Отряд зародышей - Андрей Быков

Дальше произошло невероятное! Вино само всосалось в стакан!

Икнув от неожиданности, ошалевший Грызун на несколько мгновений лишился дара речи. Тыкая в тарелку пальцем, он лишь беззвучно разевал рот и беспомощно поглядывал то на меня, то на остальных присутствующих.

Тем временем Дзюсай, аккуратно достав монетку из тарелки, с легким поклоном и не переставая улыбаться, протянул её Грызуну. Взяв монетку, Грызун вдруг завопил:

— Да он колдун, сержант! Такого быть не может!

Я был ошарашен увиденным не меньше остальных. И, признаться, мысль о колдовстве была первой из всех, посетивших мою голову. Однако, как бы то ни было, монах спор выиграл. О чём я и не преминул сообщить Грызуну.

— Да какой там выиграл!? — возмущённо завопил тот, — речь шла о честном пари, а не о колдовских штучках!

— Ой, Грызун! Кто бы говорил о «честном пари»!? — насмешливо отозвался Цыган, — это у тебя-то пари «честные»?

— Я хотя бы не пускаюсь в колдовство, когда их выигрываю, — скорчил гримасу Грызун, — а этот…

— Проиграл — плати, — ухмыльнулся Циркач.

Монах, судя по выражению лица, не понявший и половины из всего разговора, вновь попросил объяснить, о чём речь. Когда же Циркач и я растолковали, что к чему, долго смеялся и, хлопая себя по груди ладонью, что-то говорил на непонятном языке. Отсмеявшись, он объяснил нам, что было это никакое не колдовство, а простое знание свойств и природы вещей и природных стихий.

— Как это? — не понял Грызун.

— Смотри, — сказал монах и взяв небольшое птичье пёрышко, простёр руку над очагом. Когда он отпустил перо, то оно сперва подлетело вверх, а потом плавно опустилось на горячие угли, где, вспыхнув, мгновенно сгорело.

— И чего?.. — озадаченно посмотрел на монаха Грызун.

— Воздух горячий, — пояснил тот, — когда нагревается, идёт вверх. Поэтому перо сначала и взлетело. Я нагрел стакан. Воздух из него вышел. Потом я перевернул стакан и поставил его в тарелку. Вместо ушедшего воздуха в стакан пришло вино. Вот и всё…

Грызун озадаченно кашлянул и, хмыкнув, произнёс:

— Вот зараза! Так просто… Я это запомню. Пригодится…

— Ну, а ты-то как собирался пари выигрывать? — поинтересовался Дворянчик.

— Да ладно, — попробовал увильнуть от ответа Грызун, — чего уж теперь-то?

— Давай, колись! — засмеялся Цыган, — всё равно с нами этот случай уже не прокатит. Мы теперь, по крайней мере, один способ уже знаем, как это пари выиграть.

— Да… через соломинку хотел вино высасывать и в стакан сливать, — помявшись, нехотя ответил Грызун.

— По сути, ты бы делал то же самое, что и монах, — ухмыльнулся я, — заполнял вином высосанный воздух. Так что — всё честно. Пари ты проиграл. И с этого момента поступаешь в услужение нашего гостя. Но только в свободное от службы и обучения время, — предупреждающе добавил я.

Тяжело вздохнув, Грызун повернулся к Дзюсаю:

— Ну, говори, чего делать-то?

Дзюсай приподнял стакан, стоявший до сих пор в тарелке. С тихим хлопком из него обратно в тарелку выплеснулось вино.

— Надо помыть, — улыбнувшись, сказал монах.

Грызун молча взял со стола посуду и вышел на двор. Протерев там всё снегом, он вернулся обратно, поставил тарелку и стакан на полку и повернулся к монаху в ожидании следующего задания. Тот покачал головой и сказал:

— Спасибо. Больше ничего не надо. Ты свободен.

— В смысле? — не понял Грызун.

— Совсем, — пояснил монах, — ты свой долг исполнил.

Мы все озадаченно переглянулись. Видя наше общее недоумение, Дзюсай продолжил:

— Я только хотел показать, что не стоит всегда надеяться только на свою силу. Любую: силу тела, силу ума или силу духа. Всегда можно встретить другого человека, обладающего ещё большей силой, чем вы. И поэтому нужно быть всегда готовым не только к победе, но и к поражению. Чтобы встретить его с достойным лицом. Это помогает легче переносить удары судьбы… Помните об этом!

Прошёл месяц с тех пор, как монах Дзюсай поселился у нас. Он уже почти выздоровел, но был ещё слаб после перенесённой болезни. Едва только он начал ходить, как тут же принялся дважды в день, утром и вечером, исполнять какой-то плавный, протяжный танец, порой напоминавший мне движения человека, бьющегося без оружия, а порой — различных животных и птиц. Когда я поинтересовался, чем это он занимается, монах ответил мне, что это такие специальные движения, которые укрепляют и восстанавливают тело человека и какую-то там его внутреннюю энергию. Якобы, чем сильнее эта энергия, тем здоровее человек. Я из всего сказанного понял только то, что это поможет его выздоровлению. Ну, а коли так, решил я, то и пускай себе танцует.

Но ещё больше всех нас поразило, когда он однажды вечером вытащил из маленького деревянного пенала, который мы нашли в его мешке, те самые непонятные иглы и начал их в себя втыкать.

У Одуванчика, первым увидевшего столь поразительное действо, глаза полезли на лоб от изумления.

— Ты чего это делаешь!? — потрясённо завопил он, — Мы его тут лечим, понимаешь, а он иглами в себя тычет! Помереть захотел?

Привлечённые его криком, подошли и остальные, в том числе и я.

Увиденное заставило меня невольно содрогнуться, а по спине пробежал предательский холодок.

У монаха, воткнутые в тело (даже в нос и уши!), уже торчали несколько иголок. А он, как ни в чём не бывало, продолжал втыкать всё новые и новые.

На мой вопрос, чем это он тут занимается, Дзюсай, улыбаясь по своему обыкновению, ответил, что лечение иглами — это очень древнее искусство. Оно позволяет восстановить движение в теле той самой «ЦИ» — внутренней энергии. Что, в свою очередь, приводит к выздоровлению всего организма.

Немало подивившись такому необычному и болезненному, с нашей точки зрения, способу лечения, мы оставили монаха в покое. В конце концов, решили мы, если уж хочет человек в себя иглами тыкать, то это его личное дело. На том и успокоились.

Санчара же, узнав об этих иглах от Зелёного, примчалась к нам на пост при первой же возможности и полдня просидела с монахом, подробно расспрашивая, каким образом эти иглы помогают в лечении. Уехала она от нас уже под вечер в глубокой задумчивости, сказав мне на прощание, что монах этот, судя по тому, что она услышала — великий знаток всяческих лекарских тайн и знаний. В общем, что ни день, монах удивлял нас всё новыми своими познаниями и взглядами на жизнь.

Однако ещё больше он удивил нас, когда однажды утром он вышел на двор по пояс голый и со своим мечом в руке. Выйдя на середину утоптанной площадки, он на несколько мгновений замер, держа меч за рукоять обратным хватом и остриём вверх. Потом, чуть дрогнув, плавно скользнул вправо и — начал свой танец. Не такой, как я видел прежде, плавный и текущий. А — быстрый и резкий. Движения его порой были почти неуловимы, а порой он как бы застывал на месте, приноравливаясь к следующему движению. И опять — короткий рывок, взрыв ударов и блокировок и попять — короткая заминка. Он двигался по какой-то странной, не привычной мне линии боя, то начиная закручивать круг, то опять выходя на прямую линию…