За все надо платить (СИ) - Наталья Чеботок

Ангелина всё для себя решила, а теперь и враги знали о её планах. Пусть теперь живут в ожидании. Женщины не прощают предательства. Это стоило бы помнить мужчинам, но влекомые новой юбкой, они как самец, бегущий за течной сукой, забывают об обязательствах, порядочности. О том, кто рядом с ними. И не умеют решать вопросы, расставаясь по-человечески, им проще не думать о чувствах других, переступить через близкого человека. Зато потом, спохватившись, оказываются ни с чем, не нужные ни там, куда так рвались, и где было не так уж хорошо, как мечталось рядом с постылой женой. Ни здесь, где оставленная жена живёт счастливо, не вспоминая о предателе. И дети отворачиваются раз и навсегда, не прощая предательство и унижений матери.

После того, как Ангелина уехала из «Дальстроя», она в слезах бродила по городу. Мама находилась ещё в реанимации, малыш умер. Ехать в дом, где они были когда-то счастливы — не хотелось. В таком состоянии её и нашёл Егор, решивший прогуляться пешком, возвращаясь от родителей. Вид заплаканной Ангелины, встревожил молодого человека.

— Геля, что случилось? — Спиридонов остановил девушку, обняв её.

Подняв на него глаза, Ангелина вновь расплакалась. Егор с тревогой вглядывался в лицо любимой.

— Что? Расскажи мне, Ангел. — Состояние Гели пугало его, никогда ещё Егор не видел девушку такой.

Что смягчило Гелю: тревога ли в голосе Егора, его нежное обращение Ангел — она не знала. Девушке просто необходимо было поговорить хоть с кем-нибудь из близких. Пусть даже это будет Спиридонов.

— Егор, — прорыдала Геля, уткнувшись в плечо Спиридонова. Ей так хотелось, чтобы кто-то её успокоил, обнял, понял боль, терзавшую девушку.

— Гелечка, ты пугаешь меня, — Егор крепче сжал девушку в объятиях.

Ангелина немного отстранилась, вытирая слёзы.

— Мама в больнице, она потеряла ребёнка. — Глаза девушки снова заполнились слезами.

— О, Господи, — выдохнул Егор. — Мне так жаль, Ангел. Я знаю, как вы с мамой его ждали. — Спиридонов снова привлёк девушку к себе, положив ей на голову руку и гладя по волосам.

Стоять вот так с Егором было…. Хорошо. Его объятия дарили совсем забытые чувства: надёжность, нужность именно ему. Уверенность в том, что ты не одна, что с тобой рядом тот, кто не оставит одну в беде. Как было раньше.

— Пойдём, я отвезу тебя домой. — Спиридонов слегка подтолкнул Гелю в сторону стоянки такси.

— Я не хочу туда ехать, — дёрнулась Ангелина.

— Почему? — Егор взял девушку за руку и повёл за собой.

— Не могу быть одна, — прошептала девушка, снова понимая, что никого с ней рядом не будет.

— Ты не одна, я с тобой. Да и Виктор Владимирович, наверное, волнуется. — Предположил Егор, размышляя, не ошибся ли он и не был ли шеф в больнице у жены.

— Набутов вчера ушёл к своей секретарше.

Новость об уходе шефа из семьи ошарашила Егора. Виктор Владимирович ушёл к Аньке? Всё-таки решился?

— Ой, дурак, — вырвалось у Спиридонова. Совсем шеф разум потерял, если ушёл к Бровкиной. — Видимо, твоя мама, поэтому и попала в больницу? — спросил Егор.

— Да, вчера между ними состоялся серьёзный разговор, при котором Набутов оскорбил маму, а потом ушёл. — В глазах девушки помимо слёз плескалась ярость и ненависть.

Что поразило Егора — так это то, что Ангелина стала называть Виктора Владимировича по фамилии. Она ни разу не назвала его отцом, папой, папкой, как было раньше. Дочь не скрывала своих негативных чувств к отцу. Егор даже поёжился, насколько сильной казалась ненависть Гели.

— Мне жаль, что всё так вышло. — Тихо сказал молодой человек. — Тогда поехали ко мне? — Предложил он, договариваясь с водителем о поездке.

— Поехали, — согласилась Геля. Она была готова ехать куда угодно, только не в пустой дом.

Поужинав, Егор и Геля легли в разных комнатах. Понимая, что девушке совсем не до любви, молодой человек уснул на диване в гостиной. И хотя нежность и ласку, которую дарил ей Егор, она принимала, не отталкивая его, находиться рядом с ней, не имея возможности прикасаться — он не мог. Это возвращало его в прошлое, когда между ними не было интимной близости. А ведь он так соскучился по любимой!

Узнав от любимой, что Бровкина приходила сегодня к Лиане Германовне в больницу, Егор вскипел. Впервые в жизни Егор был твердо уверен, что смог бы ударить женщину. Будь сейчас рядом Анна, он бы не раздумывая, высказал ей всё в лицо, и вытряс бы из неё всю эту дурь, что пришла ей в голову. Какая же она оказалась сука! Заявиться в больницу к беременной жене шефа, наговорить ей гадостей! Как до такого можно было додуматься? Она ни перед чем не остановится, идя к своей цели. Почему он раньше этого не увидел? Хотя, что он мог сделать-то? Если бы он смог догадаться, предусмотреть на что способна Анька, он бы попытался как-то на неё повлиять. Егор не знал, как бы это сделал, но что-нибудь бы придумал. А так он ничего не сделал, когда Бровкина делилась с ним своими мыслями. Идиот! Егор ругал себя, понимая, что остановить Анну не смог бы, но ему было тошно. От поведения шефа и его любовницы. Как могут люди опускаться до такого? А ещё молодой человек очень сильно жалел и Лиану, и Гелю, и не рожденного маленького мальчика. Черт возьми! Егор налил себе виски и залпом выпил. Было дикое желание, чтоб выпитое виски, хоть ненадолго помогло успокоить нервы.

Набутов этим вечером напился. После ухода Гели, Виктор наорал на Анну, обвинив в том, что своим приходом в больницу к Лиане она спровоцировала выкидыш у жены. Виктор так и не понял, что ему пыталась объяснить врач Лианы и все диагнозы жены по телефону. Он знал только одно, если бы не Анна, его сын был бы жив. Набутов рассвирепел, швыряя предметы в кабинете, кричал на Анну, а потом уехал к Логинову. С Алексеем они дружили много лет и иногда расслаблялись за бутылочкой виски. С Лехой они выпили так много, что, в конце концов, Набутов совсем потерял счет выпитому. И в практически невменяемом состоянии, Набутов уже поздно ночью добрался до дома Анны.

Для Бровкиной сегодняшний день стал открытием. Она не ожидала, что на неё нападёт дочь Виктора. Аня видела себя в зеркале, и ей хотелось плакать: под правым глазом появился синяк, на лбу красовалась огромная шишка, губы разбиты, царапины на щеках. Какое право имела эта пигалица вообще распускать руки? Влетела в приёмную словно злобная фурия, избила Аню, угрожала отцу. Виктору не мешало бы должным образом отругать дочь за все, что она натворила. Какая может быть снисходительность к такому поведению дочери, и как можно было не придать значение тому, как сейчас плохо его женщине — Анне?