Где-то рядом. Часть 2 - Алина Распопова

Превозмогая боль, Герман, собрав остатки сил, пытается найти необходимые таблетки.

Как же это сложно, как тяжело. Его собственное тело теперь его же враг. Оно во всём теперь ставит препоны.

— Дорогой, а что случилось?

Жена. Надо обернуться, сказать ей пару ласковых слов, но нет сил.

— Ты что? Ты заболел?! — слышит где-то позади себя Герман её голос.

— Дорогая… — пытается выдавить из себя Герман, но голос его хрипит.

— Нет! Не подходи ко мне! — слышит Герман тревожный возглас.

Когда ему удаётся, наконец, обернуться. Жена уже в защитной маске.

— Ты! — кричит она. — Как ты мог! Ты подхватил заразу?

Герман лишь машет в ответ руками, пытаясь успокоить жену.

— Ты что забыл, что мы сегодня собрались в салон? — продолжает кричать на него жена. — Как мне идти теперь с тобою? Ты меня можешь заразить!

«Дорогая, ну как я мог забыть!.. Я не забыл, я тоже понимаю, что должен быть там. Дай мне десять минут, я буду в порядке!» — хочется сказать Герману, но он в бессилии молчит.

— Ты что, не понимаешь, что нас ждут! Я уже приготовила нам одежду, новое платье!

«Милая, прошу, не злись… Дай мне только десять минут! Да где же это лекарство».

Герман трясёт аптечку.

«Да помоги же мне!» — стонет Герман.

Но жены уже нет. Ему отвечает лишь грохот гневно захлопнувшейся двери.

«Дорогая, дорогая…» — шепчет Герман.

Она появляется минут через десять, собранная, строгая, с модной сумкой в руках.

«Я уезжаю, ты можешь быть заразен, нам лучше пожить отдельно», — произносит она. — «Я не собираюсь выгораживать тебя! Думай сам, что ты скажешь нашим друзьям, когда тебя спросят, почему ты пропустил сегодняшнее мероприятие.»

Она, хлопнув дверью, уходит, оставив Германа одного.

А чего он ждал

Он знает, что жена поступает правильно. Семейные скандалы сейчас в моде, но не болезнь. Он сам виноват. Современный уровень профилактики заболеваний таков, что сейчас просто стыдно болеть. Не уберёгся, где-то дал слабину. Может, надо было пить больше витаминов… Любая болезнь парализует разум, её нельзя допускать, а Герман сплоховал. Правильно, что жена ушла. Сегодняшнее их отсутствие в салоне вполне теперь можно объяснить скандалом, разгоревшимся между ними, скажем, из-за нового платья… Это все поймут, будут сочувствовать ей.

Главное, он дома, Герман с облегчением закрыл глаза.

«Друзья мои и искренние отступили от язвы моей, и ближние мои стоят вдали.» (Псалом 37:12)

Герман один. Тишина, лишь только где-то из дальних комнат прорывается шум вечерних улиц. Нет сил пойти закрыть окно.

Темно, но это хорошо. Любой свет сейчас доставляет лишь неудобство. Прорезав темноту, даже слабый луч отзывается резью в глазах, а те и без того больны. Они слезятся то ли от болезни, то ли от безысходности.

Герман понимает, насколько глупо выглядит сейчас со стороны. Съёжившись от охватывающего его озноба, не сняв выглаженный до хруста утром костюм, он бессильно лежит на кровати.

Герман в полудрёме, в полузабытьи. Но даже сейчас в его мозгу проносятся фразы: «Встать…», «Пойти…», «Позвонить…». Сам себя ловит на мысли, что никому он сейчас не нужен. Никто не поможет, никто не придёт. Все друзья далеко, они там, куда ему сейчас закрыт вход и будет лучше, если никто из них не узнает о том, что случилось.

Как хорошо, что он сейчас один. Хотя бы никто не злословит, никто не смеётся, никто не осуждает. Блаженный покой. Казалось бы, это то, что сейчас нужно. Но отчего так тягостно, так давит в груди?

Один, он совсем один со своей бедой. Где-то далеко, в салоне, сейчас играет модная музыка, раздаётся смех. Все знакомые Германа, сейчас развлекаются, а он вынужден лежать в темноте, ведя диалог с темнотой.

«Почему так? Почему я?» Тишина служит Герману ответом.

«Ищущие же души моей ставят сети, и желающие мне зла говорят о погибели моей и замышляют всякий день козни.» (Псалом 37:13)

Утро, резкий звук будильника пробуждает. Сознание Германа возвращается в грядущую реальность из тревожного полузабытья сна.

Ночь прошла. Она принесла лишь мнимое облегчение. Герман по-прежнему болен. Однако, надо подниматься. Герман встаёт, вялыми руками пытается привести себя в порядок. Готовит завтрак и оставляет его нетронутым, выходит из дома, запирает дверь.

Начинается рабочий день. Один из многих, один из тысяч. Герман спешит.

Он на рабочем месте. Уже через час после начала трудового дня, он понимает, что обнаружен, что замечен. На лице Германа привычная улыбка, но он знает, что его болезнь раскрыта. Трое сослуживцев уже торопятся к начальнику с утренними отчётами, почувствовав сегодняшнюю медлительность Германа. Герману их не опередить. Движения его тяжелы, в теле жар. Он чувствует, что сегодня не поспевает за всеми, он не справляется с поручениями и тем всё больше выдаёт свою боль.

Сколько же эта болезнь будет длиться? Отчего не принёс желанного облегчения отдых?

Второй день Герман изнывает от боли, он не в силах сосредоточиться, он не может быть больше эффективным. Эта мысль гложет, изматывает сознание, вгоняя в ещё большую болезнь. Теперь Герман не конкурент тем, кто бодро шествует по офису, кто с энергией заведённой игрушки неустанно выполняет поставленные задачи.

Герман разбит. Он растекается в кресле, не в силах собраться. Он видит, как тут же с предложениями по его проекту к руководству спешит уже кто-то другой. Коллеги, завидя его состояние, торопятся выслужиться перед начальством. Наверняка, о его болезни уже знают.

Да сколько же их? Каждый, лишь бросив беглый взгляд на Германа, тут же хватает собственные файлы и устремляется в кабинет к шефу.

Нет, Герману не успеть. Он видит самодовольные улыбки коллег.

«А я, как глухой, не слышу, и как немой, который не открывает уст своих; и стал я, как человек, который не слышит и не имеет в устах своих ответа.» (Псалом 37:14–15)

Герман растоптан, раздавлен.

Он стоит перед начальником и понимает, что не слышит его голоса, не разбирает произносимых им слов.

В голове шумит, в теле жар. Герман боится открыть рот.

Он стоит молча, думая лишь о том, что ему надо поскорее сесть.

Ему нечего ответить, он не в состоянии оправдываться, не в силах противостоять тем, кто воспользовался моментом его слабости.

Вернувшись на место, он понимает, что не руководит больше собственным проектом, на его место поставлен другой.

Ему нечего сказать. Голос предательски исчез ещё час назад.

Герман измучен, опустошён. Нет сил работать, нет сил бороться с теми, кто оказался проворнее и сильнее.

Весть