Прыжок над бездной (сборник) - Сергей Снегов

— Я бы все-таки предложил возвратиться к самой важной сегодня проблеме: кто такие Олли, Спенсер и Гаррисон? Какие цели преследует их появление на Земле? Я этот вопрос ставлю конкретно, но конкретных возражений пока не вижу.

Боячек не считал, что Олли, Спенсер и Гаррисон ставят очень уж трудные вопросы. Ответы к тому же на них уже даны. Здесь упоминаются термины: посол, шпион, разведчик. Термины древней дипломатии мало соответствуют межзвездным отношениям. Раньше все проблемы исчерпывались взаимосвязями внутри биологически однородного общества, сейчас мы говорим об общности разума, об общности высших принципов нравственности, но отнюдь не об общности биологических форм существования, а это порождает свои особые трудности. И первая — проблема физической несовместимости, та самая, с какой столкнулся несчастный «Цефей». Люди неосторожно сунулись к харибдянам — и поплатились жизнью.

— Современные полеты к звездам повторяют ситуации древних мифов, — размеренно гудел Боячек. — Греков волновала проблема контактов богов и людей. Вспомните, как Зевс являлся своим смертным подругам: в образе орла — Семеле, быка — Европе, лебедя — Леде, золотого дождя — Данае. Изобретательность Зевса, согласитесь, была незаурядна. Семеле захотелось увидеть своего друга в истинном его облике. Но чуть он предстал перед ней, она была испепелена. Почему погибла неразумная Семела? Не оттого ли, что Зевс, поддавшись ее мольбам, нарушил им же изобретенные правила безопасности при общении с людьми?

— Поучительная история, — холодно констатировал Рой.

— О чем я и говорю! Предварительное изучение форм существования есть обязательное условие общения разных цивилизаций. И раньше, чем контакт примет форму связи всех членов общества, отправляют тайного посланца. А тот должен обладать внешностью сродни изучаемой цивилизации, он должен быть близок ей — имманентен ей, я так скажу.

— Божество в образе неандертальца?

— Скорее уж ген божества в теле неандертальца, если шутить по-вашему, Рой. Ибо мозг посланца должен, в общем, действовать на уровне цивилизации, внутри которой оперирует. Посланец способен выступать и как бродильное начало, но лишь в меру возможностей общества. Теперь возвращаемся к Олли. Вы правы: она была на Харибде посланцем более высокой цивилизации. На Землю она попала, как вы и доказываете, неожиданно, а здесь убедилась, что мало подходит для налаживания связи с людьми. И отосланная ею информация дала возможность разработать иной способ терпеливого знакомства с нами. Так появились Спенсер и Гаррисон, а может быть, и еще не открытые нами другие Спенсеры и Гаррисоны, которые благополучно бродят среди нас. Думаю, между прочим, что эти существа до чрезвычайных происшествий искренне считают себя людьми. Роль их остается тайной для них.

Рой заметил, что в ответ на его точку зрения ему лишь выдвинули другую. Каждый доказывает возможность своей концепции. Но возможность — не больше чем возможность. Требуется достоверность, а не гипотезы. Достоверно существование инозвездных посланцев. Но как объяснить вызванные ими несчастья?

— Могу это сделать по тому же принципу ежели бы да кабы, — спокойно сказал президент. — Вы с братом развернули перед нами яркую картину гибели широковещательной станции кентаврян. Не логично ли допустить, что произошло внезапное изменение сигналов, которые и запутали Спенсера и Гаррисона? Несчастья на Земле лишь отзвуки разразившейся вдалеке катастрофы.

Рой недоверчиво покачивал головой. Нужно наконец вырваться из сферы догадок. Его могут убедить только факты.

Генрих сказал, что может сообщить о некоторых фактах. Брат удивленно уставился на него. Какие еще неизвестные факты? Генрих объяснил, что он лишь сегодня закончил проверку одного предположения и еще не успел поделиться выводами.

— Мы слушаем вас, — сказал Боячек.

— События на Земле и Марсе как-то связаны, против этого никто не спорит. Я сверил время событий. Спенсер стал приподниматься на диване точно в ту секунду, когда Андрей уловил расшифровку два-два — четыре. Точно в ту секунду! Но это еще не все. Мы сегодня ничего не говорили об Артемьеве, а его нельзя оставить в стороне. Трансляция сна, как это обычно бывает у Артемьева, подготовлялась заранее, но само сновидение началось в ту же минуту. И авария планетолета и сновидение Артемьева совершались во время приема сигналов с Кентавра, свидетельствовавших о катастрофе.

— Убедительно! — сказал Рой. — Но ты не говорил, что собираешься сопоставить эти события во времени.

— Мысль об этом явилась, когда ты недавно доказывал, что инозвездные посланцы — агенты злотворения. Олли — и зло! Для меня это не вяжется, Рой. Вред высокоразвитая цивилизация может причинить и не засылая агентов — прямым нападением, например. И я вспоминал безумные глаза Спенсера, Рой! До той секунды они были нормальны, смирные приемники внешнего света, а не пронзительные излучатели! Даже если бы вскоре не произошло трагедии, то такое мгновенное изменение само по себе свидетельствовало об ужасном событии. Я помню охвативший меня в ту секунду страх. Он был вещим, по твоему любимому выражению.

Рой практически был уже убежден, но хотел обсудить выводы из сделанных ему возражений. Хорошо, пусть добро в качестве нормы, а несчастья — от неведомых катастроф. Резон в таком толковании есть. Но не отменяется вопрос: как бороться со Спенсерами, порою катастрофически впадающими в безумие? Чем грозит их безумие человечеству?

Он обращался к молчавшему весь диспут Араки — хотел закончить в присутствии Боячека завязавшийся раньше спор.

Араки сдержанно сказал, что разработка методов защиты относится скорей к компетенции физиков, чем физиологов. Все беды, о которых шла речь — авария звездолета, болезнь Генриха, болезнь Андрея, — произошли от физических причин. Что до безумия, то он повторит: безумие — реакция на удар; реакция эта иногда слом психики, а иногда форма защиты от более грозных последствий. Обществу такие акты безумия не грозят. Если гениальность становится общественным достоянием, то безумие остается индивидуальным несчастьем.

— Очень глубокая мысль, — с волнением сказал Генрих. — И мне кажется, из нее вытекают важные выводы. Я буду думать об этом!

— Кончим на этом, друзья! — предложил Боячек. — Резюме: исследования продолжаются, выводы докладываются.

Братья возвращались к себе пешком. Генрих молчал почти всю дорогу. Рой спросил, о чем он размышляет.

— О Гаррисоне, — сказал Генрих.

— О Гаррисоне? Что в Гаррисоне нашлось удивительней, чем у Олли, чем у Спенсера?