Не уймусь, не свихнусь, не оглохну - Николай Чиндяйкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
16-го — Москва. Кошмар. Нет табака, нет еды, ничего нет.
Август 1990 г.
Несколько дней в Москве. Последний разговор с А. А. Говорили больше часа… Как и что… и как дальше. Я и не надеялся, что получится дельный и конкретный диалог, да и вообще существовал последние дни размягченно и равнодушно… Такое состояние возникло, очевидно, как защитная реакция на абсурд нашей жизни последних месяцев… Бессмысленные скандалы, истерики (почти женская истерия) довели людей до отупения… Логика, какая бы то ни было, отступает. Казалось, он ежедневно прилагает все свои силы, чтобы разрушить все, что мы вместе делали эти годы, а главное, уважение и понимание между нами всеми. Минуты просветления… даже искренние слова благодарности в эти минуты тут же перечеркивались многодневными тяжелейшими сценами хмурой ненависти, недоверия, унижения всех и вся. Только наши «закаленные» артисты могли все это вынести в большинстве своем да еще находить силы ломать атмосферу и делать спектакль. И выигрывать. Только наши ребята, я уверен. Но не бесследно, конечно же.
30 августа 1990 г., Одесса
Мой бессрочный фильм. Смешно и грустно. Это, действительно, анекдот уже. Первый раз так тошно и пусто было в Одессе. Хотя… что в Одессе… В основном был в море. В 7 утра уходили на «Призраке» и приходили в Ильичевск затемно… после 9 вечера. Осталась одна сцена.
Быть здесь просто невмоготу. После работы каждый день выпивал. Плохой сон… душа болит. Мне плохо. Лечу в Москву.
29–30 августа 1990 г. Одесса
Сбор труппы — в 11.00. Летел из Одессы первым рейсом (8.15), успел. Пришел к началу. Встреча с мэтром — ничего нового.
30 сентября 1990 г.
Бессмыслица, бессмыслица, бессмыслица. Надо что-то делать — идет время, бездарно и монотонно идет время.
2 октября 1990 г.
Какие спокойные осенние дни начала сезона. Упругий морозец утром. Легко идти в театр. Солнечно, светло в подвале, солнечные квадраты окон на полу.
Неспешные теоретические разговоры. Ощущение единственного смысла в том, что есть эти разговоры, и какими бессмысленными в эти часы кажутся репетиции спектакля, чтобы потом показывать публике бессмысленность набегающей на песок волны. А вот эти беседы, вовсе не прикладные, бесцельные в каком-то смысле, — эти беседы представляются наполненными смыслом и значением и, в конечном счете, — целью.
Театр — как философские разговоры о нем.
Несколько дней таких бесед — как остановка во времени — сидим, смотрим друг на друга, говорим. Вспоминаю пана Гротовского.
Плохое всегда проще, чем хорошее, — плохое всегда понятнее.
Как передать вдохновение, желание жить, желание нравиться (все такое хорошее)? Как передать? Чувство радости как передать?
Смешно… банально… но как можно ставить Мольера без жажды, без радости жизни? Конечно, без этого возникают иногда прекрасные пародии.
В науке говорят: зачем вы открываете колесо? Оно уже есть. В искусстве обязательно надо каждому изобрести колесо. Каждому обязательно.
Свободно возникающая сцена поражает более, чем свободно возникающая музыка.
5 октября 1990 г.
«Самое большое испытание для художника — это педагогика, потому что обучение константам — это знание, всегда речь о знании. Очень опасно, потому что в прямом творчестве это исключается. От незнания начинаешь плыть.
Эфрос в конце своей жизни не знал, как делать последний акт. Прекрасный художник, великолепный — вот не знал. Он работал интуитивно, он знал, он умел, но жизнь менялась. Он терялся, не находил контакта с актером, с собой, и разрешение носило математический характер, что ли… замечательный талант распределения действия. Но в „На дне“ весь четвертый акт должен опираться на третий, а этого не было. Это вопросы творческие».
6 октября I 990 г.
Я придумал фразу о Фрейде: «Всю свою сознательную жизнь он отдал бессознательному».
Еще один бесконечный разговор, и разговор, который никуда не приведет и привести не смог бы никогда. Договоры, уговоры, нравственные обязательства, кто кому больше должен, кто кому принадлежит, мы театру или театр — нам.
7 октября 1990 г.
Вчера был выходной день. Замечательный выходной. Сидел дома, никуда не ходил и счастлив этим. Если б можно было так просидеть неделю, наверное, мне и этого было бы мало — чем менее значительно дело, тем больше тихой радости доставляет его делание.
Без даты
«Мне показалось, что влияние Станиславского для Америки больше, чем Чехова. Чехова влияние локальное, мне кажется.
Набором приемов добиваться хороших результатов. У американцев магазинное все-таки понятие — сложные организмы не приживаются.
Только внутри стиля бывают новые вещи. Пиранделло, а посередине авангард. Олби.
Самые лучшие фильмы отражают реальность. В лучших фильмах актер всегда модель. А модель — это портрет времени. Актерское кино — что о нем говорить, это вообще не кино. Настоящий театр — условная структура, а кинематограф больше связан с реализмом».
16 октября
«Александровский сад». С режиссером А. Пимановым
Сделали два этюда на первую сцену «Три сестры». В этюде задание и органика вступают в противоречие. Чаще всего органика рушит задание. Присутствие на сцене связано с процессом пройти то, о чем договорились. Театр как таковой здесь отсутствует. Мы можем рассчитывать на секунды свободной жизни, которые нам дает точно выполняемое задание. Должен быть исключен и театр (для кого-то). Вы и партнер внутри, и задача.
20 октября 1990 г.
Условием нашей работы является ошибка. Тема все равно называется, пусть неверно, но называется. Важно, что каждый распределяет себя сам, сам называет. Репетиция есть последовательное движение от начала пьесы к концу, т. е. корректируется ошибка. Драматическая ткань первой сцены (монолог Ольги) — в слове. Ткань сцены ухода Маши — в тишине.
«Чайка» — Сорин, Треплев. Любительский подход к делу: свобода, понятая как «что я хочу — то и делаю», «какое настроение есть — то и несу». Получается — говоришь одно, получаешь другое. Что неправильно.
…А текст у Чехова очень смешной. Начало «Чайки» очень смешное. Текст «Три сестры» очень смешной.
21 октября 1990 г.
Мы решили читать и говорить об «Иванове». У нас сегодня дурное настроение. Очевидно, будем капризничать.
22 октября 1990 г.
Вчера был выходной. Сегодня опять разговор, и опять «безнадежный». Игра есть сам разбор (а не игра внутри разбора). Говорить адекватно своему настроению — значит быть человеком. Прятать свои чувства (скрывать) — это сегодняшний человек. То, что сегодня из человека сделали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});