Атомы у нас дома - Лаура Ферми

Жаль только, что Энрико всегда держит про себя свои блестящие изобретения. Он не сделал попытки предложить эту идею жилищному управлению, и в домашней прислуге по-прежнему была острая нужда.

Другим признаком общинного патриархального уклада жизни в Лос-Аламосе было бесплатное медицинское обслуживание. Мне всегда было ужасно жаль наших военных врачей — неблагодарная у них была работа в нашем поселке. Они готовились оказывать помощь раненым на поле сражений, а вместо этого им приходилось возиться с целой оравой издерганных мужчин, женщин и детей. А издергались мы все потому, что на нас действовали непривычная высота над уровнем моря, потому, что мужья наши работали без отдыха, через силу, с ужасным напряжением, и потому, что здесь собралось слишком много похожих друг на друга людей, и все мы толклись на одном месте, всегда на глазах друг у друга, и некуда было от этого деваться, а ведь мы все были немножко не в себе; издергались мы еще и потому, что чувствовали себя совершенно бессильными в этой чужой, непривычной для нас обстановке. Мы обращали внимание на всякие мелочи, раздражались и во всем винили военное начальство, а это иногда толкало нас на бессмысленное, ненужное бунтарство.

Наши военные врачи старательно лечили всякие недомогания у здоровых людей. Они пристраивали крыло за крылом к нашей больнице, которая сначала имела вид буквы Н, а потом уже потеряла всякую определенную форму. В этой больнице появилось на свет невероятное количество ребят по твердой цене — ровно 14 долларов за штуку, стоимость питания матери. Для широкого мира за пределами участка все эти малютки родились в почтовом ящике № 1663 города Санта-Фе.

Но нашим докторам было чем заинтересоваться, и, наверно, им пришлось призвать на помощь все свое профессиональное искусство, когда на Техплощадке произошел несчастный случай. Он был связан с секретной работой, и обстоятельства, при которых он произошел, власти долгое время скрывали. В 1952 году этот случай был описан врачами Хемпельманом, Лиско и Гофманом в «Аннальс оф интериал медицин».

Случилось это вечером 21 августа 1945 года. Рабочее время уже истекло, но двое ученых пришли в лабораторию, которая стояла в отдалении на дне соседнего каньона, и снова приступили к испытаниям опытного ядерного реактора, носившего название «критической системы», с которым они работали днем.

Ядерный реактор — это установка, в которой может происходить цепная реакция. Цепная реакция может начаться в реакторе только в том случае, если его размеры достигнут или превзойдут некую определенную, так называемую «критическую» величину. Реактор типа «критической системы» обычно не доводят до критического режима, и цепной реакции в нем не происходит. Но во время опытов размеры реактора можно увеличить и возбудить цепную реакцию, которая и будет проходить под контролем экспериментаторов.

Один из этих двух физиков, находившихся в лаборатории я этот вечер, трогал руками реактор. Физика звали Гарри, и ему было двадцать шесть лет. Другой физик находился в некотором отдалении от реактора.

Внезапно реактор прошел через критические размеры. Началась незамеченная ими неконтролируемая цепная реакция, которая мгновенно выделила громадное количество излучения. Через двадцать пять минут оба физика были уже доставлены в лос-аламосскую больницу и подверглись врачебному осмотру.

Руки Гарри сильно распухли. Его коллега, находившийся на некотором расстоянии от реактора, избежал неизлечимых повреждений.

Доктор Хемпельман был начальником медицинской части на Техплощадке. В эти дни весь наш отдел, где я работала, только и был занят этим несчастным случаем с Гарри. Все дело сохранялось в секрете, но и то немногое, что доходило до нас, пробуждало чувство глубокой жалости.

Гарри был первым человеком в Америке, пострадавшим от сильного облучения. Американские врачи в это самое время обследовали жертвы атомного взрыва в Хиросиме. Но там были случаи иного характера, там к излучению добавилось еще действие огромной взрывной волны и колоссальной температуры. Случай с Гарри был единственным в своем роде. По радиоактивности, обнаруженной при анализах крови, была установлена доза облучения, которой он подвергся. И оказалось, что доза, которая пришлась на его правую руку, более чем в двести тысяч раз превышала среднюю дневную дозу, которой обычно подвергались люди, работавшие с радиоактивными веществами.

Я видела снимки с его рук. Снимки эти делались через определенные промежутки времени, и по ним было ясно видно, как быстро происходит разрушение тканей и ухудшается положение больного. Сначала была видны огромные волдыри, затем разрушение кожных покровов, показывающее, что кровообращение нарушено, и, наконец, наступила гангрена. Все это было последовательно запечатлено на снимках. На двадцать четвертый день больной скончался.

Примерно через полгода произошел еще один такой же несчастный случай; пострадавших было восемь человек, из них один умер. Но мы к тому времени уже расстались с Лос-Аламосом.

В то время как мы жили этой тайной жизнью и тешили себя надеждой, что никто нас здесь не может открыть, в Санта-Фе ходили всякие слухи о «холме» и распространялись самые фантастические измышления. Жители этого городка видели клубы дыма, поднимающиеся над мезой среди бела дня, и бесчисленные огни ночью. Они прекрасно понимали, что там у нас, на «холме», как они говорили, происходит нечто страшно секретное.

В Санта-Фе кое-где еще сохранился старинный испанский дух — в архитектуре, в обычаях. Спокойный мирный город манил к отдыху. Во время войны, когда туристы почти исчезли, город погрузился в спячку. Молчаливые индианки, закутавшись в одеяла, сидели со своими малышами на корточках на широких ступенях, ведущих к губернаторскому дворцу, среди разложенной для продажи глиняной посуды и разных украшений. Темноволосые испанки с ярко-красными губами в ярких цветастых платьях разгуливали по площади и украдкой поглядывали по сторонам, выискивая поклонников. Мужчины испано-американцы с утра до вечера предавались безделью, посиживая на скамьях под сенью деревьев, охранявших досуг многих поколений. Из дверей лавочек выглядывали торговцы, лениво зазывая покупателей, которые никогда не торопились.

И вдруг появлялись женщины с «холма» и сразу нарушали мирную тишину жизни. Они высыпали из битком набитых машин и торопливо, деловито устремлялись в разные стороны. Они размахивали своими объемистыми сумками и старались как можно скорее набить их доверху. Времени у них было в обрез — работа и дети дожидались их на «холме». Они покупали, покупали, покупали… Вес товары, доходившие В Санта-Фе в те скудные времена, — все это исчезало в сумках, начиная с детских ботинок и вплоть до запасных частей к стиральной машине.