Ареал. Заражение - Сергей Тармашев

— Жаловаться полетела, — определил Медведь. Он не успел уйти далеко по коридору и с довольной ухмылкой прослушал всю их недолгую перепалку. — Ну, держись, Туман, эта сразу к Морозову пойдёт. А тот позвонит генералу Рябову, начальнику ОФЗ. Завтра такой скандал поднимется…

Но ничего не произошло. Лаванда вернулась через сутки, Иван как раз нёс дежурство на наблюдательной вышке, когда пилот вертолёта вышел на связь и запросил обстановку в районе посадки. Берёзов передал необходимые данные, включая положенные по инструкции показания приборов по давлению, температуре, напряжённости магнитного поля, сейсмоактивности и целого десятка других научных позиций, значения которых были ему абсолютно неизвестны. Спустя пару минут МИ-8 завис над посадочной площадкой, и на утрамбованную землю посыпались белые шарики пробников, сопровождаемые хмурыми взглядами лаборантов, которым через несколько минут предстояло их собирать.

Иван тихонько хмыкнул. Лаборанты особой тягой к работе не отличались. За те сутки, что Лаванды не было в лаборатории, он с уверенностью мог сказать, что в отсутствие начальства научный люд ничем полезным не занимался, а лаборантов он увидел неспящими и вовсе только сейчас. При этом штатное расписание полевой лаборатории нельзя назвать чрезмерно скромным: научный руководитель, один старший научный сотрудник, двое младших и пара лаборантов, ответственных за всё, не касающееся напрямую исследований, в том числе и за поддержание порядка. Раз в неделю в лабораторию прибывала специальная группа, которая проводила на объекте нечто вроде углублённой «генеральной уборки», со всевозможными дегазациями, деактивациями, обеззараживаниями и прочим. Помимо этого лаборатория имела шестерых охранников, дежуривших попарно в три двенадцатичасовых смены. И вся эта кипучая деятельность осуществлялась вахтовым методом с продолжительностью вахты в один месяц. А так как текущая вахта заканчивалась через двое суток, то лаборанты, одной ногой уже стоящие дома, не испытывали к работе никакого энтузиазма.

«Восьмёрка» закончила отстрел пробников, и усиленная кислотостойким покрытием резина шасси коснулась земли. Вслед за колёсными опорами пилот немедленно заглубил в почву гибкую штангу заземления, после чего выпустил в небо контрольный зонд — привязанный к вертолёту десятиметровым шнуром маленький ярко-оранжевый воздушный шар, наполненный гелием, страховку от воздушных аномалий. Только после завершения всех этих процедур лётчик счёл посадку безопасно завершённой и открыл бортовые люки. И упрекать его в излишней осторожности Берёзов не собирался. «Ареал» быстро приучал людей добровольно и неукоснительно соблюдать инструкции по безопасности. Даже Зелёная Зона, аномалии которой были нанесены на карты и в Джи-Пи-Эс, могла преподнести сюрприз в любой момент. Все аномалии отличались друг от друга не только характеристиками, но и параметром, получившим у учёных название «жизненная сила». Этот показатель свидетельствовал, как долго может просуществовать та или иная аномалия. Причём самое опасное крылось в том, что определить «жизненную силу» удавалось лишь приблизительно, и порой реальное время отличалось от расчётного на срок от нескольких часов до нескольких суток. А если принять во внимание тот факт, что общее количество аномалий в Зелёной Зоне между Выбросами всегда являлось постоянным, то понятно, что никто не застрахован получить внезапно возникшую аномалию на месте, считавшемся ещё пару минут назад чистым. Едва в Зелёной пропадала какая-либо зафиксированная старая аномалия, как десятки поисковых групп научного отдела бросались на поиски новой, возникшей вместо неё. Вот почему любой, имеющий желание вернуться домой из Зоны, так сказать, в полном составе, никогда не торопился пренебрегать инструкциями отдела ЧС.

Тем более здесь, у ЛП-32. Лаборатория находилась в далеко не самом милом уголке Зелёной Зоны. Едва заступив на дежурство на вышке, Берёзов понял, почему Лаванда жаловалась на своих охранников, без устали обстреливающих подступы к лаборатории, едва заметив малейшее движение. Их поведение можно понять. К Югу от лаборатории располагался огромный, усеянный кочками пустырь с небольшим озерцом посреди. Густая марь, обильно растущая на кочкарнике, наполовину изменилась под действием «Ареала», и среди зелёно-жёлтых бесформенных стеблей огромными синими пятнами темнели чужие стебли, увенчанные плоскими гребнями, расщепленными на десятки тонких жёлтых бритв. Чем ближе к озеру, тем гуще становилась отталкивающая глаз синева, поблёскивающая на солнце влажными слизистыми выделениями, тающими в лёгком мареве источаемых растениями токсинов. Подходить к водоёмам без противогаза ближе, чем на сто метров, строжайше запрещено. А уж приблизиться к ним больше, чем на двадцать метров, никто не согласился бы и за десятикратные премиальные — Зов «Ареала» у воды был особенно силён. Примеры, когда по фатальной неосторожности пересекшие невидимый предел люди теряли рассудок и уходили в Красную, насчитывались десятками. Берёзов лишь покачал головой. Как говорится, не пей, козлёночком станешь… А от лабы до этого озерца сто семнадцать с половиной метров, лазерный дальномер не обманет.

Ко всему хорошему, другой край воды упирается в лес, прямо в покрытые синюшным мхом ели, словно посыпанные потускневшей позолотой. Этот ельник окружал лабораторию полуподковой, и на востоке до его опушки ровно двести три метра, сто пятьдесят девять из которых густо поросли синеватой полынью и чахлым кустарником. В бинокль ещё можно было разглядеть незаметные с первого взгляда сотни маленьких грязно-желтоватых цветов, неуклюже торчащих из венчика лежащих прямо на земле плоских широких листьев. Редкостная гадость, прозванная сталкерами Бритвенной Удушайкой. Плотные, почти костяные листья имели настолько острую кромку, что вполне могли рассечь до самой кости ногу вместе с лёгкой обувью вроде кроссовок или тонких ботинок, а уродливые цветы источали ядовитые выделения, вызывающие удушье при попадании в дыхательные пути не хуже газовой аномалии.

С запада к ЛП-32 прилегал большой пустырь, некогда бывший то ли широкой поляной, то ли полем, то ли пепелищем, а сейчас заросший ещё не успевшей мутировать травой, где расположились теперь четыре колонии Синьки, пять аномалий типа Плешь, два Сита, Мясорубка и Грава. Причём Сито и Мясорубка были старыми и сильными, достигая в диаметре почти четырёх метров. На севере, сразу за вертолётной площадкой, простиралось девяносто три метра более-менее чистой территории всего с одной Воронкой почти в самом центре. Дальше начинались заросли жёлто-синей полыни, плавно переходящие в подлесок, а затем в подёрнутую мутациями жиденькую берёзовую рощу, растущую на невысоких холмах, от которых до Жёлтой Зоны оставалось менее пяти километров. На картах Зелёной и роща, и близлежащий ельник однозначно отмечались как особо опасные районы, характеризующиеся повышенной активностью предельно агрессивных мутировавших животных. Особую осторожность предписывалось соблюдать в тёмное время суток, когда резко возрастала угроза волков и кабанов, бои с которыми уже стоили жизни немалому количеству людей. Подвергнувшиеся необъяснимым изменениям звери оказались не только весьма кровожадными, но и очень живучими. Имелись многочисленные случаи, когда подобный мутант, будучи смертельно ранен, успевал загрызть атакованного человека прежде, чем терял силы вследствие пулевых ранений.