Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Матушка тоже укладывала, а она не хочет, — отозвалась служанка.

— Экая упрямая! — проговорил Симэнь. — Ведь простудишься на полу. Что тебя волнует, говори. Как можно поступать так неблагоразумно, дитя мое?

Хуэйлянь покачала головой.

— А ты хорош, батюшка! — с укором сказала она. — На языке у тебя «дитя», а сам вон что за спиной творишь. Убийца ты, вот кто! Привык людей живьем закапывать. Сам губишь, сам же и за гробом идешь. «Сегодня выпустят, завтра выпустят» — все меня обманывал, а я верила, ждала. Чего ж молчал, раз сослать вздумал? Втихую человека на край света угнал. Надо по совести делать, а не по наущению, душегубец! Зло сотворил и молчишь. Ссылать, так уж ссылай нас обоих. Зачем меня оставил?

— Но ты тут ни при чем, детка, — ответил, натянуто улыбаясь, Симэнь. — Он натворил, а к чему ж тебя наказывать? Успокойся! Я тебя не оставлю. — Симэнь обернулся к Юйсяо: — Вы с тетушкой Бэнь останьтесь на ночь, а я велю вина вам принести.

Симэнь ушел. Жена Бэня уложила Хуэйлянь на кан и, присев к ней вместе с Юйсяо, принялась уговаривать.

Симэнь между тем велел приказчику Фу взять из лавки связку медяков, купить кувшин вина, потратить цянь на лепешки и жаркое и разложить на блюда.

— Вот батюшка сестрице прислал, — сказал Лайань, внося угощения.

— Убери сейчас же, рабское твое отродье! — увидев поднос, заругалась Хуэйлянь. — А то, смотри, так двину, все на пол полетит.

— Кушайте, сестрица. Унесу, мне от батюшки достанется, — уговаривал ее Лайань и поставил блюда на стол.

Хуэйлянь вскочила с постели, схватила кувшин, размахнулась с намерением разбить его об пол, но ее вовремя удержала Шпилька. Жена Бэня заметила, как Шпилька приложила палец к губам, и они сели рядом с Хуэйлянь. Появилась дочь Бэня и позвала мать, сказав, что вернулся отец и просит его покормить. Тетушка Бэнь и Шпилька вышли из комнаты и встали около двери Шпильки. Оказалось, там стояла дочь Симэня и говорила с женой Лайбао, Хуэйсян.

— Ты куда? — спросила тетушку Бэнь дочь Симэня.

— У меня хозяин пришел, есть просит. Я сейчас приду. Я заглянула, а батюшка попросил меня с ней посидеть, вот и задержалась.

— С чего это она на такое решилась? — спросила дочь Симэня.

— Иду я из дальних покоев, — начала рассказывать выступившая вперед Шпилька, — слышу, она у себя плачет. Потом вдруг утихла. Что, думаю, случилось? Толкнула дверь — заперта. Давай звать Пинъаня. Он в окно влез и спас ее. Еще б немножко, и погасил бы старец долголетья светильник жизни. Погиб бы человек.

— А что она батюшке говорила? — полюбопытствовала Хуэйсян.

— Понять не могу эту Хуэйлянь, — посмеиваясь, говорила тетушка Бэнь. — Тоже с норовом особа! Накинулась на батюшку. Где это видано, чтоб так с хозяином обращались?!

— Ну, ее с другими служанками сравнивать не приходится, — заметила Хуэйсян. — Ей можно, она у батюшки на особом счету. Ни одна из нас, конечно, себе такого не позволит.

Они стали расходиться.

— Приходи побыстрей, — попросила Шпилька тетушку Бэнь.

— Нечего меня упрашивать, я и так приду, а то меня батюшка со свету сживет.

Симэнь наказал ей и Шпильке быть с Хуэйлянь днем, а Юйсяо ночью.

— Сестрица, ты не из глупых, — уговаривали Хуэйлянь тетушка Бэнь и Шпилька. — Так пользуйся своей молодостью. Ведь ты как только что раскрывшийся цветок. Тем более, хозяин тебя любит. Счастье так и плывет тебе прямо в руки. Если полноправной женой ты и не станешь, то во всяком случае над остальными возвысишься. Чем со слугой жить, лучше с господином. Тем более, муж далеко. Не к чему убиваться! Поплакала — и хватит, а то себя погубишь. Говорят, пока в колокол бил, в монахах ходил. Ведь не собираешься же ты верность мужу блюсти?

Хуэйлянь слушала их и плакала. Шли дни, а она ничего не ела. Юйсяо сказала Симэню, и он велел Цзиньлянь поговорить с Хуэйлянь, но и это не помогло.

— Эта потаскуха только и думает о своем муже, — говорила обозленная Цзиньлянь Симэню. — Знай твердит: с милым рядом пройдешься, голова кругом пойдет; с милым ночь переночуешь, не забудешь никогда. Вон она какая верная! Ее ничем к себе не привяжешь!

— И ты ей веришь? — засмеялся Симэнь. — Если б она блюла верность, то после повара Цзян Цуна за Лайвана не пошла бы.

Симэнь сел в передней зале и вызвал в себе всех слуг.

— Кто из вас сказал ей о высылке Лайвана? — допрашивал он каждого. — Скажете, прощу. А то смотрите, узнаю, каждому по тридцать палок всыплю и со двора вон.

— Не смею умолчать, — проговорил Хуатун, опускаясь на колени.

— Говори! — приказал Симэнь.

— Помните, батюшка, вас сопровождал Дайань? На тропинке его встретила жена Лайвана, и он ей проболтался.

Не услышь этого Симэнь, все б шло своим чередом, а тут его охватил гнев, и он велел разыскать Дайаня.

Едва Дайань узнал, в чем дело, сразу бросился к Цзиньлянь. Цзиньлянь умывалась, когда к ней вбежал Дайань.

— Спасите меня, матушка! — с плачем умолял слуга, бросившись ей в ноги.

— Ой, как напугал, арестант проклятый! — заругалась Цзиньлянь. — Что еще натворил?

— Я сестрице Хуэйлянь сказал, что Лайвана выслали, — пояснил Дайань. — Батюшка меня бить собирается. Прошу вас, уговорите батюшку. Попадись я ему сейчас на глаза, он в гневе убьет меня.

— А, испугался, арестантское отродье! — злорадствовала Цзиньлянь. — Дрожишь, будто из тебя душу вынули. Я было подумала, что-то особенное, а это опять из-за той потаскухи. Оставайся у меня.

И она спрятала Дайаня за дверью. Симэнь рычал на слуг, когда они сбились с ног в поисках слуги. Он дважды посылал к Цзиньлянь, но она с руганью выгоняла слуг. Наконец Симэнь пошел разыскивать Дайаня сам. Он носился по дому, как вихрь, размахивая плеткой и задавая один и тот же вопрос: «Где рабское отродье?» Цзиньлянь не обращала на него никакого внимания. Симэнь осмотрел ее комнату и вытащил из-за двери Дайаня. Только он приготовился с ним расправится, Цзиньлянь отняла у него плетку и положила ее на кровать.

— Эх ты, бесстыдник! — заругалась она. — А еще хозяин! Потаскуха от тоски по мужу повесилась, он зло на слуге срывает. Да при чем он тут?

Симэнь вытаращил на Цзиньлянь глаза.

— Иди, своими делами занимайся! — велела Цзиньлянь Дайаню. — А на него внимания не обращай. Пусть только попробует тебя тронуть!

Дайань бросился в передние покои.

Да,

Руки эти оказались судьбоносны,Шалость обернув бедою злостной.

Цзиньлянь не раз замечала, что Симэнь все еще привязан к Хуэйлянь, и у нее созрел план. Она пошла на кухню и стала подстрекать Сунь Сюээ:

— Знаешь, жена Лайвана говорит, будто ты у нее мужа отбила. Оттого, мол, и беда стряслась: батюшка разгневался и мужа сослал. И били тебя, и одежды с головными украшениями отняли — все по ее наущению.

Сюээ побледнела от гнева. А Цзиньлянь была уже в передних покоях и рассказывала Хуэйлянь другую историю:

— Знаешь, как тебя Сюээ срамит. Ты, говорит, и у Цаев сколько лет с хозяином шилась. Если б ты, говорит, с нашим батюшкой не путалась, и Лайвана бы не сослали. А слезы свои пусть лучше соберет да ноги себе вымоет.

Так между женщинами завязалась вражда. Сколько зло ни таи, оно когда-нибудь да выйдет наружу.

Восемнадцатого числа в четвертой луне справляли день рождения Ли Цзяоэр. В гостях у нее были хозяйка заведения матушка Ли и певица Ли Гуйцзе. Юэнян пригласила их с остальными гостями в дальние покои.

Симэнь в тот день пировал с друзьями. Хуэйлянь позавтракала, повертелась немного в дальних покоях, а потом ушла к себе и проспала до тех пор, пока солнце не стало клониться на запад. Ее не раз звали служанки, но она так и не вышла. Сюээ, выжидавшая удобный случай, сама пошла за Хуэйлянь.

— Сестрица, — говорила ей Сюээ, — ты стала как красавица изнеженная. Тебя никак не дозовешься.

Хуэйлянь продолжала спать, повернувшись лицом к стене, и даже не шевельнулась.

— Сестрица, — продолжала Сюээ, — все о муже тоскуешь да беспокоишься, что ли? Раньше надо было беспокоиться. Если б не ты, жил бы он себе и здравствовал в доме Симэня.

Замечание Сюээ сразу напомнило Хуэйлянь разговор с ней Цзиньлянь. Она резко повернулась и вскочила с кровати.

— Людей мутить пришла? — закричала ей в лицо Хуэйлянь. — Если даже из-за меня сослали, твое-то какое дело? Дать тебе как следует, чтоб ты на глаза мне больше не показывалась. Будь довольна, что про тебя молчат. Все уж как-то успокоились. Только тебе неймется. Все свой нос суешь, все язвишь.

— Ах ты, рабское твое отродье, потаскуха проклятая! — обрушилась на нее рассвирепевшая Сюээ. — Да как ты смеешь меня ругать?

— Пусть я рабское отродье, потаскуха. Зато ты любовница слуги, — отвечала Хуэйлянь. — Лучше с хозяином жить, чем, как ты, со слугой. За чужим мужем бегаешь, да еще и похваляешься.