Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек (сборник) - Эдмунд Криспин

– Что вы имеете в виду под словами «все переделать в квартире»? – потребовал ответа Кадоган.

– Я убрался в ней, передвинул мебель и смазал дверь маслом. Я знал, что вы видели только одну комнату, и подумал: вы решите, что перепутали квартиру.

– Ваш расчет оправдался, – признал Кадоган, – некоторое время я так и думал. Но почему дверь оставалась открытой?

Хейверинг помрачнел.

– Это по вине остальных. Эти идиоты не закрыли ее, когда ушли. Я не знал, что она открыта. Если бы не это, дело бы не приняло своего нынешнего оборота…

Фен вытянул свои длинные ноги и пригладил волосы.

– Раз уж мы заговорили о вашем возвращении домой, мог ли кто-нибудь знать, что вы не ночевали дома?

– Никто, – мрачно ответил Хейверинг. – У меня приходящая прислуга. Она уходит в 9 часов вечера и приходит обратно к 7.30 утра.

– И к этому часу вы, несомненно, спали в своей постели. А что вы делали между 4.30 и 5 часами вечера?

– Что? – уставился на него Хейверинг. – Что вы имеете в виду?

– Не важно. Отвечайте на вопрос?

– Я… я возвращался домой после дневного посещения больных на дому.

– Когда вы пришли домой?

– Чуть позже пяти. Не помню точно.

– Кто-нибудь видел, как вы входили?

– Служанка. Но куда вы кло…

– Когда вы ушли от последнего пациента?

– Да пропади оно пропадом, не помню! – воскликнул Хейверинг. – Что все это значит, в конце концов? Это не имеет никакого отношения к прошлой ночи. Послушайте: я не убивал старушку, и вы не можете доказать обратное. Я не собираюсь на виселицу. Я больной человек и больше не могу все это выносить.

– Успокойтесь, – сказал Фен. – Это вы послали тех двоих следить за Кадоганом и мной?

– Да.

– Откуда они появились?

– У меня есть знакомый в Лондоне, который прислал мне их. Они были готовы выполнить любое поручение без лишних расспросов, лишь бы им хорошо заплатили.

– И что дальше?

Хейверинг обратился к Кадогану:

– Россетер позвонил мне и сказал, что вы заходили к нему. Он описал вашу внешность и спросил меня, знаю ли я, как случилось, что вы вмешались в это дело. Я понял, что речь идет о человеке из магазина, то есть о вас. Это меня насторожило. Я послал Уивера и Фолкса следить за вами, приказав им препятствовать вашим разговорам с кем-либо, кто мог разболтать секрет, в особенности с девицей.

– Поэтому, когда мы почти догнали ее, они отделались от нас и увезли девушку, чтобы заткнуть ей рот раз и навсегда.

– Я не давал приказа убивать…

– Не спорьте, пожалуйста. Коттедж, в который они привезли ее, принадлежит мисс Уинкворт. Как они догадались привезти ее туда?

– Я был с ней знаком. Я узнал ее прошлой ночью, несмотря на маску, а она узнала меня. Я позвонил ей и сказал, что девица опасна и что нужно заставить ее замолчать на несколько часов. Она предложила свой коттедж неподалеку от Вуттона к моим услугам.

– Понимая, несомненно, что означает эвфемизм «замолчать на несколько часов».

– Это ложь.

– Девушка могла бы потом отыскать владелицу дома. Разве не так?

– Мы договорились с Уивером и Фолксом разыграть незаконное вторжение в жилище. Поэтому на нее не могло упасть подозрение.

– Пусть так. Отговорка не хуже прочих. А теперь, – сказал Фен, наклоняясь вперед, – мы подходим к самому важному моменту. Что именно, когда вы обследовали тело, заставило вас тогда утверждать, что никто из присутствовавших не мог убить мисс Тарди?

Хейверинг глубоко вздохнул.

– А, вы внимательно слушали, не правда ли? Да, это правда. Я был полицейским врачом, как я уже говорил вам. Никогда нельзя в точности сказать, как давно человек мертв, но чем раньше вы осмотрите тело, тем точнее сможете определить время. Я обследовал тело примерно без девяти минут двенадцать. И я готов поклясться, что женщина умерла не позже 11.45 и не раньше 11.35. Вы понимаете, что это означает?

– Разумеется, – спокойно ответил Фен. – Просто интересно, сообщили ли вы об этом факте другим?

– Я сказал Россетеру.

– Ах да, – несмотря на темноту, было видно, что Фен улыбнулся, – между 11.35 и 11.45 вы все вместе были в другой комнате. И никто не мог проникнуть в дом снаружи.

Хейверинг дрожал и был на грани истерики.

– Так что, если только девушка не убила ее, – сказал он, – то ее не убивал никто, потому что это невозможно.

Глава 12

Недостающее звено

– Черт! – воскликнула Салли. – Дождь начинается.

К сожалению, она оказалась права. Темные дождевые тучи еще более омрачили ночное небо, и теперь уже не было видно звезд. Капли шуршали и плескались в листве.

– Помнится, в этом конце сада был летний домик, – откликнулся Кадоган. – Быстрей, бежим туда!

Летний домик все еще был на прежнем месте, и они, запыхавшись и спотыкаясь, поспешили подняться туда по лестнице. Кадоган чиркнул спичкой, огонек выхватил из тьмы пыльную неуютную обстановку: сложенные у стен шезлонги, кое-какие садовые инструменты и большую коробку с набором шаров для кеглей. Напротив двери была дубовая скамья, и они уселись на нее. Кадоган огляделся вокруг в темноте.

– У меня мурашки по спине, – заметил он, добавив ни к селу ни к городу: – Когда я был студентом, то как-то занимался здесь любовью с одной девицей.

– Хорошенькой?

– Нет, не особенно. У нее были довольно толстые ноги, а звали ее… Ее звали… Фу-ты! Забыл начисто. Tout lasse, tout casse, tout passe[331]. Помнится, я неважно себя чувствовал и не проявлял большого энтузиазма. Не думаю, что бедняжка получила от этого особенное удовольствие.

Прошел уже час с тех пор, как Хейверинг сделал свое признание на реке, и сейчас, апатичный и как будто одурманенный, он был временно заперт в комнате, прилегающей к кабинету Фена. Сам Фен выгнал их на улицу, потому что, как он объяснил, ему надо подумать. С лужайки, по которой они слонялись, им был виден свет в его комнате и все освещенные окна Сент-Кристоферс, обращенные в сад. Мистер Хоскинс ушел туда вместе с Уилксом выпить, так как оказалось, что запасы виски Фена истощились. Некоторое время вокруг все было тихо, если не считать джаза, доносившегося иногда из комнаты какого-то студента.

– Некоторые совершают необычные поступки, – сказал задумчиво Кадоган, – но в общем не такие необычные, как другие. Взять хоть мисс Снейт. Или мистера Россетера. Или, – он немного помрачнел, – Фена.

– Вы все свое время тратите на то, чтобы с ним за компанию бегать за убийцами?

– Я? – внезапно усмехнулся Кадоган. – Нет, слава богу! Но, вообще говоря, смешно…

– Что смешно?

– Вчера вечером, всего лишь вчера вечером я страстно хотел приключений, напряжения душевных сил: чего угодно, что отсрочит наступление среднего возраста. Гёте говорил, что с желаниями следует быть поосторожней, потому что они могут осуществиться. Как он был прав! Мне хотелось, чтобы меня увезли от скуки, и боги исполнили мою просьбу.

– Никогда бы не подумала, что ваша жизнь была скучна.

– И тем не менее она именно такова. Видишь одних и тех же людей, делаешь одно и то же. Пытаешься устроить так, чтобы любимое дело хотя бы отчасти пересекалось с занятиями, за которые в этом мире принято платить деньги…

– Но вы знамениты, – возразила Салли. – Профессор Фен так говорил, а тут я и сама вспомнила, где видела ваше лицо раньше. Это было в «Рэдио таймс»[332].

– А! – сказал Кадоган без особого энтузиазма. – Лучше бы они не пускали в эфир такие вещи без спроса. Я получился похожим на мистика, который пытается в одно и то же время вступить в контакт с Бесконечным и сопротивляться жестокому расстройству желудка.

– Что вы там делали?

– Делал? О, понимаю… Я читал стихи.

– Какие стихи?

– Кое-что собственного сочинения.

В полутьме было видно, как Салли усмехнулась.

– Я все еще не могу себе представить вас пишущим стихи. Во-первых, вы слишком просто держитесь для такого занятия.

Кадоган приободрился.

– Знаете, это меня утешает. А я уж боялся, что превращаюсь в банального рифмоплета, этакого Вормиуса[333].

– Конечно, то, как вы говорите, скорее опровергает ваши опасения.

– Извините. Я цитировал Поупа.

– Мне все равно, откуда эта цитата. Довольно невоспитанно с вашей стороны цитировать то, чего я не пойму. Все равно что говорить с кем-то на языке, которого тот не знает.

– О, простите, – раскаялся Кадоган. – Честно, это всего лишь привычка. Но было бы еще более невежливо, если бы я разговаривал с вами, как с ребенком.

Салли все еще обдумывала недостоверность притязаний Кадогана на то, чтобы быть поэтом. Ее смущала его хотя и мрачная, но заурядная внешность.

– Вы должны были бы выглядеть по-другому, – сказала она.

– Почему? – спросил Кадоган. Он закурил сигарету и протянул еще одну ей. – Поэтам вовсе не обязательно выглядеть как-то особенно. Вордсворт был похож на упрямую лошадь с твердыми убеждениями; Честертон был вылитый Фальстаф; Уитмен был лохматым силачом, похожим на золотоискателя. Правда заключается в том, что никакого поэтического типа не существует. Чосер был правительственным чиновником; Сидни – солдатом, Вийон – вором, Марвелл – членом Парламента; Бёрнс – деревенским парнем; Хаусмен – университетским преподавателем. Вы можете быть кем угодно – и все-таки поэтом. Вы можете быть чванливым, как Вордсворт, или скромным, как Харди, богатым, как Байрон, или бедным, как Фрэнсис Томпсон, религиозным, как Купер, или язычником, как Кэрью. Не важно, во что вы верите; Шелли верил во все безумные идеи, какие только бывают на белом свете, Китс не верил ни во что, кроме святости сердечных чувств. И я готов поклясться, Салли, что вы могли бы проходить мимо Шекспира каждое утро по дороге на работу в течение двадцати лет, не заметив его… Боже мой, это превращается в лекцию.