Иван Иванович Выжигин - Булгарин Фаддей Венедиктович

  Мой Петров знал его квартиру, и я немедленно к нему отправился. Он жил в деревянном домике красивой наружности, в одной из отдаленных частей города. Я нарочно нанял карету. Лишь только карета четверней остановилась у крыльца, я тотчас приметил движение в доме: лакей отворил мне двери с поклоном и ввел в залу, где встретил меня секретарь в стаметном сертуке, в красных сапогах, в цветном платке на шее. Из почтения он снял колпак и очки и просил к себе в кабинет, род светелки, в которой не было ни книг, ни бумаг, ни письменного прибора.

  - Чем могу вам служить? - сказал секретарь протекторским и вместе вежливым тоном.

  - Не беспокойтесь, - отвечал я. - У меня нет никакого дела, а я хочу только знать, не знакомы ли вы с Памфилом Меркуловичем Мошниным или с кем-нибудь из его коротких приятелей.

  - А по какому делу, если смею спросить? - сказал секретарь.

  - У меня есть коммерческие виды.

  - Понимаю, - сказал секретарь с лукавою улыбкой. - Направо, налево!

  - Ошибаетесь: с тех пор как я получил богатое наследство, я вовсе отказался от игры, - сказал я, утираясь платком, чтобы хитрый секретарь не прочел лжи в чертах моего лица.

  - А! вы получили богатое наследство и не играете более? Вот что хорошо, то хорошо. А я, окаянный, не могу отстать от этой проклятой страсти! С Мошниным я задушевный приятель: теперь у меня одно его дельце; он обещал быть ко мне сегодня на тайное совещание, и я вас тотчас познакомлю. Но сделайте одолжение, подождите здесь немного, пока я переговорю с одним просителем, которого вы не приметили в углу гостиной. От скуки я вам дам прекрасную книгу: Сочинения Федора Эмина. - Секретарь вынес книгу из боковой комнаты и кипу бумаг, с которыми он вышел к просителю.

  Они говорили довольно тихо; но, сколько я мог разобрать, секретарь делал просителю различные возражения, на которые он отвечал весьма нежным голосом. Наконец стали горячиться, спорить, вдруг утихли, и я только услышал: раз… два… три, наконец сорок, и чрез минуту новый счет от единицы и опять сорок, составлявшее финал в этом прении.

  - Ваше дело совершенно правое! - сказал секретарь. - Поезжайте домой и будьте спокойны!

  Проситель откланялся, и секретарь возвратился ко мне. Мы разговаривали с четверть часа о несчастном происшествии у Груни, об ее бегстве и т. п., как вдруг слуга вошел доложить секретарю, что приехал другой проситель. Секретарь вышел, и снова началась та же комедия. Сперва возражения, после того спор, убеждения, просьбы, наконец арифметический счет три раза до сорока и после того отпускной комплимент секретаря.

  - Будьте спокойны, ваше дело совершенно правое.

  Когда секретарь вошел снова ко мне, я не мог удержаться, чтобы не спросить, кто этот второй проситель, который так много горячился?

  - Это противник первого, которого вы здесь застали! - отвечал секретарь.

  - Счастливые соперники, - сказал я, усмехаясь, - когда оба имеют дела правые!

  - Итак, вы слышали?..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

  - Да, я слышал только ваши уверения в справедливости дела каждого.

  - Это обыкновенная форма судейских комплиментов, - сказал секретарь, - а кто прав и кто виноват, это увидим из слушали и приказали.

  В это время коляска подъехала к крыльцу.

  - Вот и почтенный наш Памфил Меркулович! - воскликнул секретарь и побежал к нему навстречу.

  Я несколько смутился, не зная, каким образом начать это знакомство и как вести себя с богатым откупщиком. Высокомерием я боялся раздражить его, а скромностью унизить себя в глазах человека, который, вероятно, не станет трудиться, чтоб открывать во мне внутренние достоинства. Подобно генералу, который на поле битвы, в виду неприятеля, располагает своими действиями, а в кабинете чувствует свою нерешимость и недальновидность, я ожидал появления Мошнина, чтобы составить план атаки и начать действие. Он пробыл наедине с секретарем около получаса, и наконец секретарь позвал меня в залу. Я увидел пред собою высокого и плотного старика, с длинною седою бородой, с свежим, румяным, лоснящимся лицом, в длинном синем сертуке немецко-русского покроя, составлявшем средину между сибирским и немецким платьем. Он улыбался весьма благосклонно и сделал несколько полупоклонов прежде, нежели секретарь меня представил.

  - Рекомендую доброго моего приятеля, г-на Выжигина, - сказал секретарь, - человека богатого, умного и в связях: он хочет с вами познакомиться, Памфил Меркулович, зная, что у вас бывает приятная компания.

  - Очень ради, сударь! - отвечал Мошнин, продолжая свои полупоклоны. - Милости просим. Нас любят и жалуют многие господа, и мы ради стараться.

  Не могу вспомнить, что я пробормотал ему насчет его известности, честности, уменья жить и т. п., только Мошнин был очень доволен мною.

  - Да вот, не угодно ли пожаловать ко мне завтра, без церемоний, вместе с Антипом Трифоновичем? - сказал Мошнин, указывая на секретаря. - У меня завтра старшая дочь именинница. Милости просим откушать хлеба-соли.

  Я поблагодарил за приглашение, и Мошнин простился с нами, отступая с полупоклонами, спиною к дверям, и повторяя несколько раз:

  - Прощения просим, счастливо оставаться, благодарим покорно, не извольте беспокоиться, - и тому подобное. Когда он уехал, секретарь сказал:

  - Ну, вот вам и знакомство! Видите, что я нашел случай отслужить вам за вашу скромность у Аграфены Степановны.

  - Обещаю вам быть еще скромнее насчет вашей арифметики с просителями! - сказал я с улыбкою.

  - Этого я не боюсь, - возразил секретарь весело. - На то щука в море, чтоб карась не дремал! Всем известно, что мы живем своими трудами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

  - Однако ж гласность!..

  - Гласность, - продолжал секретарь, - приносит иногда более пользы, нежели неизвестность и сомнение о наших поступках. По крайней мере, проситель знает, как адресоваться, а это большое облегчение. Пускай кричат, говорят, поют, пишут и представляют на театрах! Я сам не пропущу ни одного разу _Ябеды, Честного Секретаря_ и всегда с удовольствием слушаю, когда актер, представляющий подьячего, согнувшись дугою, поет: