Русские инородные сказки - 6 - Макс Фрай

Никакой реакции. Только передернулась пара точеных копытец. «Во сне», — понял Никола, сам пребывая как бы во сне. И еще раз пересчитал копытца. Пара. Одна пара. И все, если говорить о копытах. Приходя в себя, но одновременно еще более туманясь мыслью, Никола разглядел заломленные локти, полускрытый буйными кудрями профиль, сложенные одна к одной и умощенные под щеку ладошки. А также нездешней смуглости обнаженный торс, как из меховых штанов, выраставший из косматых бедер. И еще: из кудрей буйных на полпальца выглядывали крепкие рожки. «Молодой ишшо», — определил Никола.

Беглец спал безмятежно, как у себя дома. «Умаялся, сердешный, — съязвил Никола, чтобы вернуть обычную ясность мысли. — Ай-яй-яй! Сейчас-сейчас… придет серенький волчок — и укусит!»

Сивый! Ну не выдавать же на съедение этакое чудо чудное, диво дивное, а что делать с соседом? Нехорошо получится, если просто прогнать с порога. Объяснить Сивому, что за добычу он преследовал на самом деле, не представлялось возможным.

Никола поднялся наружу, ухватил косульку за задние ноги и отволок подальше, за кусты. «Бери», — сказал он Сивому, махнув рукой. Для этого не пришлось даже перекидываться: Сивый всегда понимал его, потому Никола и позволил остаться здесь его стае, когда облюбовал этот лес для себя.

У себя Никола подбросил дровишек в огонь, накрыл козлоногого, заботливо подоткнув одеяло. Тот только перебрал копытцами и замученно всхлипнул. Никола покачал головой, но будить его не стал. Обернулся Серым Волком и, вспрыгнув на широкую кровать, свернулся клубком поверх одеяла. Нос положил на хвост и благословил себя на сон грядущий такими словами: «Кто спит, тот обедает, как писал Дюма-отец. Утро, понимаешь, вечера мудренее. Какую, может, консерву открою. А чем этого кормить? За сеном, что ли в деревню?..» — тут мысли его спутались и угасли.

Разбудил его шорох, робкое дыханье. Натощак сон неглубокий. Никола наставил уши, втянул прогревшийся воздух, почти на вкус отдающий козлом, приоткрыл зелено полыхнувшие глаза. Фавн козлом скакнул с кровати — чуть не через всю комнату. Но Никола оказался проворнее, он встретил робкого гостя перед дверью, припав на передние лапы и приветливо приоткрыв пасть. Хвост его похлопывал по навешенной на дверь шкуре. То ли гость с собаками не был знаком, то ли его так просто не проведешь — он зашелся тонким блеяньем и закрыл глаза. Руки вытянул перед собой, то ли защищаясь, то ли умоляя. И так застыл, ожидая смерти. Израненные ноги мелко дрожали.

Тьфу ты, подумал Никола. Это ж надо! Но тут вспомнил, сколько гостю пришлось уже натерпеться (не говоря даже о том, как его сюда занесло), и поступил по-человечески: обернулся, подошел и похлопал успокоительно по смуглому плечу. Фавн широко раскрыл глаза, уставился на добра молодца, закатил зрачки и винтом начал падать. Никола подхватил его и отнес на кровать. Стоило скакать!

Из шкафчика достал бутылку, выдернул пробку из горлышка. Потянуло бражкой, огненной водой — и травами, травами. Оттянув безвольную челюсть, Никола влил в гостя с полглотка, успев заметить, что зубы у него так, серединка на половинку. Не хищник и не травоядное. Всеядный, как человек. Ну и слава богу.

Фавн закашлялся и вскочил, вернее, попытался, но был остановлен широкой ладонью, уложен обратно, накрыт одеялом.

— Как дела? — спросил Никола.

— А ты кто такой? — не растерялся фавн.

Конечно, они понимали друг друга: в сказках и мифах все говорят на одном языке, а как же иначе?

— Я ворон здешний, а не мельник, — немного невпопад нашелся Никола, вызвав очередное оцепенение у нервного гостя. Так он обычно дразнил русалку, а тут само на язык вывернулось.

— Ладно, — покровительственно похлопал он по плечу беженца из Эллады. — Я — Серый Волк, оборотень, в натуре, как сейчас говорят. Но ты не бойся.

— Я не боюсь, — вопреки сотрясшему плечи ознобу сказал гость. И старательно улыбнулся. Было в его улыбке что-то козье, как и в желтоватых глазах, то ли косящих, то ли слегка безумных. Но когда улыбка стаяла с его лица, что-то от нее все же осталось, видно все дело было в чуть загнутых уголках губ. Только заглянув пристально ему в глаза, Никола убедился, что он вовсе не улыбается. Такая вот улыбчивая мордашка — улыбается сама.

— Не бойся, — веско повторил Серый Волк. — Я тебя не съем. Честное слово. Маугли ты мой. Косулей выкупленный. Кстати, есть хочешь?

— Пить…

Никола расшевелил огонь, выскочил зачерпнуть снега подальше, где не натоптано. Подвесил котелок, выбрал травки поздоровее.

— Насквозь промерз?

— Согрелся уже.

— Да я вижу, вижу. Холодной не дам, будем чай пить. Заболеть не хватало. Здесь Асклепиев ваших с Хиронами не водится.

— Где — здесь? — встрепенулся гость.

Никола помолчал, раздумывая, как подсластить новость. Но вспомнил, что правда, как травка, чем горше, тем здоровее.

— Да вот здесь. На Руси, понимаешь, матушке.

Безмятежное лицо показало Волку, что гость о Руси-матушке слыхом не слыхал. Видом уже повидал, однако.

— А в ваших кущах еллинских, значит, русского духа не чуяли?

— Чи-во? — наклонился фавн.

— Да так. Давай знакомиться. А зовут меня Николаем, по батюшке кличут Никифоровичем.

— Так ты наш? — обрадовался фавн, услышав знакомые имена.

— Да ну какой там. Это так, культурное наследие.

Фавн вздохнул.

— А я — Иларий. — И невзначай улыбнулся козьей своей, но нестерпимо обаятельной улыбкой.

— Веселый, значит, — улыбнулся в ответ Серый Волк. — Ну, сегодня ты уж всласть повеселился. Давай-ка я твои ноги посмотрю. Снег — он, конечно, чистый…

Иларий послушно выпростал ноги из-под одеяла, озабоченно оглядел их. Покачал головой.

— Это тебе не по склонам пелеонским скакать. Аки козленти. Ничего, до свадьбы заживет. Вот найдем тебе подходящую козочку…

Фавн весь передернулся, возмущенно запыхтел.

— Да ладно, ладно. Пошутил я. Ну уж я не знаю, как ты мавкам глянешься. Таких как ты тут видом не видали, слыхом не слыхали. Как тебя угораздило? — приговаривал Никола, ловко обкладывая израненные лодыжки распаренной травой и обматывая сверху бинтом медицинским стерильным.

— Да вот… — снова передернулся Иларий. — Я от Власа бежал…

— От Власа, говоришь? Эх, все родные звуки. Колыбель цивилизации… И дальше? Чего от него, неповоротливого, тупого, бегать?

— Тупой-то он тупой, да поворотлив не в меру. И туда поворотлив, и сюда. Ну, в общем, противный.

— Ну, в общем, Греция. Платон, «Пир». Ну и дальше?

— Ну и я бегу — а там пещерка. Кусты сзади далеко трещат. Я в пещерку и юркни. Думаю, козел этот…