Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

у Эмини, чтобы втирать их себе под нос. Пламя трещит громким сухим треском, а Соголон пробует завопить, но тут же закашливается и тут видит, обо что она споткнулась. Одна нога вплотную к другой; обе горят, прикрепленные к горящим бедрам и черному как смоль животу, пузырящемуся женским соком. Словно шкварки шипят кожа и жир, похоже на упавший факел. Эмини. Огонь разорвал ее, и вот он малыш, что уже рос у нее в животе – догорающий ком в черной оболочке. Соголон вопит ее имя, а в ответ на этот крик слышен смех спереди колымаги. Она напрягает глаза и там, где находится дышло, видит мальчонку, а рядом с ним неподвижный кокон пепла. Яркие руки, пронзительно-желтые, как солнце, растут из детских плечиков того дворцового выкормыша; ребенка-огня, которого обычно таскали на цепи Ликудовы ибеджи. Теперь внутри его катается не свет, а огонь, черно-багровый, как грозовые тучи. Лысая головенка, желтые глаза и желтые зубы, которые при виде Соголон складываются из улыбки в оскал. Беги, девочка, беги сейчас же. Выпрыгивай прямо на землю, или на песок, на камень, на муравейник – всё лучше, чем огонь. Мерзкий мальчонка отпускает кокон возницы, и тот рассыпается в прах; огненный запрыгивает в повозку ровно в тот момент, когда оси под ней ломаются и вся колымага обрушивается на землю. Соголон падает, увлекая на себя весь верх повозки, но ни один обломок не касается ее кожи, и даже волос, только этот самый светляк оказывается к ней вплотную. Он тянется к ее шее – чувствуется, что ее обволакивает жар, – но при попытке схватить девушку за горло его ручонка соскальзывает. Чем усердней он хватается, тем быстрее она соскальзывает, но не с шеи, а как будто с воздуха, потому что к Соголон он не притрагивается. Между ней и им какая-то тончайшая преграда, но не похожая на ветер. Огненный злобно шипит и потрескивает. Всю свою ярость Соголон безо всякой мысли направляет в один лютый взгляд, отчего тугой порыв ветра – или не ветра – шибает мерзкого мальчонку в грудь и подкидывает вверх тормашками, пока ветер – или не ветер – не отпускает его, и тот врезается в обломки. Сестра Короля сгорает дотла, но накаляется докрасна разум Соголон. Огненный бросается на нее леопардом, но с мощным треском ударяется о незримый щит. Ветер – не ветер – подхватывает его снова, поднимая в воздух, откуда опять швыряет мальчонку вниз – и еще, и еще раз, вышибая из него дух, как прачки выбивают влагу из скрученного белья. Это выбивает из него и огонь, и свет, и дыхание, и кровь с плотью, не оставляя ничего. Точнее, это делает она, та, что находится за пределами слов. Она, Соголон.

По огненному мальчонке криком причитают два голоса. Над догорающим остовом повозки призрачно мелькает буроватое пятно, чем-то похожее на руку; вот оно на мгновение застывает, затем снова размывается. Соголон готова поклясться, что видит там глаза, рот и руки. Пятно бросается к трупику огненного, рычит и возится, покуда не образует на одном теле две головы. Трупик начинает шевелиться, затем поворачивается и рычит уже на Соголон. Она копошится, пытаясь убежать, но двухголовый расплывается в ничто, а пятно-призрак бросается прямо на нее, сбивая с ног. Двухголовая нежить наваливается на нее с силой быка. Состязаясь друг с другом в смрадности дыхания, головы клекочут на непонятном языке; при этом когда одна голова говорит, другая кивает. Затем обе таращатся на нее. Соголон выкликает ветер, мысленно говоря: «Ветер, призываю тебя», затем «Ветер, внемли мне», затем «Ветер, молю тебя», но он не приходит. Впору клясть такое непостоянство, но на ее горле уже две руки, по силе сравнимые с четырьмя, и невозможно дышать; да что там дышать, даже кашлянуть. В глазах уже темнеет, когда Соголон нащупывает у себя на руке кинжал. В это время ее запихивают в обломки. Кинжал наконец попадает в ладонь, и Соголон прижимает его к шее одной из голов.

– Палочка! Она идет на нас с палочкой! – перекликаются меж собой головы. Обе еще смеются, когда из рукояти выстреливает лезвие, пронзая шею головы, что слева. Правая смотрит и в ужасе вопит; секунда – и на ней обмякает мертвое тело ребенка.

Времени на слова нет. Соголон озирается и видит вокруг только огонь и погибель. На безымянную женщину, эту легкую добычу для огненного, никто и не смотрит. Фургон впереди тоже полыхает. Лошади, мулы и ослы пали; некоторые с ревом носятся, объятые пламенем. Белые женщины перебиты, а те немногие, что еще остались, пытаются биться на мечах против сангоминов, но они все же монахини, а не воины, а Соголон и вовсе девчушка. Ей надо срочно бежать. Ужас сковывает сердце, стучит в висках, вгоняя в дрожь руки и ноги. «Беги, девочка, – велит себе Соголон. – Эта драка не твоя, и эти белые тебе не друзья, а значит, тот, кто с ними сражается, делает тебе благо». Но Сестра Короля сожжена, а вместе с Эмини они убили и ребенка, что внутри ее.

В остове другого горящего фургона две белые женщины замахиваются мечами на одного из сангоминов – одна на шею, другая на ногу, – но обе промахиваются, когда тот взмывает в воздух, а опустившись, взмахом двух мечей срубает обеих. Охристый мальчик с бритвами вместо пальцев режет, кромсает и рубит, прокладывая себе путь сквозь четверых монахинь, которые истекают кровью и роняют мечи, не успевая осознать, что мертвы. Свой кровавый путь он прокладывает к Соголон, но не торопится, упиваясь каждым убийством. Пухляк без ног, но с руками как корни деревьев, на которых он толкается повсюду, сбивая одних и вдавливая в землю других словно букашек. Тем не менее женщины в белом сражаются. Вот одна, могучего сложения, бежит с копьем и метает его в спину кого-то глыбистого, как камень. Он пошатывается, давится, напряженно дрожит, а затем валится навзничь. Огонь перекидывается на ближние деревья, а трава вокруг из зеленой делается все краснее. Трое белых монахинь отступают к дереву, кинжалами и мечами отбиваясь от охристого, у которого на месте свежеотрубленного пальца-клинка отрастает новый. Но с верхушки дерева свешивается дитя-паук, вздергивая двоих за шеи. Третья, возведя взгляд, видит, как на нее сыплются куски той, которую он уже успел разодрать. А охристый своим окровавленным пальцем-лезвием вспарывает монахине горло.

Вот она, девушка, бежит без оглядки. Видно, как она смотрит незрячими от слез глазами, прячется за недопустимо тонкими деревьями и гибельно низкими папоротниками.