каким было в момент бегства хозяев.

Однако меня интересовала записка – где же она может быть? Я перетрясла все оставшиеся книги, перерыла ящики шкафов, но тщетно. На полу валялось много всяких бумаг, пресса и какие-то папки, похоже, сброшенные с антресолей. Я стала просматривать все подряд – Славик вполне мог написать записку не на отдельном листке, а, к примеру, на полях газеты. И я проглядывала эти газеты – старые, пожелтевшие, повествующие о давным-давно забытых событиях. И зачем их хранили? Но перечитывать у меня не было времени, я искала хотя бы коротенькую строчку, сделанную наспех синей пастой. Раз за разом я оглядывалась на дверь. С каждой минутой мне становилось все более жутко – постоянно казалось, что за дверью кто-то стоит. Да и мало ли кто мог сюда зайти? Хорошо, если соседи, они просто выгонят меня отсюда, а если бомжи или хулиганы? Или – тот, от кого семья бежала? И думать об этом не хотелось. Однако запереться изнутри я не могла – замок закрывался только ключом, а его-то у меня и не было. Как раз открытая дверь и дала мне понять, что семья Славика не собирается возвращаться…

В газетах ничего не нашлось, и я перешла к папкам. Их не развязывали очень давно, об этом говорил слой пыли, но я все равно все открывала и просматривала. Старые квитанции, чьи-то школьные дневники и табеля, выкройки из когда-то модных журналов. Были и записи ручкой, но старые, старые…

Устав оглядываться на дверь, я рискнула пойти и выглянуть. Нет, никого за дверью не было, а я просто трусишка! Посмотрев мимоходом в зеркало, висевшее в прихожей, я только рукой махнула. Ох и извозилась я в пыли во время поисков, сколько же ее хранится в каждом доме, даже самом чистом и опрятном!

И ничего. Ни-че-го!

Я тяжело вздохнула и села на диван. Обвела взглядом комнату. Куда он мог спрятать записку? Или все же не счел нужным ее писать? Жаль, если так. Я помимо воли ощутила острый укол обиды. Так-то он ко мне относится!

Но вдруг я заметила кое-что, что прежде в комнате было не так. На полочке рядом со старинным альбомом стоял резиновый ежик, хранящий следы синих чернил. Я знала этого ежика. Славик говорил, что это в детстве была его любимая игрушка и это он годика в три изрисовал его ручкой. Говорил, что никогда с ним не расставался, брал с собой в качестве талисмана на курорт и в любые другие поездки. Помнится, он дал мне подержать этого ежика один раз, как большую реликвию, но тут же забрал и спрятал в свой персональный шкафчик.

Так почему же, спрашивается, он не взял его с собой, а поставил на этой полке?!

Вот я глупая! Обыскала все, но мне и в голову не пришло заглянуть в этот старый альбом!

Я вскочила, неловко схватила с полки альбом, уронив при этом ежика на пол, и тут же вслед за игрушкой на пол шмякнулась выпавшая из альбома серая картонная папка.

Тогда я отбросила альбом в сторону и кинулась поднимать эту папку. На сером казенном картоне казенными же буквами было отпечатано: «Дело №…»

А ниже карандашом приписано: «Детсад «Чайка».