Хорош в постели - Дженнифер Уайнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос Саманты стал ледяным.
– Очевидно, несмотря на мои убедительные просьбы, ты указала в одном из многочисленных бланков, которые заполняла, что в случае чрезвычайных обстоятельств связываться надо со мной.
Действительно, так оно и было. Даже когда я куда-то ехала на велосипеде, всегда брала с собой телефон Саманты именно на такой случай. И ей это очень не нравилось.
– Скажи, Кэнни, почему ты не указала телефонный номер матери?
– Боялась, что трубку снимет Таня и предложит бросить мое тело в море.
– В общем, он позвонил, чтобы узнать, как идут у тебя дела и нет ли у меня твоего адреса. Полагаю, он хочет что-то тебе послать.
– Отлично! – воскликнула я, гадая, что же это.
– Так когда ты возвращаешься домой? – вновь спросила Сэм.
– Скоро, – сжалившись, ответила я.
– Обещаешь?
Я обхватила руками живот и ответила:
– Обещаю, – обращаясь и к ней, и к ребенку.
Назавтра, во второй половине дня, прибыла посылка из Филадельфии.
Я отнесла ее на веранду и вскрыла. Прежде всего увидела почтовую открытку с изображением маленькой собачки озабоченного вида, с большими глазами, очень похожей на Нифкина. Я перевернула ее. «Дорогая Кэнни, – было написано на обратной стороне. – Саманта сказала мне, что ты какое-то время побудешь в Лос-Анджелесе, и я подумал, что тебе захочется что-нибудь почитать (они там читают, не так ли?). Я положил в коробку твои книги и несколько вещей, которые напомнят тебе о доме. Звони мне, если захочешь услышать знакомый голос». И подпись: «Питер Крушелевски (из Филадельфийского университета)». Под подписью постскриптум: «Саманта сообщила, что Нифкин тоже отправился на Западное побережье, поэтому я посылаю кое-что и ему».
В коробке я нашла открытку с изображением Колокола свободы и Индепенденс-холл, а также жестянку с покрытыми шоколадом претцелями из «Ридинг терминал» и вафельный торт. В самом низу мои пальцы нащупали что-то круглое и тяжелое, завернутое в множество слоев «Филадельфия икзэминер». Из них я извлекла керамическую собачью миску. Снаружи ее украшали портреты Нифкина, прыгающего, сидящего, лежащего, грызущего искусственную косточку. Я радостно рассмеялась.
– Нифкин! – позвала я, Нифкин гавкнул и тут же прибежал.
Я поставила миску на пол, чтобы Нифкин мог ее обнюхать, и позвонила доктору К.
– Сюзи Лайтнинг! – приветствовал он меня.
– Кто? – переспросила я. – Э...
– Это из песни Уоррена Зенона[69], – уточнил он.
– Ага... – Я знала только одну песню Уоррена Зенона, про адвокатов, оружие и деньги.
– Она о девушке, которая... много путешествует.
– Любопытно. – Я решила, что непременно посмотрю слова. – Я звоню, чтобы поблагодарить за подарки. Они великолепны.
– Спасибо. Я рад, что они тебе понравились.
– Ты рисовал Нифкина по памяти? Это потрясающе. Тебе давно пора податься в художники.
– Я копировал, – признался он, и я рассмеялась. – Твоя подруга Саманта дала мне несколько фотографий. Но я ими не очень-то пользовался. У твоего песика запоминающаяся внешность.
– Ты такой добрый. – Я говорила совершенно искренне.
– Недалеко от кампуса открыли гончарную мастерскую, где каждый может разрисовать выбранное им изделие. Там я все и сделал. Какому-то мальчику исполнилось пять лет, поэтому в студии работали восемь пятилетних крох и я.
Я улыбнулась, представив себе эту картину: высоченный басистый доктор К. рисует Нифкина под восторженными взглядами детей.
– Так как идут дела?
Я кратко доложила о походах по магазинам с Макси, о приготовленных мной обедах, о фермерском рынке, который я нашла неподалеку. Описала маленький домик на берегу океана. Призналась, что Калифорния и удивительная, и ирреальная одновременно. Сообщила, что гуляю каждое утро, работаю каждый день, а Нифкин научился доставать теннисный мяч из прибоя.
Звуки, долетавшие с другого конца провода, говорили о том, что доктор К. заинтересованно слушает, он задавал вопросы и по ходу моего отчета, но в конце концов задал самый главный:
– Так когда ты возвращаешься домой?
– Я не знаю. Сейчас я в отпуске, и мне еще надо доработать сценарий.
– Так ты... собираешься рожать там?
– Не знаю, – медленно ответила я. – Скорее нет, чем да.
– Хорошо, – услышала я в ответ. – Мы снова позавтракаем вместе, когда ты вернешься.
– Конечно. – Меня сразу потянуло в «Утреннюю красу». Второго такого места для завтрака просто не существовало. – Это будет отлично. – Я услышала подъезжающий автомобиль Макси. – Извини, мне надо бежать...
– Нет проблем. Звони, как только возникнет такое желание.
Я положила трубку, улыбаясь. Интересно, сколько все-таки лет доктору К. и нравлюсь ли я ему больше, чем просто пациентка, одна из крупных женщин, которые заходят к нему в кабинет, каждая со своей историей о разбитом сердце. Я. решила, что обязательно повидаюсь с ним.
Утром Макси предложила еще одну поездку.
– Я все-таки не могу поверить, что у тебя есть пластический хирург, – проворчала я, усаживаясь в маленький автомобиль и думая о том, что только в этом городе и в эти годы двадцатисемилетняя актриса с идеальными чертами лица будет регулярно наведываться к пластическому хирургу.
– Неизбежное зло, – коротко ответила Макси, проскочив мимо нескольких автомобилей с не столь мощными двигателями и выруливая на быструю полосу движения.
Приемная была выдержана в серых и розовато-лиловых тонах. Мраморные полы, сверкающие стены, еще более сверкающие регистраторы. Макси сняла огромные очки, перекинулась несколькими словами с женщиной за столом, а я в это время прогуливалась по приемной и поглядывала на огромные фотографии врачей на стенах, гадая, кто удостоился чести утолщать губы Макси и убирать невидимые морщинки вокруг ее глаз. Доктор Фишер напоминал Кена, блондинистого бойфренда Барби. Доктор Роде, брюнет с изогнутыми черными бровями, выглядел на мой возраст. Доктор Такер походил на Сайта-Клауса, разумеется, без толстых щечек и двойного подбородка. Доктор Шапиро...
Я остановилась как вкопанная, глядя на увеличенную фотографию моего отца. Он похудел, сбрил бороду, но я его, конечно же, узнала.
Макси подошла, цокая каблучками по полу. Глянув на мое лицо, схватила за локоть и потащила к стулу.
– Кэнни, в чем дело? Ребенок? Я указала на стену.
– Это мой отец.
Макси посмотрела на фотографию, потом на меня.
– Ты не знала, что он здесь? Я покачала головой.
– И что же нам делать?
Я кивнула в сторону двери и насколько могла быстрым шагом направилась к ней.
– Уходим.
– Так вот, значит, что с ним сталось. – Я, Макси и Нифкин сидели на веранде, пили ледяной малиновый чай. – Удаление жира в Лос-Анджелесе. – Я помолчала. – Наверное, этого следовало ожидать.