Русский эксперимент - Александр Зиновьев

П: Именно так и говорили на собрании в институте после моего увольнения. Именно так и было написано в «закрытом» письме райкома партии по поводу моей высылки на Запад. Там даже писали не о высылке, а о моем «бегстве на Запад»! А ведь о Западе-то все они сами мечтали!

Ф: Все то же: ты был «белой вороной».

П: После 85-го года все они стали антисоветчиками и антикоммунистами, все вышли из партии, многие приватизировали жилье, наиболее активные стали работать в частных предприятиях, вошли в антикоммунистические организации и т.п. А...

Ф: А соотношение между тобой и ими осталось прежнее. Изменились лишь названия.

П: И знаешь, я во всем этом вижу какую-то страшную справедливость.

Ф: Ну, это ты уж слишком!

П: А вот послушай! Когда они считали меня антикоммунистом, для них быть коммунистом означало быть таким, как они, — продуктом реального коммунизма, людьми коммунистического общества. Они были адекватны этому обществу. А я был человек не от мира сего, из утопии!

Ф: Отклонением от нормы.

П: А теперь они изменили ориентацию сознания. Теперь для них все, протестующие против нынешнего режима, кажутся скрытыми или явными утопическими коммунистами. Они не понимают главного: только такие «утописты» могли бы защитить их именно в качестве реальных коммунистов, какими они остались на самом деле. А без нас они обречены.

Ф: В каком смысле? Они же неплохо устроились!

П: Конечно, многие прекрасно приспособились и даже выгадали. Но я говорю о их судьбе как социального слоя, как «класса».

Процесс перерождения общества только начался. Еще сильна инерция прошлого. Неужели ты думаешь, что они удержат свои позиции как слой?!

Ф: Нет, конечно. Их уже сейчас потеснили люди нового типа -«новые русские». Это — не только жулики и спекулянты, как о них пишут, а гораздо более широкое и сильное явление. Они и в экономике, и в политике, и в культуре...

П: А главное — то, что они легализовали свои «богатства», еще не означает, что они стали капиталистами. Они закрепили юридически то, что имели фактически. Они сами не способны использовать эти «богатства» по-капиталистически, т.е. как источник доходов.

Ночные разговоры

Ф: Согласно твоей теории, превращение западнистского общества в коммунистическое, так же как и второго в первое, в принципе невозможно. Вместе с тем ты вроде бы положительно отзывался о теории конвергенции коммунизма и капитализма.

П: Я об этой теории упоминал, говоря о том, что и на Западе можно видеть многое такое, за что критиковали Советский Союз. Но я всегда утверждал, что происходило не превращение одной социальной системы в другую, а лишь уподобление по ряду признаков. Млекопитающие, живущие в воде, уподобились рыбам, но не превратились в рыб. Как в коммунистическом, так и в западнистском обществе есть оба аспекта — деловой и коммунальный. На этой базе происходило их уподобление. В рамках самого западнизма возможна дифференциация типов в зависимости от степени развития того или иного аспекта. К принципиальному расхождению эволюционных линий, о котором я говорил, надо добавить еще один феномен, на мой взгляд, главный в наше время.

Ф: Какой?

Великий исторический перелом

П: Великий перелом в эволюции человечества, который произошел во второй половине нашего века, после Второй мировой войны. Как мы все представляли структуру человечества до сих пор? Существует большое число народов и стран. Они связаны друг с другом, влияют друг на друга, враждуют или заключают дружественные союзы. Однако при всем при этом они сохраняют некоторую автономию, обладают каким-то суверенитетом, эволюционируют в какой-то мере самостоятельно. Основным структурным элементом человечества было объединение людей, называемое национальным государством, т.е. страной с определенными границами, гражданской принадлежностью, правительством; законами, органами порядка и т.д.

Ф: Но ведь это сохраняется и сейчас!

П: И да и нет. Сохраняется в одном отношении и не сохраняется в другом. Клетки многоклеточного организма сохраняют многие черты одноклеточных организмов, но они уже не являются самостоятельными организмами. Организмом является лишь их целостность.

Ф: Это имеет силу и в отношении человеческих объединений?

П: Нечто в этом роде. Так вот, во второй половине нашего века эволюция человечества пошла так, что главной в ней стала не эволюция национальных государств по отдельности, а образование гигантских объединений из таких стран и образование наднациональных сверхобществ, — обществ, можно сказать, высшего уровня.

Ф: Советский блок, блок стран НАТО, «третий мир»?

П: Не совсем так. Возникли многочисленные блоки и союзы, но не в этом новое. Страны «третьего мира» не образовали новый социальный организм более высокого уровня. В советском блоке наметилась тенденция к этому, но слабая. Не случайно этот блок так легко распался. Только западный мир встал на путь создания наднационального сверхобщества, причем с устремленностью на создание глобального общества под его эгидой. И весь период Холодной войны был борьбой западного мира за этот исторический шаг и за свою роль господина и организатора глобального общества.

Ф: А идея мировой коммунистической революции и мирового коммунизма?

П: Она не имеет ничего общего с тем, что происходило и происходит. Это была чисто идеологическая фантазия. Тут просто историческое совпадение. Марксисты никогда не представляли единое человечество из шести и более миллиардов человек как целостный социальный организм. Это стало возможно только теперь. И пришло это из реальности в идеологию, а не из идеологии в реальность. Советский Союз не создал наднациональное сверхобщество и не мог его создать в принципе, в силу объективных законов коммунистической организации.

Ф: Если бы советский блок сохранился и разгромил Запад, эволюция человечества пошла бы иным путем?

П: Трудно сказать. Скорее всего борьба с Китаем за мировое господство, распад блоков, образование новых и т.д., но не образование глобального общества, к какому человечество идет сейчас.

Ф: А это предрешено?

Нет, конечно. Всякое еще может случиться. Я говорю о тенденции эволюции, которая мне кажется главной. Но и она может быть еще ослаблена и даже оборвана.

Ф: Ты думаешь, мы не имеем шансов подняться на уровень не то что прежней мировой роли, но даже на уровень линии эволюции, независимой от западнизма?

П: Шансов мало, почти нет никаких.

Российский социальный ублюдок

Ф: А наши «мыслители» рассуждают так, как будто ничего подобного в мире не произошло. Представь себе, отобрали группу «экспертов» из 200 человек. В нее включили политологов, предпринимателей, директоров предприятий, кандидатов и докторов всяческих наук, академиков и т.п. Им всучили опросные листы и попросили высказать свое мнение относительно будущего социального строя и политической системы России.

П: И что наговорили эти «эксперты»?

Ф: Больше половины высказались за смешанную экономику с государственным регулированием и ограниченным частным сектором, четвертая часть — за капитализм и лишь ничтожная часть за экономику советского типа.

П: В общем «проголосовали» за будущую экономику так, как и требуется в соответствии с конъюнктурой.

Ф: Большинство высказалось за социальный строй — за нечто среднее между социализмом и капитализмом, за их гибрид с социальными гарантиями и с социальной справедливостью.

П: В общем, взять лучшее от капитализма и социализма. Старая западная теория конвергенции, забытая на самом Западе.

Ф: В отношении политической системы большинство высказалось в пользу смешанного режима — демократии с сильной исполнительной властью (демократический, но авторитарный режим).

П: Как раз то, что уже сделано и делается.

Ф: А наши наиболее просвещенные и прогрессивные мыслители говорят о «номенклатурном капитализме», «национальном капитализме», «союзе ума и капитала», «государстве среднего класса» и т.п. А ты что скажешь?

П: Будущее большого объединения людей, если исключить случайности, есть прежде всего реализация, укрепление и развертывание тенденций настоящего. Чтобы более или менее уверенно судить о будущем, нужно бескомпромиссное понимание сущности настоящего.

Ф: Еще в горбачевские годы ты определил состояние России как состояние смуты. Это слово теперь стало широко употребимым. Но в неопределенном смысле — как обозначение хаоса, растерянности, неустойчивости.

П: Это не определение, а одна из характеристик. И что такое смута? Социальная смута есть такое состояние общества, когда существовавший социальный строй стремительно разрушается, но на его месте возникает не новый социальный строй в строгом смысле слова (не новый тип общественного организма), а хаотическая и эклектическая попытка организации продуктов разрушения в некое подобие целостного общества. В применении к России нужно не понятие типа общественного строя, а понятие типа уродства, распада, гниения и т.п. общественного организма. Тут нужна не социология, рассматривающая нормальные социальные феномены, а патосоциология, рассматривающая уродливые социальные феномены.