Стихотворения. Рассказы. Гора - Рабиндранат Тагор

— Не сердитесь на меня, — смущенно прервала его Шучорита, — но, пожалуйста, скажите — вы действительно так думаете или только повторяете мысли Гоурмохона-бабу?

Биной улыбнулся:

— Сказать вам правду, непоколебимой уверенности Горы у меня нет. Когда я вижу людей, отверженных кастами, подвергающихся общественному остракизму, я начинаю сомневаться. Но Гора уверяет, что происходит это оттого, что мелочи заслоняют мне истинную суть дела. Он говорит, что нельзя судить о природе дерева по обломанным сучьям и высохшим листьям — это доказывает лишь умственную незрелость. Он не требует похвал обломанным сучьям, но просит, чтобы люди внимательно присмотрелись к самому дереву и постарались бы понять, ради чего оно растет.

— Бог с ними, с обломанными сучьями, — сказала Шучорита. — Но ведь есть еще и плоды. Так какие же плоды принесло кастовое деление нашей стране?

— То, что вы подразумеваете под плодами кастового деления, порождено не только им, это — результат условий жизни, существовавших и существующих в нашей стране. Если у вас шатается зуб и вы станете кусать им, вы почувствуете боль, но ведь это не будет означать, что все ваши зубы никуда не годятся. Виноват в этом будет один испорченный зуб. Обрушившиеся на нашу страну болезни и порожденная ими апатия не способствовали успеху идеи, выдвинутой Индией, а наоборот, исказили и дискредитировали ее. Однако все это не означает, что плоха сама идея. Поэтому Гора и повторяет: «Чтобы избавиться от головной боли, предпочтительно не лишаться головы, а закалять организм».

— Хорошо, — не сдавалась Шучорита. — Значит, вы видите в брахмане человека, отмеченного печатью божества, и верите, что пыль с его ног очищает человека?

— А разве то, чему мы поклоняемся, не создано по большей части собственным нашим воображением? Ореол, которым люди окружают монарха, придуман ими самими. Он нужен им. А на деле монарх такой же человек, как и все. Только люди стараются оправдать в собственных глазах тот факт, что кто-то имеет над ними абсолютную власть, и потому наделяют монарха всякими сверхъестественными качествами и тем самым вынуждают и его самого держаться, как существо высшего порядка. Примеры подобной надуманности в человеческих отношениях нередки. Отчего, например, мы возвели в такой культ почитание родителей? Ведь отнюдь не только из обычной сыновней привязанности. Отчего в большинстве семей старшие братья во всем уступают младшим? Отчего у нас старший брат пользуется особым почетом? Ведь в других странах этого нет. А представьте себе, что наше общество оказалось бы способным воспитывать брахманов настоящими людьми, соответствующими своему высокому назначению. Ведь это было бы очень важно. Нам нужны святые люди, и они будут посланы нам — надо только желать этого со всей страстностью, на какую способны наш ум и наше сердце. Ну, а допустив, чтобы нашими желаниями руководила глупость, мы всколыхнем в обществе все темные силы, которые обратят в свою пользу наше поклонение и будут процветать за наш счет.

— Но вы где-нибудь встречали таких святых людей?

— Они здесь, в Индии. Так же, как дерево скрыто в семечке, так и они — в духовных запросах нашей страны, в ее устремлениях. Одним странам нужны полководцы вроде Веллингтона, другим — ученые вроде Ньютона, третьим — миллионеры вроде Ротшильда, Индии же нужен брахман — человек, который не знает страха, который ненавидит алчность, побеждает страдания и не боится лишений, брахман, познавший Высшего Духа. Индии нужны стойкие, миролюбивые, независимые брахманы, и только в том случае, если они у нас будут, Индия обретет свободу. Нам нужен брахман и для того, чтобы соединить песней свободы все слои нашего общества. Брахманы нужны нам не для того, чтобы быть у нас поварами или заводить в нашем доме часы, а для того, чтобы пример их святого служения стал для нас образцом поведения в обществе. И чем выше будет наш идеал брахмана, тем больше уважения будем испытывать мы к нему. Это почитание намного превосходит поклонение монарху — оно равносильно преклонению перед богом. И вот, когда брахманы завоюют такое уважение к себе, наша страна станет неуязвимой, никто не посмеет оскорбить ее. Мы не склоняем головы перед властелином и не подставляем шею под ярмо угнетателя. Но мы согнуты страхом, созданным нашим же воображением, запутываемся в сетях собственной алчности, становимся рабами собственной глупости. Так пусть же брахманы, неумолимые в требованиях к самим себе, освободят нас от этого страха, от этой алчности, от глупости! И нам вовсе не нужно, чтобы они были великими полководцами, прозорливыми дельцами, чтобы они добывали для нас какие-нибудь земные блага.

Молчавший до этого Пореш не вытерпел и вмешался в разговор.

— Я не могу утверждать, что знаю Индию, — медленно проговорил он, — и не знаю, обрела ли она то, к чему стремится, но, скажите мне, разве возможно возвращение к прошлому? Мне кажется, мы должны считаться с тем, осуществимо ли в настоящее время наше желание или нет. Какой прок хвататься за прошлое?

— Я тоже так думал и не раз говорил об этом, — ответил Биной. — Но Гора утверждает, что нельзя вычеркнуть прошлого, заявив, что оно отжило и никогда не вернется. Если наши представления не соответствуют нынешнему смятению умов, то это еще не значит, что они отсталые, ведь они — плоть от нашей индийской плоти. Гора говорит, что истина не умирает, и действительно, теперь только мы и начинаем чувствовать всю силу нашей индийской правды. И если вдруг родится некто, в кого поверят, за кем пойдут, то путь к источнику нашей силы откроется всем. Хранилище прошлого станет арсеналом настоящего. Неужели вы думаете, что Индии не суждено это счастливое рождение?

— Всё же рассуждения вашего друга, — возразила Шучорита, — вряд ли свойственны простым людям. Откуда же у вас такая уверенность, что вы говорите от имени всей Индии?

— Но ведь и восход солнца ученые объясняют не так, как простые люди, что, кстати сказать, нисколько не вредит самому солнцу. Людям же истинное понимание явлений природы приносит немалую пользу. Нам свойственно видеть истину частями, иногда упуская главное, а Гора обладает изумительной способностью соединять все эти детали в единое стройное целое; и разве можем мы считать, что он заблуждается, а правы все те, кто не может увидеть истины в целом?

Шучорита молчала.

— Пожалуйста, не думайте, — продолжал Биной, — что Гора один из тех заурядных людей, для которых строгое соблюдение законов индуизма — источник особой гордости. Если бы вы видели его отца, Кришнодояла-бабу, вы поняли бы, какая между ними разница. Кришнодоял-бабу чрезвычайно обеспокоен, как бы ему не оскверниться, он без конца раздевается и кропит себя водой из Ганги, он свято блюдет все обычаи, указанные в календаре. Он даже не решается доверить прекрасному повару-брахману приготовление пищи, — а вдруг этот брахман окажется недостаточно чистым! Гора не имеет права переступить порог его комнаты, и если Кришнодоялу-бабу приходится по делу зайти в покои жены, то потом он совершает обряд очищения. И день и ночь он настороже — как бы умышленно или неумышленно не совершить хоть малейшую оплошность в исполнении положенных обрядов. Он так же заботится о своем внешнем облике, как мрачный Шива с лунным серпом на голове. Тот, как известно, был с ног до головы осыпан пеплом, носил соответствующую одежду и соответствующую прическу. Гора не таков. Не то чтобы он не уважал законов индуизма, но он не может следовать им с таким фанатизмом. Для Горы важен внутренний смысл индуизма, самая суть его. И он вовсе не считает, что жизнь праведного индуиста нужно ограждать от всякого соприкосновения с грубой действительностью, словно это хрупкая безделушка.

— А у меня создалось впечатление, что он старается избежать даже малейшего соприкосновения с ней, — с улыбкой заметила Шучорита.

— О, это объясняется особенностями его характера, — пояснил Биной. — Если вы спросите Гору, признает ли он обычаи индуизма, он, не задумываясь, ответит: «Да, я признаю все обычаи: я верю, что каста может погибнуть от одного нечистого прикосновения и что внутренняя чистота может быть осквернена нечистой едой. Для меня это неопровержимая истина». Но я-то знаю, что все это простое упрямство, и ничего больше. Чем абсурднее кажутся слушателям его утверждения, тем с большим упорством он их отстаивает. А настаивает на безоговорочном исполнении всех правил он для того, чтобы, увидев, как он поступается мелочами, люди недалекие не начали бы пренебрегать тем, что действительно имеет значение, и еще чтобы не дать возможность противникам праздновать победу. Поэтому он не дает себе никаких поблажек даже в присутствии меня одного.

— Таких людей немало и среди членов «Брахмо Самаджа», — заметил Пореш-бабу. — Они требуют полного отказа от индуизма, опасаясь, как бы их не заподозрили в снисходительном отношении и к его скверным обычаям. Такие люди не могут жить просто, они либо лицемерят, либо лгут, полагая, что истина бессильна и их задача всеми правдами и неправдами защищать ее. Тот, кто заявляет, что истина зависит от него, а не он от истины, — ханжа. Человек, который верит в силу истины, не кичится своей силой. Можно ненадолго усомниться в том или ином человеке — беда не велика, — но усомниться в истине нельзя ни на мгновение — это страшнее всего. Что касается меня, я молю бога об одном: пусть, где бы я ни был — на собраниях ли Общества брахмаистов или в храме индуистов, — истина всегда открывалась бы моему смиренному взору и ничто постороннее не могло бы отвлечь меня от созерцания ее.