Ленин - Антоний Оссендовский

Когда делегация прощалась с Лениным и оставляла его в покое, седой мужичок подошел к диктатору и шепнул, зорко глядя на него.

– Позволь мне, Владимир Ильич, остаться и лично рассказать тебе то, с чем сюда пришел.

– Останьтесь, товарищ! – согласился тотчас же Ленин, снисходительный к крестьянам, никогда не забывающий о «чудовище, имущем миллион голов», которых срубить бы не смогли все ЧК государства пролетариата.

Остались они один на один.

Хитрая улыбка внезапно исчезла с лица гостя. Мужчина выпрямился и торжественным голосом произнес:

– Давно не виделись, Владимир Ильич!

Ленин взглянул на него вопросительно.

– Давно! – продолжал человечек. – Раз только мы встречались в Кокушкино у Волги. Чай у вас пил. Родители твои пригласили… Учтивые люди были, добрые…

– Ах! – воскликнул Ленин и хлопнул в ладоши. – Уже знаю! Небольшой, худой поп, прибывший на похороны деревенской девушки.

– Да, да! Отец Виссарион Чернявин, – кивнул головой гость. – Знал вашего брата… Свети, Боже, над его душой.

– Что делаете теперь? – спросил Ленин, морща брови.

Чернявин усмехнулся:

– На старости лет вынужден был заняться сельским хозяйством, так как попы у вас не в почете.

Засмеялся тихо и загадочно.

Молчали долго, обмениваясь взглядами, ловя каждый блеск глаз, каждую родившуюся мысль. Первым отозвался поп:

– Пришел выразить вам признательность, Владимир Ильич! Признательность от искреннего сердца, знающего любовь и носящего в себе глубокое сочувствие.

Это сказав, внезапным движением он преклонил колени и наклонился низко, лбом дотрагиваясь до пола.

– Сочувствие для меня? – взорвался смехом Ленин. – Мы ваших священников, попов и монахов-дармоедов уничтожили и разогнали на четыре стороны. Ха, ха! Конец этому! Аминь! Встаньте с колен, я не икона!

Виссарион Чернявин встал, усмехнулся хитро и шепнул:

– Ой, не конец! Ой, не конец! Начало только… За это, собственно, хотел выразить благодарность, поклон до самой земли.

– Бредишь, приятель! – махнул рукой Ленин.

– Думаешь, что убил веру? – Начал шептать поп. – Ээ, нет! Разрушил Церковь греческую, которая была как гад, ползающий по земле, не имеющий орлиных крыльев, чтобы взвиться для высокого полета. Так как говорил наш Максим Горький: «Рожденный ползать – летать не может!». Ты понял бесчестие и унижение настоящей веры и принуждаешь ее жить сначала от Апостолов Христовых, от тайных собраний, мученичества и светильников первых христиан! Ты вызволил горячую непоколебимую веру из башен Церкви раболепствующей – за это благодарность тебе приношу от себя и своей верной паствы.

Ленин побледнел и напрасно силился выговорить дрожащими устами.

Поп, не замечая его волнения, говорил дальше:

– Думаешь, что крестьян переделаешь на этих, которые в стаде ходят покорные, как немые от рождения? Э-э, нет! Они поняли все, все! Знают, как трава растет, слышат, что река шумит! Договариваются теперь осторожно, осмотрительно, подозрительно, без спешки собирают силы… заговорят все одновременно, и будет это бормотание, которое услышит весь мир! Заставят они, чтобы склонили перед ними голову, охваченную бунтом, ничего не любящие рабочие и комиссары, люди чужие по крови или духу! Крестьяне темные, которых ты просветил, позвал к жизни, твердой наработавшейся ладонью возьмут жизнь родины и поведут без колебаний. За это благодарность тебе приношу, Владимир Ильич, от себя, слуги Божьего, от «земли» и от души твоего замученного за народ брата, Александра Ульянова. Прими его, всемогущий, милосердный Боже, для приращения святых Твоих!

Ленин, делая жуткое усилие, встал и оперся о стол руками. Глаза его были широко открыты, а в них метался дикий безумный страх.

Старый поп поднял взгляд вверх и шепнул со страстной взволнованностью:

– Умираем мы, преследуемые, гонимые, замученные! Ах! Хорошо, благородно и сладко для суровой правды подчиняться ненависти бесстыдных деспотов, тиранизирующих свободу во имя свободы, истязающих душу, чтобы она познала мудрость предвечную!

– Прочь! – крикнул Ленин и зашатался, как пьяный. – Прочь! – повторил хрипло и, внезапно заскрежетав зубами, упал в кресло в конвульсиях.

Что-то зазвонило протяжно, прошипело, лопнуло… Весь мир закружился… Весь мир закружился в бешеной спирали, мчась в возмущенную бездну, перевернутую вверх ногами, где бродили черные туманы и ползли, словно бледные змеи, маячащие дымки, чертящие в мраке сложные, таинственные зигзаги…

Маленький седой человечек выскользнул из комнаты и, увидевши медсестру, обратился к ней мягко:

– Идите к нему, сестра, видать не совсем здоровый еще наш Владимир Ильич…

Вышел спокойный, улыбающийся.

Тяжелая и долгая атака снова лишила Ленина сознания и сил. Справившись с ней, долго оставался он в задумчивости, не замечая никого и не отвечая на вопросы окружающих.

Одна и та же неотступная мысль сверлила, терзала мозг: «Неужели мое усилие было для того, чтобы привести народ к противоположному полюсу? Было бы это издевательством судьбы… самым страшным проклятием. Какие же тяжелые сомнения бросил мне в душу этот сумасшедший поп! Нет! Никогда!».

Позвонил три раза, шумно и нетерпеливо.

Вбежал секретарь.

– Пишите, товарищ! – горячечным хриплым голосом воскликнул Ленин. – В Москве пребывает поп Виссарион Чернявин. Схватить и расстрелять… еще сегодня!..

Глава XXXI

рачи не верили собственным глазам, глядя на Ленина. Готовы были думать, что произошло чудо. Этот безнадежно больной человек, наполовину парализованный, впадающий в помешательство, внезапно поднялся, выпрямил плечи, усмехнулся хитро и весело, как словно сказал: «Только я что-то знаю, но никому не поведаю свою тайну!».

Почти с кровати он пришел в зал Совнаркома.

Был это самый пронзительный момент!

Владимир Ульянов-Ленин после выздоровления.

Фотография. Начало ХХ века

Комиссары, кроме мечущегося по всему фронту Троцкого и угрюмого, упрямого Сталина, потеряли голову. Белые армии Колчака и Деникина добивались победы над коммунистами. Всяческие обещания Ленина, брошенные целому миру, не были выполнены.

Сперва развеялась надежда на прочный мир и утверждение социализма в течение двух месяцев.

Не оправдалось предсказание Ленина о победе революции в Германии.

Восстание пролетариата, которое в самом деле вспыхнуло в Мюнхене и Берлине, рухнуло. Немцы, любящие свою страну и культуру независимо от того, были ли они преданы империалистам Гогенцоллернам, или либералам, или тем же социалистам, ведомым Шейдеманом, Адольфом Гитлером и Носке, задавили коммунизм в зародыше. Спартаковцы23 были побеждены, а разъяренная толпа рабочих, солдат и офицеров издевалась на улице над Либкнехтом, Люксембург и Jogichesem, перевозимыми в тюрьму, где вожди коммунизма были убиты.

Германская республика перешла в лагерь наиболее небезопасных, то есть идейно организованных врагов диктатуры пролетариата.

Тут же после нее сбросили большевистское ярмо Венгрия, Чехия и балканские государства. В Италии коммунисты не отваживались даже на объявление восстания, хотя в больших и малых городах уличная толпа, восхищенная размахом русской революции, покрикивала весело:

– Viva Lenin! Viva il bolcevismo!24

Ленин знал уже об этом во время своей болезни, читая газеты и совещаясь с коллегами. Ему еще раз представили истинное положение дел, тотчас же после прибытия его в зал Совета.

Все присутствующие смотрели на него с укором, затаив дыхание, ожидая слов диктатора. Он недолго обдумывал. Поднял голову и, щуря глаза, промолвил:

– Теперь мы сами должны укрепить коммунизм в Германии. Необходимо безотлагательно установить дипломатические отношения с капиталистическими государствами, выражая наше искреннее желание мирного сосуществования с ними.

– Это измена идее! Компромисс! Смерть коммунизма! – крикнули Зиновьев и Каменев, ударяя кулаками по столу. – Преступный оппортунизм!

– Мы должны формально жить с соседями в добрых отношениях, – продолжал спокойно Ленин. – Потребуем от них отсутствующие у нас товары, деньги и специалистов для восстановления уничтоженной у нас промышленности, чтобы оживили торговлю и облегчили нашим экономическим и дипломатическим комиссиям свободный въезд в свои государства, где будем расширять нашу агитацию. Одновременно специалисты при изменении окраски Циммервальда и Киенталя должны закончить с разложением этих государств. Российский пролетариат обязан любой ценой закончить гражданскую войну победой и немного передохнуть. За это время мы укрепим наши представительства в Польше, Германии, Чехии и начнем сначала…

– У нас нет никаких сил в Германии. Там все подавили империалисты и соглашатели, – заметил Чичерин.

– Вы не даете мне закончить! – вспыхнул Ленин. – Мы располагаем громадной армией, состоящей из нескольких сот тысяч российских пленных в Германии. Они должны быть организованы и дислоцированы на линии Лабы. Товарищи Буш и Корк писали мне об этом. Пленники ударят. Пойдем через Польшу. Молодое, слабое, уничтоженное государство не будет сопротивляться…