Какого года любовь - Холли Уильямс

отказаться от предложения поработать в “Таймс”. Одной рукой она вонзала вилку в горку козьего сыра с рукколой, другой придерживала Сьюзи.

– Это что, из‐за принципов Элберта, что ли? Я люблю своего брата, но, Вай, он живет в параллельном мире! Это потрясающая возможность, ты просто обязана за нее ухватиться!

Вай, гоняя по тарелке салат, спряталась за растрепанной челкой. “Надо ж, как Роуз заговорила, один в один как Амелия”, – подумала она.

– Мы получаем “Таймс”, дорогая, и, поверь мне, газета не так уж плоха! – рассмеялась Роуз и продолжила, посерьезнев: – Знаешь, на самом деле ты могла бы влиять на общество, работая там. Если хочешь, конечно, чтобы твои писания подталкивали людей к тому, чтобы пошевелить мозгами. Ведь в “Обсервер” вы просто проповедуете перед теми, кто и так уже обращен в вашу веру, не так ли?

Именно это попыталась Вай сказать Элберту несколько дней спустя, когда приняла предложение Пола Кинга. Что это и возможность, и ответственность.

– Да ради Христа, Вай! – Обжигающее недоверие в глазах Элберта. Костяшки пальцев побелели. Изо всех сил он старался сохранить самообладание. – Поверить не могу, что ты станешь работать на эту грязную гребаную газетенку, на Руперта Мёрдока – и это после Уоппинга[36], после того, что он сотворил с профсоюзами!

Она чувствовала себя как под обстрелом, и голова у нее кружилась после того, как Мэл, празднуя перемены, напоила ее шампанским, так что линию защиты она выбрала совершенно неверную.

– Хорошо, но не кажется ли тебе, что разумней воспользоваться шансом проникнуть внутрь и реально попробовать что‐то изменить, чем просто… ну, ты знаешь… болтаться по ультралевым обочинам и, если уж глядеть правде в глаза, в общем‐то, ни хрена не делать?

Элберт отпрянул, как от удара, а Вай отвернулась было, цепляясь за свою правоту, но тут же, сразу, пожалела о том, что ляпнула. На самом деле она так к активистской работе не относилась и всегда восхищалась Элбертом, его способностью всего себя отдать правому делу. Он готов был хоть на дереве жить зимой, хоть в тюрьму попасть за то, во что верит.

Но не один же на свете способ изменить жизнь! И потом, если на то пошло, ей нравилась атмосфера в “Таймс”. Она могла спорить – и спорила – с Полом о том, как подавать сюжеты, и тот явно был восхищен ее напором. Да и, правду сказать, не так часто допускал снисходительный тон, потому что молода-зелена и к тому же девица: “наша звездочка-репортерша”.

Вай исчезла в толпе со своим блокнотом, и Элберту как‐то сразу вдруг стало легче – и сразу же окатило виной. Клара подошла, пританцовывая, чтобы позаимствовать у него косяк, и он отвлекся от своих переживаний, стал размахивать куревом так и сяк, и они закружились вместе, когда она за ним потянулась. Это было весело, и Элберт почувствовал, что его отпускает.

Атмосфера была отличная, энергия волнами шла отовсюду, от каждой улыбки, от смешных плакатов, от каждого динамика над головой. Такой был кайф, радостно и бездумно топтаться под быстрый джангл у закрытого “Маркс энд Спенсер” или глазеть, как циркачи жонглируют огнем перед “Фортнум энд Мейсон”.

– Вот правда, как кто‐то может смотреть на это и не примкнуть? – в никуда сказал Элберт.

– Точняк, нет лучше способа провести жизнь. – Клара приобняла его, сморщив в улыбке пухлое личико. От нее, мягкой и теплой в его руках, слабо пахло мятным ингалятором.

В какой‐то момент они потеряли обоих Томов, но Элберту было все равно. Так они с Кларой и провели весь день, хохоча. “Как с ней легко”, – подумал он, смутно осознавая, что отчасти, если не в основном, легкость эта – следствие таблеток, самокруток и выпитых банок. Но зато двигались они в лад, плавно и приятно. В то время как жизнь с Вай становилась сплошным острым углом.

Позже, на Парк-лейн, пришлось пробираться между группками людей в балаклавах, и стало заметно, что мирный протест понемногу переходит в свары и перепалки.

– Давай просто заглянем в Гайд-парк, и все? – дернув его за руку, сказала Клара. – Говорят, там установлено несколько звуковых систем. Чтобы закончить день на праздничной ноте.

Но у всех входов в парк стояла полиция. В защитном снаряжении, строем, наступала. Настроение толпы на глазах менялось. Мимо Клариной головы просвистела консервная банка; запахло гарью. Ощущение враждебного напора не стыковалось с тем настроением полусонного веселья, в котором прошел весь день. В дневном свете конная полиция в люминесцентных жилетах выглядела нереально, как нежить из ночного кошмара.

У Элберта сердце забилось быстрей. Он стал озираться, гадая, где сейчас Вай, и обнаружил, что крепко держит Клару за руку. Между тем один из диджеев на вышке рекомендовал протестантам: “Остыньте!” и “Давайте, ребята, в легкую!” – адресуя полиции более яростные призывы: “Отвалите! Отстаньте от нас!” Самодельные снаряды в виде разбитых парковых скамеек и даже комков грязи летели мимо, метя в блестящие щиты полицейских.

Оглядевшись, Элберт понял, что полиция настроена по‐боевому. Им приказано подавить протест. Девушка с дредами с растерянным видом держала в руках разбитые очки, по ее платью текла кровь. Полицейский рядом вжимал в землю ее совсем юную подружку. Другой замахивался на протестанта дубинкой, выкрикивая “назад!”, но не давал возможности отойти.

– Охренеть, – с чувством сказала Клара.

И они бросились бежать. За пределами парка остановились, чтобы перевести дух, обернулись глянуть, что происходит, и увидели, что силы порядка и протестующие смешались все в кучу. Полиция не выпускала людей, которые хотели уйти. Все кричали, отбивались и нападали.

– Гребаные свиньи, – сказал Элберт, в котором росла ярость от того, что сладостно проведенный день на глазах прогоркает. – Что ж они делают? Зачем? Разве это решит дело? Хуже способа не придумать…

– Послушай, мне в любом случае надо уже уходить. Пора выгулять Карла Тявкса, – умиротворительным тоном перебила его Клара. – Может, зайдем ко мне ненадолго?

Элберт помолчал, переваривая, и устыдился того, что вообразил, будто в приглашении кроется что‐то еще помимо естественного желания двух друзей дружески завершить день.

Ему бы вообще‐то надо домой. Но Вай, вероятно, еще не вернулась, а если вернулась, то наверняка занята, пишет свой репортаж. Работает, не отдыхает. Кровь Элберта еще бурлила, нервы вибрировали. Он не был готов расстаться и – по домам.

– А что, почему бы и нет?

– Вот и ладно. – Клара взяла его за руку и повела к метро.

Между тем Вай, добравшись до их с Элбертом обиталища в цоколе дома на Матильда-стрит, увидела, что все окна темны. Страх, пронзивший ее изнутри, когда она узнала, чем закончилась демонстрация, быстро сменился недовольством. Видно, Элберта, как обычно, понесло куда‐нибудь отметить пережитое.

Он не вернулся и к тому времени, когда она продиктовала по телефону