Прощай, Атлантида - Владимир Шибаев

– Не понял?

– Смурной, говорю? Травы объелся? – повысил Папаня тон.

– А чего?

– Того. Тебе кто звонил этих вытягивать?

– Разные. С газеты, и майор. Свой, из ментовки. А потом Нолик.

– Бараны, – зло сплюнул на крайнем ударении Папаня.

– Кто бараны? – зловато переспросил ждавший похвалы банкир.

– Вы! – заорал пацанок. – Подставили вас, как котят. На фотку снимали?

– Ну… – замялся Барыго. – Снимали. У одного братва аппарат об морду … А чего?

– Того.

– Так, наших эти козлы за жабры. Бригада к бою, не выдюжила. Да и косые просили.

– Так-то так, – уже спокойнее рассудил паренек и опять сплюнул. – А кого теперь на губернию ставить?

– Не понял?

– Понял, понял. Завтра все газеты подвал с фоткой дадут. Барыго расстреливает адвокатов.

– Так пули холостые! – возмутился банкир. – Наконец броневик научили слесарьки. На носу праздники, опередим, по редакциям с букетами пройдемся.

– Ладно. Этого хоть не давите, – указал пацан на географа.

Отошел, с трудом взобрался в огромную машину, и та, дав ход, скрылась за поворотом.

– Ну вот, – развел руками банкир перед географом и толкнул того в спину. – Да, иди хоть ты…

В кабинете начальника банка географ и Рита молча опустились на кресла. Ввел их туда забинтованный и почти весь заклеенный пластырем Артур Нолик, хранящий на лице злобную холодную мину. Секретарша молча принесла дымящийся чай, кофе и печенье. Вошел Барыго, молча уселся.

– Кто рассказывать будет? – спросил, поглядев исподлобья.

Тихо, неприметной мышкой в зале появилась молодая китайская барышня и тоже уселась за широким столом.

– Вот, – показал барышне Барыго на географа. – Еле добыли. Где база? – спросил он, вперясь в Арсения недобрыми глазами.

– Какая база? Военно-морская? – схамил географ. – Так китайские товарищи уже всех их знают.

– Не дури, – прошипел Нолик, шурша пластырем. – Тут люди с тобой разговаривают.

– Ему надо сделать рентген, – вдруг отчетливо выговорила Рита и страдальчески сморщилась. – Или промывание, – и отвернулась.

Арсений закрыл глаза.

– Ну, слава те… – перекрестился банкир.

Большего позора географ в свою жизнь не испытывал, но сопротивление было бесполезно. Через полчаса, опустошеного и измученного, его притащили назад. За это время ловкая молчаливая медсестра, вовсе не Алевтина, выпотрошила его огромной клизмой в ночную вазу. Ваза была всамделешняя старинная расписная и немецкая фирмы КРМ и взята с балюстрады банковской лестницы. Сидя под внимательным приглядом двух охранников, без и с наколкой на руке, географ считал секунды, и ему казалось, что вместе со всем лишним и наносным из него выходит что-то выжное, вечное и необходимое для жизненного цикла. Арсений так устал и ослаб, что не протестовал ни устно, ни, тем более, письменно.

Банкир сидел в своем кресле. Риты не было. Рядом молчала китаянка. У стены маячил тунгуз или киргиз с нунчаками в руках.

– Попей чайку, – предложил географу Барыго.

Сеня хлебнул и поперхнулся.

Вошла секретарша и на салфеточке внесла карту памяти, сожранную географом вместе с сочником в особых обстоятельствах и вынутую тихо перед этим из нутра фотоаппарата.

– Ну вот, – закивал головой Барыго. – Добыл все-таки, молодчина. Никто в тебя не верил, один я. А, Сенька!?

Китаянка взяла чайную ложечку, зачерпнула карту памяти, осмотрела. Потом аккуратно сгрузила в пепельницу и вздохнула:

– Сами с этим. Разберетесь, товарищи.

– Утром, через день, после праздника программистов нагоним, – пообещал руководитель "Гудбанка".

– Товарищ Евсей, можете оставить нас наедине? – спросила китаянка.

– Ну, – надулся банкир, – это не в наших правилах.

– Пожалуйста, – тихо попросила китаянка. – На секунду.

– Если б не знал Вас как аспирантку-отличницу нашего университета и географа, как просто ответственного человека…

– На две минуты, – опять кивнула головой китаянка.

– Ну… – и Барыго выбрался за дверь.

Женщина подошла и опустилась на стул напротив географа. Это была лет тридцати юная китаянка, худоватая и скромно одетая, с милым, приветливым лицом. И она спросила географа:

– Товарищ Арсений, где дневник?

– Я не веду, – не моргнул глазом географ.

Она вынула из папочки и развернула перед географом листок, виденный им возле броневика в баре "Касабланка":

– Нам очень хочется увидеть дневник этой пожилой хорошей женщины Двоепольской. Ты знаешь, где этот дневник?

– Нет.

– Ты видел его, товарищ Арсений.

– Нет, не видел, – нагло и спокойно соврал Полозков.

– У товарища Вэнь, – кивнула женщина на дверь, – есть наборы для иглоукалываний. Он знает все точки человека. Надо ли это?

– Все точки не знает никто, – жестко возразил Полозков.

– Ты, товарищ, читал что-нибудь из этого дневника?

– Я же его не видел.

– А пожилая бабушка говорила про это или рассказывала?

– Она очень слабая и болеет.

Китаянка посмотрела на его галстук.

– Очень красивый, – кивнула она. – Шелк. Ручная работа, сороковые годы. Откуда у тебя, товарищ Арсений, этот галстук.

– Бабушка подарила.

– А товарищ Вень говорит, что Арсений шел к бабушке в приют и уже был в этом галстуке. Ведь правда?

А китаец у двери подергал двумя пальцами, будто дрессировал обезьянку на нитках, и дружески улыбнулся.

– Правда. Она подарила его раньше.

– Раньше чего?

– Я устал, – сказал географ.

– Ты знаешь, товарищ, где стоит в Китае этот монастырь?

Арсений опустил голову и увидел, правда, что в середине галстука вытканы пагоды и деревца.

– Совсем не знаю.

– Товарищ, а ты знаешь что-нибудь про Китай? – спросила девушка.

– Знаю, – ответил географ. – Один ваш китаец, старик, сидя с учениками, как-то сказал: " Если ты желтый журавль и взлетел высоко в небо, то не увидишь, как в деревне во дворе дядюшки Ху расцвел миндаль. Спустись".

Девушка посмотрела на географа, и он поразился, как ее серые глаза на глазах темнеют, и на секунду в них мелькнула совсем темнота.

– Этот наш китаец, – сказала через минуту женщина, – сидя с учениками, еще как-то сказал: " Если подползла змея, не гладь ее, человек", – потом помолчала и добавила. – Идите домой, Сеня.

И географ, поспешно поднявшись, ретировался из этого места вон.

– Он видел дневник, – сказала китаянка, не поворачиваясь и ни к кому не обращаясь и, конечно, по-китайски.

А Арсений притащился в свою квартирку совершенно разбитый и выжатый и огляделся кругом плохо зрячим взглядом недолеченных глаз. Ключ от входной двери куда-то запропастился, но входная дверь была лишь чуть прикрыта. В комнате и в кухне все осталось в относительном нестрогом порядке, но Полозкова охватило отвращение. Это была уже не его квартирка: все вещи, ощупанные и захватанные чужими руками дурно пахли, оказались сдвинуты или, как книги, с перевернутыми корешками. Даже сломанный глобус валялся в том же углу, но теперь взирал на хозяина не океанической атлантической глубиной, а пятном африканских пустынь.