Исповедь сталиниста - Иван Стаднюк

Наступил 1958 год. Генерал Миронов в Главпуре уже не работал. Сменился и начальник Главпура — вместо генерал-полковника А. С. Желтова пришел Маршал Советского Союза Ф. И. Голиков.

Однажды позвонил мне тот же мой приятель — полковник из управления кадров — и спросил:

— Ты с маршалом Голиковым знаком?

— Не имею чести.

— А он тебя знает?

— Не велика я персона! Откуда ему знать?

— Тогда слушай внимательно. Наш начальник, а твой «доброжелатель» ушел в отпуск. У нас тут составляют списки политработников для включения в проект приказа министра обороны на увольнение из армии по сокращению. Быстренько давай новый рапорт и хоть пустячную справку от врача, что чем-нибудь болеешь.

— Геморрой годится?

— Нет, давай что-нибудь покруче…

Я тут же помчался в нашу военную поликлинику, что на Гоголевском бульваре. Снял в гардеробе шинель и, к удивлению гардеробщицы, сделал с пятьдесят приседаний, чтоб заставить сердце биться в бешеном ритме. Но пока дошла моя очередь заходить в кабинет врача, оно успокоилось.

Пришлось откровенно сознаться врачу, что мне надо уйти из армии, чему он очень удивился: большинство, кому грозило увольнение, старались откреститься от своих болезней, и приходилось посылать офицеров на медицинскую комиссию в гослиталь.

Врач все-таки расслышал какие-то шумы в моем сердце, обнаружил еще что-то и написал ничего не значащую справку…

18 марта 1958 года маршал Голиков подписал приказ о моем увольнении в запас с представлением к званию «полковник» и с правом ношения военной формы одежды.

Трудно было привыкать к тому, что не надо каждый день ездить на службу. И незабываемо чувство, когда стал обладателем паспорта: не требовалось, если приедешь в чужой город, бежать отмечаться к военному коменданту. Началась новая, пусть и трудная, жизнь.

Нет, нелегко военному человеку оказаться вне армии, когда она стала твоей судьбой, образом твоей жизни. Последовало ощущение пустоты, ненужности. За письменный стол садиться не хотелось. Мой друг Владимир Солоухин предложил мне приобщиться к его поездкам на рыбалку. Раньше я иронично относился к рыбалкам. А когда любопытства ради поехал с Владимиром Алексеевичем, в компании Александра Яшина, Николая Грибачева и Александра Косицына, на подледный лов, заразился этой страстью, как неизлечимой болезнью. Уже не мог дождаться очередного воскресенья, чтоб испробовать на льду водоема появившиеся у меня в огромном количестве рыболовные снасти.

Не менее увлекательны летние и осенние рыбалки, особенно если у тебя появятся новые удочки, блесны, поплавки, пахучая наживка. Или мелькнет среди рыбаков слух об успешных уловах в каких-нибудь озерах, речках, речушках. Однажды мне позвонил Николай Грибачев и сообщил: был на Птичьем рынке и слышал от рыбаков, что на Волге, у Иваньковской плотины, активно «пошел лещ». Предложил ехать завтра же — на его машине. За рулем — он сам, Николай Матвеевич.

И вот позади Яхрома, Дмитров… Восход солнца был хмурым, по небу ползли серые тучи, желтеющие по оборинам дороги от дыхания октября кустарники метались от ветра, показывая серебристую изнанку листвы и открывая мрачные глубины стоявшего за ними леса.

Я размышлял о загадках человеческой судьбы, удивляясь ее превратностям. Например, как могло случиться, что Москва свела меня с Грибачевым. Ведь познакомились мы с ним еще в 1940 году, в Смоленске, когда, руководя курсантским литературным кружком, он наставлял нас азам творчества, печатал в областной газете мои первые рассказы-пробы. Вспоминалось, как однажды я дежурил в проходной будке, а Грибачев пришел в училище вместе со своим малолетним сыном Юрой. В инструкции же дежурного не значилось, можно ли без пропуска входить на территорию училища детям. Я стал куда-то звонить по телефону, выяснять, стараясь не слушать издевок Николая Матвеевича… Сейчас тот Юра — Юрий Николаевич Грибачев — редактор зарубежного отдела газеты «Литературная Россия», известный публицист-международник.

Николай Матвеевич был отменный автомобилист, но разговаривать за рулем не любил. А мне хотелось поболтать, видя, что зарождавшийся серый день не предвещает удачной рыбалки. Поделился своей мыслью с Грибачевым, пошутив при этом:

— А может, рыба из-под воды не видит, какая погода на поверхности?

— Запомни раз и навсегда, — нравоучительно ответил Николай Матвеевич, не приняв шутки. — Мы ездим на водоемы не за рыбой, а за здоровьем!

— Зачем же тогда так далеко тащиться? — подначил я Николая Матвеевича. — Хапали бы здоровье на Москве-реке!

— Примитивный ты человек! — едковато ответил он. — Каждая рыбалка должна сулить открытия, приключения, неожиданные встречи…

Слова Грибачева оказались пророческими: меня действительно ждала неожиданная встреча, чуть не стоившая мне жизни… И не зря я потом буду часто вспоминать слова всегда любезного мне Ивана Тургенева.

«Человек дитя природы, — писал Иван Сергеевич, — но она всеобщая мать, и у ней нет предпочтений: все, что существует в ее лоне, возникло только на счет другого и должно в свое время уступить место другому — она создает, разрушая, и ей все равно: что она создает, что она разрушает — лишь бы не переводилась жизнь, лишь бы смерть не теряла прав своих…»

Да, в тот памятный октябрь 1958 года я только по случайности «не уступил место другому»…

А пока машина по воле Грибачева несла нас в своем уютном чреве по не очень широкой дороге, ведущей от Москвы строго на север. Дорога взбежала на насыпь и отвернулась от леса крутым изгибом, открыв перед нами неохватные глазом дали. Но далекое берет начало в близком. А близкое, видевшееся нам, — была железная дорога, ведшая, видимо, на древний Углич. Она перемахивала через горбатый железный мост, под которым серой лентой лежала в невидимом глазу течении очень красивая речка, объятая ровными, еще зелеными берегами.

— Взгляни на карту, — приказным тоном сказал Грибачев. — Как величают эту красотулю?

Я развернул на коленях туристскую карту Подмосковья. Она была очень приблизительной, и для моего, привыкшего к военным топографическим картам, глаза почти лживой.

— Похоже, что это Сестра, впадающая в Дубну.

— А брата нет там? А то пора завтракать, выпили б на троих. Сестра бы скатерку раскинула на траве.

— Приедем в Иваньково, там на берегу водохранилища таких «братцев», охочих «на дурняка», найдется немало.

Под колесами машины прошумел мост через Сестру. Вскоре мы оказались у Иваньковской плотины среди пестрого, оккупировавшего лучшие места на берегу рыбацкого братства. Осмотрелись, заглянули в пустые садки рыболовов и решили вернуться на приглянувшуюся нам по пути речушку.