Басилевс - Виталий Гладкий

– Благодарствую, – отрицательно покачал головой жрец.

– И то верно, – старуха облегченно вздохнула. – Прежде всего дело, – отказ жреца наполнил ее сердце радостью – в кратере было очень дорогое и любимое ею родосское вино; жреца, пока он ждал приема, угощали обычным боспорским, пусть и хорошо выдержанным, но, конечно же, несравнимым с густым ароматным вином острова Родос, очень редким в Таврике.

– Так что тебя привело ко мне, к старой больной женщине, чьи слова и пожелания для царя Боспора – пустой звук? – между тем продолжала Камасария, приняв скорбный вид. – Власть, сила – как давно это было… – она притворно пригорюнилась и украдкой бросила взгляд на невозмутимого жреца – проняло ли?

Несмотря на преклонные годы и нездоровую страсть к накопительству, Камасария Филотекна сохранила острый ум и великолепную память. Ее язвительность и прямота не раз ставили в тупик искуснейших дипломатов варварского Востока и даже Эллады. Дочь царя Боспора Спартока V, жена Перисада III, в свое время мудрая и жестокая правительница, к старости превратилась в кладезь бесценных сведений о закулисных деяниях власть имущих. Давно устранившись от государственных дел, вдовствующая царица, тем не менее, имела достаточно сильное влияние на своего безвольного внука, царя Перисада V. Но чтобы добиться ее благосклонности и помощи, нужно было потратить немало усилий и нетленного металла – с виду простая, даже грубоватая, она в последний момент могла выскользнуть, как угорь, из рук уже предвкушающего вожделенный миг просителя, явившегося к ней за содействием в каком-либо предприятии. Стратий знал эти ее черты достаточно хорошо, ибо и сам превосходно владел искусством придворной интриги, потому последние слова Камасарии он воспринял не как дурной знак, а как приглашение потешить ум и красноречие в ближнем бою, где малейший промах мог разрушить всю постройку, тщательно продуманную и возведенную с прилежанием великого мастера.

– Верно сказано, о многомудрая… – в тон ей сказал жрец, глядя на царицу с напускным состраданием. – И поверь, мне вовсе не хочется омрачать твои дни своими мелкими заботами… хотя они и очень важны для судьбы нашего царства, – молвил он с отменным лицемерием. – Думаю, и впрямь нужно обратиться к самому царю. Надеюсь, у него найдется для меня время… – с этими словами Стратий сделал вид, что хочет откланяться.

– Нет, нет, погоди! – старуха от нетерпения заерзала на скамье – женское любопытство, как и рассчитывал жрец, возобладало над благоразумием. – Я, конечно, не могу обещать многого, но мое расположение к тебе не позволяет нанести обиду своим безучастием столь известному и уважаемому человеку, – добавила она поспешно.

– Ни в коем случае, – изобразил лучистую улыбку Стратий, что удалось ему с большим трудом. – Я и в мыслях не мог представить, что ваше царское величество столь безразлично к моей скромной особе, пекущейся денно и нощно о благополучии Боспора. Но стоит ли перекладывать часть моей тяжкой ноши на хрупкие женские плечи… – он с удивительным мастерством изобразил колеблющегося, глубоко страдающего человека.

– Говори! – требовательно сказала Камасария Филотекна, решив одним махом отбросить все дипломатические увертки. – Если это в моих силах, ты получишь помощь.

– Премного благодарен! – воскликнул с вдохновенным порывом Стратий. – Ты была и остаешься моим светочем, о мудрейшая из мудрых! Да будут к тебе благосклонны боги и наш прекрасноликий Аполлон.

Царица с некоторым сомнением посмотрела на возбужденного жреца. Ей показалось – и небезосновательно, – что тот перегнул палку в своих излияниях. Она тоже хорошо изучила его натуру – жестокую, непримиримую и лицемерную, – чтобы не уловить в возвышенных тонах немалую долю фальши. Но любопытство заглушило все другие чувства, и царица, оставив колебания, стала внимательно слушать неторопливую размеренную речь Стратия.

– Пантикапей, как тебе известно, царица, город многоязыкий. Здесь вдоволь людей пришлых, как свободнорожденных, так и рабов. Многие поклоняются не только Аполлону Асклепию, Дионису и Матери Кибеле, но и другим, чужеземным, богам.

– Это не возбраняется, – заметила царица.

– Да. Но не подумай, что я переживаю из-за упавших в последнее время доходов храма Аполлона. Отнюдь.

– И в мыслях подобное не могу допустить, – поспешила заверить Камасария, но в ее зеленых глазах, уже несколько утративших от старости изумрудный блеск, мелькнула хитроватая искра.

– Мы не препятствуем поклонению другим богам, – между тем продолжал жрец. – Ибо истинная вера в сознание людей входит значительно медленней, чем нам бы хотелось. Это все дело времени и обстоятельств. Беда в другом: в Пантикапее появились почитатели Гелиоса.

– Что же тут странного? Солнцеликий бог ничуть не хуже других, – веско сказала царица, но лицо ее омрачилось: теперь она начала понимать, куда гнет хитроумный жрец Аполлона.

– Согласен. Плохо другое – верующие в Гелиоса собираются тайно и ведут речи подстрекательские и опасные.

– Откуда тебе это известно?

– У нас был среди них свой человек… – поколебавшись, ответил жрец.

– Был?

– Именно. Несколько дней назад рыбаки выловили его сетями со дна бухты.

– Убит? – уже с тревогой спросила Камасария.

– В том то и дело, что следов насилия на теле не обнаружено.

– Возможно, он был просто пьян. Такое и раньше случалось.

– Этот человек отличался воздержанием в винопитии. И был отменным пловцом. Он исчез после очередного собрания поклонников Гелиоса, куда пошел только по моему настоянию – ему казалось, что его заподозрили как нашего сикофанта.

– Ну ладно, пусть Гелиос, – с раздражением молвила царица. – Что там у них случилось, неведомо, а догадки строить – вещь неблагодарная. Напрашивается вопрос – ну и что из этого? Судьба государства ни в коей мере не может зависеть от какого-то безымянного соглядатая, которого угораздило пересчитать ракушки на дне Понта Евксинского. По-моему, твои опасения просто смехотворны.

– Если бы… – жрец посуровел; его глаза метали молнии. – Вспомни, царица, Пергам. Восстание Аристоника тоже поначалу никто не воспринял всерьез. По моим сведениям, среди почитателей Гелиоса в основном рабы, вольноотпущенники, моряки и даже воины царской хилиии.

– Много?

– Сосчитать их невозможно, все держится в большой тайне. На свои моления они приходят в плащах с капюшонами, скрывающими лица.

– Возможно, это и впрямь опасно… – в раздумье сказала царица.

– Еще как, – подтвердил Стратий. – А если учесть, что среди них недавно появился проповедник – к слову, великолепный оратор, – то и вовсе хорошего мало.