Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси - Луиза Вильморен

— Вы с ним не знакомы?

Жильберта ответила, что в ее записной книжке на букву «Д» помещался длинный список докторов и дантистов, чьи заслуги ей расхваливали друзья или случайно встреченные люди; она записывала их имена на случай зубной боли или возможного заболевания, но благодаря ее крепкому здоровью надобности в их услугах ни разу не возникло.

— Так позвоните вашей горничной, она наверняка знает, — не сдавался Гюстав, указав ей на телефон.

— У меня есть только домработница, которая сейчас уже ушла, но обещаю вам, что займусь этим делом завтра с самого рассвета, — заверила его Жильберта.

На следующий день, ближе к полудню, она зашла к нему на работу и с убитым видом сообщила, что потеряла свою записную книжку — должно быть, неосмотрительно положила ее в сумочку, и та выпала оттуда вчера, когда она была в универмаге; она искала ее повсюду, так что вся квартира перевернута вверх дном, и она в отчаянии, потому что дорожила этой книжкой больше всего на свете.

В противоположность ее ожиданиям, Гюстав не утратил спокойствия и хорошего расположения духа:

— Ах, эта Сесилия! Вечно она витает в облаках, и я чувствую себя победителем каждый раз, когда мне удается вернуть ее на землю. Это птичка из теплых краев, не то, что наш. Она прилетит и снова упорхнет, добавив мне хлопот, но пусть уж будет такая, как есть, чем прирученная.

— Какая же она счастливая! Вы просто идеальный муж.

— Ну что ж, моя дорогая Жильберта, значит, нам суждено проглотить пилюлю этого врача! И раз уж так нужно, мы проглотим эту пилюлю и будем надеяться, что не умрем, — заключил он.

Мадам Ило, свалив с себя груз всякой ответственности, почувствовала себя в силах разделить с Сесилией муки страха, которого сама больше не испытывала. Она пересказала Сесилии свой разговор с Гюставом, и та могла лишь поздравить ее со сталь умелой ложью, а грозившие ей опасности показались ей тем большими, что отныне она осталась совершенно одинока в своем несчастье.

— Когда этот человек войдет, пойдите ему навстречу и скажите: «Добрый вечер, доктор», и вы увидите, что он будет только рад этому званию, гораздо более почетному, чем его собственное. Настоящие мошенники умеют разыгрывать роли, — говорила Жильберта, но эти оптимистичные предположения не могли успокоить Сесилию. «Завтра вечером этот бандит будет сидеть за нашим столом, а где буду я? — думала она. — Меня здесь не будет, потому что я умру, а Гюстав станет вдовцом. Вдовцом, вдовцом! Смертный грех! И он станет вдовцом из-за меня! Помогите! Помогите, этого нельзя допустить! Мне нужно жить! Надо бороться!» — сказала она себе и, чтобы ее муж не оказался вдовцом, принялась желать его смерти.

Гюстав помнил, что у нее было намерение поразить Дубляр-Депомов, и утром накануне рокового ужина посоветовал ей подобрать изысканный туалет и сделать красивую прическу:

— Ты так красива, когда походишь на женщину, — сказал он ей.

— На какую женщину?

— На себя самое.

— А разве ты не предпочел бы незнакомку?

— Ты моя незнакомка, и другой мне не надо.

После полудня она отправилась окружным путем к своему парикмахеру Гийому и сразу же заявила ему, что завидует беззаботным, рассеянным, тем, кто не различает предзнаменований грядущих бед.

— А для меня все — знак: хлопающий ставень, упавший платок, цветок, посаженный так или этак, и даже пощечина, которую какая-нибудь мамаша влепит своей дочке на Елисейских полях. Разве я виновата, что предвижу? Нет, правда? И признаюсь вам, что сегодня вечером я бы не так беспокоилась, если бы моего мужа уже не было на свете. Я чувствую, что он будет страдать, а я этого не вынесу. Пусть уж лучше его убьют, чем он умрет он горя.

— Но… Это ужасно!..

— Вовсе нет. Радуемся же мы, если человек, которого любишь, уже не с нами и не присутствует при чем-то таком, что привело бы его в отчаяние, и говорим с облегчением: «Слава Богу, он этого не видит!» Значит, если бы я не любила своего мужа, я не желала бы ему смерти.

— И все-таки это отвратительно.

— Да, это отвратительное доказательство любви. Я сделаю невозможное, чтобы отвратить от него грозящее ему горе.

— Да какое горе?

— Худшее из всех: разочарование. Я хотела бы, чтобы он не совсем умер, а наполовину — ну, попал в тюрьму, например, или был изгнан в пустыню — короче, я бы хотела, чтобы он на какое-то время исчез. Ах, Гийом, взгляните на меня: у меня лицо с того света, маска спадет, и я потеряю лицо!

— Нет, вы восхитительны, но мне кажется, вам надо отдохнуть.

Она поблагодарила его бледной улыбкой и ушла, держа шляпу в руке.

Когда она вернулась домой, Гюстав уже был готов принять Дубляр-Депомов. «Незнакомая красавица, никогда ты не была такой красивой, но поспеши», — сказал он ей и, пока она поднималась к себе в комнату, крикнул ей тоном продавцов газет: «Последние новости! Александр Тек, знаменитый автор «Толстой Худышки», вернулся в Париж и поужинает вместе с нами».

Сесилия еще раньше решила надеть то платье, которое она примеряла несколько дней назад, в тот час, когда к ней явился человек, державший в своих руках ее судьбу. Это было всего лишь длинное и прямое черное платье, очень облегающее, очень открытое и перехваченное на талии поясом из красного атласа, по сделанному специально для нее рисунку Антонио дель Кастильо. Это было смелое, необычное и бедное платье, при виде которого сразу слышались мелодии аккордеона. Она остановилась перед высоким зеркалом и спросила себя: «Ты еще существуешь? Отвечай. Ты готова мне помочь? Да? Тогда выходи из зеркала и дай мне руку». Одиночество, удрученность, страх, который вызывала мысль о непредсказуемом приговоре судьбы, придавали ее красоте недосягаемую серьезность девочки, одолеваемой неуверенностью, а ее распахнутый взгляд был проникнут медлительностью, которая привлекательнее живости.

Когда она шла через прихожую, прибыли Дубляр-Депомы. Марселина в кружевном платье цвета поджаристого хлеба походила на муслиновую булочку; Нану в цыганском платье с алыми, синими и лиловыми воланами — на язык пламени, а шествовавший за ними месье Дэдэ был похож на толстого повара в выходном костюме.

Сад-гостиная произвел большое впечатление. Гюстав и Жильберта сидели под сенью ветвей подле столика, заставленного фужерами и бутылками; начались охи-ахи, комплименты, смешки, выпили аперитив, и вечер начался.

— Предупреждаю вас, — сказал Гюстав, — что вам предстоит ужинать с одним врачом, о котором мы ничего не знаем. Сесилия пригласила его, даже не узнав его имени.

— Врач! Какая радость! Мой отец был врачом, медицина — это мое детство, я обожаю врачей, — воскликнула Марселина, и тут дверь открылась, и на пороге появился человек, на которого обратились все взгляды. Гюстав вышел вперед и протянул ему руку:

— Добрый вечер, доктор, я месье Дальфор.

— Добрый вечер, месье, меня зовут Поль Ландрие, — отвечал ему незнакомец, а у Сесилии во время этой короткой сцены внезапно закружилась голова. Она покачнулась и упала бы, если бы Жильберта, которая одна только поняла причину ее слабости, не поддержала ее.

— Доктор, доктор, как вы вовремя! — закричала Марселина. — Скорее, у нее обморок.

Гюстав обернулся: «Что? Что такое? У кого обморок?» — спросил он и, увидев, что месье Дэдэ помогает Сесилии прилечь на канапе, повел к ней вновь прибывшего.

Сесилия не упала в обморок, ее глаза были широко раскрыты, и она попыталась отстранить всех рукой: «У меня переменчивое здоровье, оставьте меня, не беспокойтесь обо мне», — бормотала она. Гюстава удивило то, как повел себя доктор: он не наклонился к Сесилии, не осведомился о том, как она себя чувствует, и даже не подумал взять ее за кисть, чтобы проверить пульс.

— Как вы думаете, тогда с ней случилось примерно то же, что и сейчас? — спросил его Гюстав, однако не получил ответа.

Тем временем Сесилия встала, и месье Дубляр-Депом принес ей стакан виски со словами: «Выпейте, выпейте, виски — лекарство от всех болезней!» Еще дрожа, она выпила, улыбнулась, ее бледность понемногу исчезла, и Поль Ландрие поцеловал ей руку.

— Уф! — перевела дух Марселина, — как же я испугалась.

В это же время в прихожей послышались голоса. «Это мой брат шутит с Одиль», — объяснила Сесилия, и появился Александр Тек — шумный выход знаменитого человека, который знает, что опоздал. В его жизненной силе было что-то ошеломляющее, и даже те, кто критиковали его, не будучи с ним знакомы, подпадали под его обаяние сразу же, как только он появлялся. Гюстав гордился таким шурином, Жильберта кичилась тем, что называла его по имени, что же касается Нану, она теперь думала лишь о том, как его покорить, и сразу же стала его рабыней. Поприветствовав всех, Александр повернулся к Полю Ландрие, и по выражению его лица было ясно, что он напрягает память: «Мы ведь уже встречались, но где? Ах, да, вспомнил!» — воскликнул он, и по их словам все поняли, что они как-то раз провели вместе развеселый вечерок: