Грёзы Февра - Джордж Мартин

– «Грёзы Февра» достаточно велик, – напомнил Йергер. – И скороходен, как вы сами говорили.

– На этой чертовой реке полно больших пароходов, – сказал Марш. – Да, он был почти больше всех, кроме «Эклипса», но кто может сказать это по внешнему виду, не сопоставив с размерами другого корабля? Что касается скорости, то не составляет особого труда заставить его тащиться в полсилы.

Марш рассвирепел. Наверняка именно так они и поступали-ползли как черепахи, используя машины вполсилы. Поэтому так трудно было обнаружить «Грёзы Февра». В какой-то мере дело стало проясняться.

– Проблема состоит в том, – заключил лысый, – что нет способа определить, какое ему дали название. Конечно, мы можем проверять все пароходы подряд, подниматься на борт и осведомляться о нужных вам людях, но… – Он развел руками.

– Нет, – сказал Эбнер Марш. – Я отыщу его более простым способом. Никакая краска не изменит «Грёзы Февра», так что я легко узнаю его, когда увижу. Раз уж мы здесь, то продолжим наш путь в Новый Орлеан. – Марш подергал себя за бороду. – Мистер Грув, – обратился он к боцману, – найдите наших лоцманов. Они знают низовье реки и все местные пароходы. Попросите их просмотреть сохранившиеся у меня газеты и отметить суда, которые покажутся им незнакомыми.

– Хорошо, капитан, – отозвался Грув. Эбнер Марш снова повернулся к детективам.

– Боюсь, джентльмены, ваши услуги мне больше не понадобятся. Если вам все-таки случится натолкнуться на мой пароход, как найти меня, вы знаете. За мной не станет, я щедро вознагражу вас. – Марш поднялся. – А теперь соблаговолите вернуться в корабельную контору, и я рассчитаюсь с вами окончательно.

Марш заканчивал ужинать, доедая жареных цыплят с тушеным картофелем. Цыплята, к его величайшему огорчению, оказались непрожаренными. В этот момент к нему подошел Кэт Грув и подставил рядом стул. В руке он держал листок бумаги.

– У них ушел почти целый день, капитан, но они справились с задачей, – сообщил Грув. – Чертовски много оказалось пароходов. Из них штук тридцать незнакомы им обоим. Тогда я просмотрел газеты сам – данные о размерах судов, об их владельцах и тому подобное. Некоторые имена были знакомы мне, и я вычеркнул все маломерные и заднеколесные суденышки.

– Сколько же осталось?

– Только четыре. Четыре крупных большеколесных корабля, о которых прежде никто не слышал. – Грув протянул список Эбнеру Маршу. Там, аккуратным столбиком, печатными буквами были написаны четыре названия:

«Б. ШРЕДЕР»

«КУИН СИТИ»

«ОЗИМАНДИАС»

«Г.Ф. ХЕКИНДЖЕР»

Марш, хмурясь, долго и пристально рассматривал список, словно в имени должна скрываться подсказка, а он ее не видит.

– Они вам говорят о чем-нибудь, капитан?

– Это не «Б. Шредер», – вдруг сказал Марш. – Его строили в Нью-Олбани примерно в то же время, когда мы строили «Грёзы Февра». – Он почесал затылок.

– А последнее судно! – Грув указал пальцем. – Взгляните на инициалы, капитан. Г.Ф. Может, под ними скрываются «Грёзы Февра»?

– Может быть. – Марш начал вслух произносить имена:

– Г.Ф. Хекинджер. Куин Сити. Ози… – Это было трудное. Он порадовался, что ему не требовалось произносить его по буквам. – О-зи-ман-ди-ас.

И тогда медлительный ум Эбнера Марша, который никогда ничего не забывал, выдал ответ – с легкостью, с какой река выбрасывает на берег плывущую корягу. Над этим словом не так давно он уже ломал голову, листая книжку.

– Минутку. – Марш поднялся и быстро зашагал в свою каюту. Книги лежали на дне одного из ящиков комода.

– Что это? – спросил Грув капитана, когда тот вернулся.

– Дурацкие стихи, – ответил Марш.

Он полистал Байрона, но ничего не нашел там, тогда переключился на Шелли. Искомое лежало перед глазами. Марш откинулся на спинку стула, нахмурился и снова перечитал.

– Капитан, – тронул его Грув.

– Послушайте вот это, – сказал Марш и прочел вслух:

«Я – Озимандиас. Отчайтесь, исполины!Взгляните на мой труд, владыки всей Земли!»И рядом – ничего. Вкруг места, где лежалиСтолетьями той статуи руины,Бескрайние пески теряются вдали.

– Что это?

– Стихотворение, – сказал Эбнер Марш. – Дурацкое стихотворение.

– И что оно означает?

– Оно означает, – сказал Марш, закрывая книгу, – что у Джошуа депрессия от поражения. Хотя причину этого вы пока не поймете, мистер Грув. Важно одно: предмет нашего поиска носит название «Озимандиас».

Тогда Грув протянул ему другой листок бумаги.

– Я выписал сюда из газет еще кое-какие сведения, – пояснил он и прищурился, чтобы разобрать собственный почерк. – Давайте посмотрим. Этот Ози… Ози, как там бишь его, обслуживает линии Натчеза. Хозяина зовут Дж. Энтони.

– Энтони, – повторил Марш. – Черт. Второе имя Джошуа – Энтони. Натчез, говорите?

– Натчез – Новый Орлеан, капитан.

– Мы останемся здесь на ночь. Завтра с рассветом тронемся в Натчез. Вы меня поняли, мистер Грув? Не хочу терять ни минуты светового дня. Чтобы с восходом солнца наши паровые котлы уже вовсю работали, и мы были готовы к путешествию.

Может, у бедного Джошуа и не оставалось ничего, кроме отчаяния, но Эбнер Марш чувствовал, что настроен куда решительнее. Ему предстояло свести кое с кем счеты, а потом, когда он покончит с этим, от Деймона Джулиана не останется ничего, как и от той дурацкой статуи.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. На борту парохода «Эли Рейнольдз». Река Миссисипи, октябрь 1857 года

В ту ночь Эбнер Марш не спал. Длинные часы темного времени суток он провел в своем кресле на штормовом мостике, сидя спиной к смутным огням Виксбурга, лицом к реке. Ночь была прохладной и тихой, вода походила на черное стекло. Временами в поле зрения в венце огней, дыма и искр возникал какой-нибудь пароход, нарушая тишину всплесками воды. Пароход швартовался у причала или проходил, звук его гудка угасал вдали, и безмолвная темнота снова поглощала округу. Над водой серебряным долларом висел месяц. Эбнер Марш прислушивался к вечному говору реки, на фоне которого звучали натужные скрипы старушки «Эли Рейнольдз», случайные голоса или звуки шагов, обрывки песни, доносившиеся со стороны Виксбурга. Река катила свои воды на юг, билась о борт судна, словно хотела увлечь его за собой дальше на юг, туда, где ждали его люди ночи и «Грёзы Февра».

По странной причине Марш чувствовал себя преисполненным ночной красоты и той темной прелести, которая так трогала хромого британца Байрона. Капитан прислонил спинку стула к старому колоколу и устремил взгляд на луну, звезды, реку, подумав, что, возможно, ему в жизни выпал последний момент тишины и покоя. Потому что завтра или послезавтра он непременно найдет «Грёзы Февра», и летний кошмар может начаться сызнова.