Таинственные расследования Салли Локхарт. Тигр в колодце. Оловянная принцесса - Филип Пулман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О ней не упоминали, – ответил секретарь. – Может, за ними стоит кто-то другой.
– Возможно, Голдберг…
– Это были евреи.
– В таком случае, несомненно, Голдберг. Что ж, планы меняются, Уинтерхалтер. Пэрриш схватил ребенка, но не привез его сюда, значит, он хочет поторговаться. Тебе незачем встречаться с ним. Под дождем не придется бегать, пусть сам придет сюда. Полиция уже приехала?
– Их как раз уводят, мистер Ли, – ответил секретарь.
– Отлично. Как хорошо, когда полиция у тебя в кармане. Что ж, если у Пэрриша девочка, у меня ее мать. Я хочу спуститься в подвал и допросить ее. Пришли сюда Мишлета, пожалуйста.
– Доктор Штраус сказал, его глазу требуется покой, сэр…
– Пришли его! Он мне нужен!
Уинтерхалтер удалился, чтобы позвать слугу.
Мишлет застонал и сел на кровати.
– Я слышал… Да, сейчас приду… Который час, герр Уинтерхалтер? Я не вижу часов…
– Два часа ночи. Мне и вправду очень жаль вас, Мишлет, но доктор Штраус сделал все необходимое, а вы сейчас очень нужны мистеру Ли.
Мишлет накинул халат.
– Я сам не справлюсь… Мне нужен помощник…
– Я помогу вам. Мистер Ли хочет спуститься в подвал. Наверняка вы понадобитесь ему.
Здоровый, налитый кровью глаз Мишлета с любопытством уставился из-под повязки на Уинтерхалтера, сохранявшего непроницаемый вид. Слуга облизнул губы и направился в комнату хозяина.
– Да, мистер Ли? Хотите полностью одеться, сэр? Может, сначала побрить вас? Еще рановато, но уверен, вы почувствуете себя гораздо лучше…
– Покажи руки.
Тот протянул вперед руки. Они сильно тряслись.
– Нет, побреешь позже. Умой меня и одень.
– Слушаюсь, сэр, – ответил Мишлет. Он глубоко вздохнул, покорно и несчастно, и отдернул покрывала.
Поперек кровати под простыней проходили три кожаных ремня, крюки на концах которых были спрятаны под балдахином. Мишлет достал один из них, прицепил к блоку, закрепленному на металлическом каркасе, и начал крутить ручку в изголовье кровати. Ремень натянулся, и мало-помалу Цадик принял полусидячее положение.
Мишлет закрепил ремень и снял с хозяина пижамную куртку. Затем он присоединил остальные ремни к таким же блокам и стал крутить ручку, пока тело Цадика совсем не оторвалось от ложа. Прежде чем налить воду в таз, слуга накрыл простыню большим куском прорезиненной материи.
Когда Мишлет собирался опустить хозяина обратно, тот заговорил:
– Уинтерхалтер, глазированный орех.
Секретарь нашел возле кровати коробку и положил сладость в рот мистеру Ли небольшими серебряными щипчиками. Цадик медленно жевал миндаль, пока Мишлет мыл его с головы до пят, поворачивая немного в воздухе, чтобы достать до пролежней на бедрах и ягодицах. Он отлепил пластыри, нежно вымыл эти места, высушил, натер минеральным лосьоном и прилепил новые пластыри. Уинтерхалтер впервые стал свидетелем этого действа; он был потрясен количеством пролежней, наползавших один на другой, язвами, струпьями и гноем на тех местах, что день за днем принимали на себя всю тяжесть этого огромного тела.
Когда мытье было закончено, Мишлет припудрил тело хозяина тальком.
– Уинтерхалтер, пожалуйста, выйди из комнаты, мне нужно опорожнить мочевой пузырь, – попросил Цадик.
Когда секретарь вернулся, Мишлет надевал на хозяина шелковое белье, аккуратно продевая его через ноги и постепенно подтягивая все выше и выше. Манипулируя ремнями и блоками, слуга так же легко справлялся с массивной тушей, как акушерка с новорожденным ребенком. Он очень ласково и даже любовно ухаживал за своим хозяином, шутил и сюсюкал с ним, как с ребенком. Один ущербный человек ухаживает за другим, еще более ущербным. «Они нуждаются друг в друге, – подумал Уинтерхалтер, – как крокодил и те маленькие птички, которые питаются тем, что выковыривают из зубов у этих гигантских рептилий».
Цадик держался достойно, и даже тогда, когда его, по идее, должно было смутить присутствие другого человека, он был спокоен и бесстрастен, тогда как Мишлет, не стесняясь посторонних, пресмыкался перед хозяином.
Уинтерхалтер задумался, и не в первый раз, о том, что будет с ребенком. Задача сложная. Естественно, его хозяину нужен кто-то, кто станет выполнять все эти унизительные обязанности, и, вполне естественно, ребенку какое-то время это будет не под силу; но настанет час, когда девочка всему научится и станет незаменимой, как обезьянка. Человек, который будет к тому времени иметь власть над ребенком, будет иметь власть над всем. Нет, он не позволит, чтобы Мишлет обучал девочку! Этот слуга какой-то не такой, он морально нездоровый человек. Без него будет лучше. Секретарь взял себе на заметку, что нужно связаться с каким-нибудь агентством, где нанимают сиделок ухаживать за больными.
Он подкатил каталку к кровати, на то место, что указал Мишлет, они вдвоем, с помощью ремней и блоков, подняли Цадика и усадили в кресло.
Мишлет взял на руку немного помады для волос из специального сосуда и втер ее в рыжие волосы хозяина. Потом причесал их, так что они легли ровно и заблестели.
Слуга вытер руки, поправил галстук Цадика и накрыл пледом его ноги. И застонал, приложив руку к повязке, закрывающей один глаз.
– Сэр, позвольте мне прилечь, – попросил он. – Глаз болит, нет мочи.
– Позже. Я хочу, чтобы ты спустился со мной в подвал. Спасибо, Уинтерхалтер. Сегодня ты мне больше не понадобишься.
Секретарь поспешно поклонился и вышел.
Мишлет открыл обе створки двери и выкатил кресло на лестничную площадку. В доме было тихо, и они неслышно спустились на лифте в подвал, где в темноте лежала Салли.
Полицейский фургон притормозил. Тони, парень постарше, сказал:
– Так, осторожно. Начали.
Когда повозка остановилась, они спрыгнули с подножки и притаились сзади. Тони выглядывал из-за угла фургона, желая не упустить свой шанс.
Над входом в полицейский участок горели ярко-синие буквы «ПОЛИЦИЯ». Сейчас выйдет сержант взглянуть на прибывшего… Нет, на улице такой дождь, он, наверное, сидит возле печки с чашкой какао.
Дверь фургона открылась. Кон ухватился за мокрый и грязный обод колеса, чтобы в любую секунду рвануться вперед. Еще секунда или две…
– Давай! – закричал Тони, и они оба, словно гончие псы, бросились в ноги остолбеневшим полицейским и вместе с ними повалились на мостовую.
Голдберг был свободен.
– Беги, идиот! – крикнул Кон, прежде чем тяжелая рука схватила его за волосы, а другая – за руку.
Однако он не испугался, а вцепился зубами в руку полицейского, и тот с воплем отпустил его.
Оба парня через секунду оказались на ногах и вместе с Голдбергом скрылись за углом, прежде чем двое полицейских, набивших синяки при падении на землю и промокшие до нитки, смогли сделать что-нибудь, чтобы остановить их.
Даже кучер был не в состоянии помочь. Спрыгивая на землю, он запутался в собственном плаще и теперь никак не мог освободиться.
Сержант в отделении услышал шум. Теперь он стоял на ступеньках с какао в одной руке, бутербродом в другой и улыбался до ушей, глядя
