был, признаюсь, недостаточно внимателен… сорри… я несправедливо сноббировал тебя, немного, надеюсь, ты не в обиде… самую малость… ошибался, признаю, Юджин, да, мне не хватило воображения, Евгений, слушай, твоя мать давно не получала весточки от сына, она истомилась, Юджин… фотографии кончились, не говоря о письмах… а, вот в чем дело, он хочет, чтобы я написал матери… не понимаю… что это за чувство такое?., он хочет казаться ей хорошим братом?., зачем он это делает?., проявляет эту заботу обо мне и о ней… кто она ему?., я сажусь и начинаю писать… мама привет знаешь дни по-прежнему серые и слишком длинные а ночи и подавно не пройти не проехать много людей я все время как на вокзале и не успеваю записывать истории слишком много людей очень плотный поток я теперь работаю журналистом пишу о всяком о том, что детям хуже всего, а потом они слишком быстро взрослеют буквально на глазах, превращаясь в отвратительных взрослых, они ненавидят своих родителей, но становятся во сто крат хуже их, не знаю, с чем это связано… он дает мне письмо, что это?., письмо от мамы, говорит он мягким голосом, я не верю ему, его голосу, его мягкости, он специально пытается надавить на меня, зачем?., он хочет, чтобы я почитал., мне уже и так тошно… читаю… читаю… моя мать… это она ее почерк… чехарда слов… я узнаю, узнаю ее жизнь, в словах тот же беспорядок, их потребуется еще и еще раз сложить, там столько складок заплат узелков и заноз вот она по утрам просыпается со странным ощущением, будто левая часть ее тела значительно больше правой: нога мерзнет в подвале, на руке, как на ветке, сидят птицы, ухо — дверь, глаз — окно, и ей отчего-то кажется, будто ее ждут огромные трансформаторы, они вибрируют, гудят (чуть ли не за стенкой); тянется воображаемая длинная тонкая проволока, под жалом старинной сварочной машины проворачивается громадная болванка, как из большого тюбика, раскаленный выплавляется сварочный шов; из горна вытягивают щипцами деталь нового мира, вступает молот нового указа; выплывают обожженные кирпичи для новой жизни; мелькают кисти; летят электрички.
Ты еще маленький, но такой слабенький и беззащитный, и я тебе еще нужна! Иногда я не могу понять, куда мне идти сегодня на завод Пеэгельмана, Калининский или на почту… Все путается. Припоминаю вчерашний день с трудом — за ночь он затвердевает забвением, становится частью пирамиды. В него уже нельзя заглянуть. Она выходит на улицу; вздрагивает от стука троллейбусной штанги о провод; хруст колесиков под сумкой почтальона манит зайти на почтамт. Садится на трамвай и едет —
вот так ехала бы и ехала… Она всегда опаздывала, и в этот раз опоздает —
и в этот раз опоздаю… Ей удивлялись, улыбались, и будут удивляться и улыбаться, найдутся те, кто обманет, но и те, кто скажет: она — бессребреник, тоже пребудут… она им всем улыбнется — для каждого у меня есть особая улыбка, особая… я помню, у нее были разные улыбки, я удивлялся: мама, а почему ты всегда по-разному улыбаешься? — Так, отвечала она… письма, бандероли, посылки, пачки рекламных листков… Лужение,
столовая машиностроительного завода, депо электричек и керамический — все это осталось в другой жизни — когда у меня кончилось молоко, я натерла ягод, у маленького Андрюши случилось расстройство, мне сказали: «Ведь он у вас еще грудничок!» Мария Афанасьевна посоветовала сшить ему варежки, чтобы не царапал себя (я не научилась стричь ногти, и вообще, боялась — такой нежный!), «надень ему варежки, чтобы не дергал за разные места, и не дай бог глаз выцарапает себе!». Она не умела шить и вязать —
я надевала тебе на руки носочки… Она мне на руки надевала носочки, вот на эти, я посмотрел на мои руки… под ногтями был гашиш… и всякая грязь… Она мыла электрички в депо… Все это было тогда, когда я был маленький, ходил на уроки музыки (я ненавидел те уроки), проявлял фотографии, паял… запирался в своей комнате с девочками…
Она останавливается перед витриной с манекенами; долго стоит и улыбается. Кому? Манекену? Она разглядывает свое отражение, гномом замершее в стекле. Туман рассеивается — она идет дальше…
Туман рассеивается — я иду дальше
Она никогда не понимала наш город; я это замечал: когда мне было шесть лет, я ориентировался лучше ее, к тому же я знал и другие тропинки, те, по которым ходили только кошки, я лазил по крышам сараев и веткам деревьев, я был как кошка, я был как белка; я знал все выбитые доски наших садов, я знал Каламая вдоль и поперек, улицы извивались, она не знала, куда они выведут; а Старый город и центр она знала совсем плохо, она не могла отличить Люхике Ялг от Пикк Ялг, ей как-то сказали: это находится на улице Нунне, мать хлопала глазами, она сказала: А где это? Мама, сказал я, мы же по ней каждый день ходим! Центр пугает ее, она теряется, встанет и не понимает, где она, будет стоять и ждать, пока за ней не приедут, отвезут, поставят в очередь, запишут, посадят на поезд…
Обернется и — время движется вспять, она падает, прорывая с хрустом паутинные заросли, пролетая все станции, этажи, витражи времени… Ах, это всего лишь машина сдает задом, и ветер клонит листву туда же…
Она останавливается посреди сквера, удивляется: плиты, скамейки, столбы, молодой человек в клетчатой рубахе, ровно струится сигаретный дым, шуршит газета… все на месте… стук трамвайных колес, сигнал светофора, шаги, голоса…
медленно темнеет
кто-нибудь бродит между деревьев, смеется, говорит, говорит…
хрустит пластмассовый пивной бокал
там даже в самый душный день в тенях на лужайках… там зимними вечерами на плечах каменного писателя появляется больничный халат, а на руках снежный младенец…
она может сидеть там вечность
и вечность будет ее ждать осторожно постригая ногти стрелками часов
медленно темнеет
над каждой скамейкой свой зажигается фонарь
там даже в самый душный день в тенях на лужайках…
в тенях на лужайках…
сирень приветствует шелестом листвы
аккордеон и попрошайка с баночкой NAPS[96] потряхивает мелочишком
медленно темнеет
она сидит на одной из скамеек с молочно-дымчатым круглым фонарем над головой
вечер становится до пряности тихим
сквер — зыбким
шум листвы и тамтам трамвайных колес
мир наклоняется и катится по плитам сверкая красными-белыми заплатками; вслед за ним тип-топ малыш в синих сандалиях тип-топ
замигает светофор, и ветерок
