Рай с привкусом тлена - Светлана Бернадская

Любопытство взяло надо мной верх, и после недолгих колебаний я спросила как бы между прочим:

— Кто эта леди в зеленом платье?

Женщина как раз откинула за спину длинные прямые волосы и, грациозно покачивая бедрами, двинулась в сторону зрительских трибун.

— Эта? — Диего проводил женщину не слишком приветливым взглядом. — Донна Эстелла ди Гальвез. Только едва ли можно назвать ее леди.

— Почему?

— Эта женщина — позор своего достойного рода. Ди Гальвезы веками владели лаймовыми рощами на восточном побережье полуострова, весьма зажиточная и уважаемая семья. Однако их наследник, покойный дон Себастиан, выбрал в жены эту безродную потаскуху из Лиама.

— Говори тише, — шикнула я на него, опасливо озираясь. — Тебя могут услышать.

— Пусть слышат. Война коснулась почти каждой семьи в Саллиде, и благородный дон Себастиан не стал исключением, сложив голову в сражении за свою страну. Его престарелая мать, убитая горем, вскоре последовала на небеса за сыном. Вот только кое-кто из почтенных людей уверен, что вероломная невестка ей в том помогла.

Открывшиеся подробности побудили меня еще раз с живейшим интересом взглянуть в сторону странной красотки. Ее место было высоко, в последних рядах, выше которых располагался лишь узкий выступ, где несли стражу аркебузиры. Насколько я уже знала, чем ниже в обществе считалось положение зрителя, тем выше находилось его место на трибуне.

Диего меж тем продолжал:

— Наследников дон Себастиан так и не дождался, и внезапно случилось так, что лиамская шваль осталась единственной владелицей старинного родового поместья. Чудесные лаймовые рощи хиреют и чахнут, а семейное дело Ди Гальвезов осталось лишь прикрытием ее темных делишек. В Сенате уверены, что она связана с пиратами и контрабандистами. Ее частые отлучки из Кастаделлы всякий раз завершаются поступлением новой партии свежего мясца на невольничьи рынки.

Я с трудом сдержалась, чтобы не осадить Диего за пренебрежительные слова о несчастных пленниках, попавших в рабство. А вот презрение мужа к женщине в золотисто-зеленом платье нисколько меня не задело.

— Кстати, она владелица того самого раба, который будет драться с твоим Вепрем.

Ах, вот чью эмблему я видела на фишке напротив имени Зверя! Интересно, о чем Джай мог разговаривать с ней?

Тем временем оживленная возня у восковой доски прекратилась: фишки были расставлены, пары сформированы, бойцы по сигналу покинули арену, и распорядитель во всеуслышание объявил начало поединков. Я поглубже вздохнула и сцепила на коленях руки. Как бы я ни храбрилась, но высидеть несколько часов на трибунах, наблюдая за публичными драками несчастных рабов, было тем еще испытанием.

Арена странным образом успокаивает. В этом круге, на этом песке я провел добрую часть своей жизни. Помимо моей воли Арена влезла под кожу, отравила душу, стала частью меня. Вдыхаю знакомый запах высушенного солнцем камня, нотки сырости, тянущиеся из многочисленных извилистых подвалов, едва уловимый запах крови, впитавшейся в песок. И привычную мешанину из приторных ароматов — южане обожают поливать себя духами. Ощупываю взглядом каждую знакомую деталь, молча приветствую древнюю Арену — в ней всегда видишь одновременно и старого друга, и непобежденного врага. Наверное, так мужчина, возвратившийся домой после долгой отлучки, приветствует жену, с которой прожил долгие годы и уже не знает, любит ее по-прежнему или просто привык — к сварливой, уставшей, располневшей, но бесконечно родной.

Впрочем, мне этого не узнать: жены у меня никогда не было и не будет. А Арена встречает меня молчаливым равнодушием. Ей все равно, погибну я на пропитанном кровью песке или снова выйду из круга победителем.

Выныриваю из раздумий, когда Вель подзывает меня и просит сделать выбор соперника. Разумеется, откуда ей знать всех бойцовых рабов? Бросаю взгляд на доску и холодею, обнаружив до боли знакомую фишку с зеленым кружочком лайма. Она здесь. Та, которая за несколько лет рабства сумела изуродовать не только мое тело, но и душу. Сейчас она выставила лучшего своего бойца, который знаком мне по некоторым прошлым битвам — из тех, кто умеет побеждать и выживать. Халиссийца по прозвищу Зверь.

Не раздумывая, называю его. Несмотря на духоту, по голой спине расползается могильный холод: она где-то здесь. Возможно, уже увидела меня.

С нас снимают ошейники вместе с путами и выводят на арену: новички могут приноровиться к размерам и форме круга, привыкнуть к плотности морского песка. Опытные бойцы лениво разминают мышцы, отрабатывают на невидимом противнике коронные удары. Отыскиваю глазами своего соперника. Устрашающие татуировки призваны сломить волю врага еще до начала боя — но только не такого врага, как я. Зверь старается выглядеть спокойным и расслабленным, но вся эта внешняя бравада и хвастливые рисунки не скрывают усталости в темных глазах. Издали рассматриваю шрамы на его теле — не все они получены в бою. Некоторые мне знакомы настолько, что мои собственные, уже давно зажившие, пронзает фантомная боль. Она добралась и до этого. Сучке по-прежнему доставляет удовольствие ломать сильных мужчин.

Ничего, брат. Для тебя этот ад скоро закончится.

Невольно оглядываюсь, чтобы отыскать взглядом Вель, ободрить ее улыбкой, но… внезапно замечаю другие глаза — черные, безумные, как порочная душа их владелицы. Стоит у самого бортика, поигрывает смуглыми обнаженными плечами, смотрит прямо на меня и ехидно скалится. Молча подает едва заметный знак пальцем, подзывая к себе. Она уже больше года как не хозяйка мне, но внутри все цепенеет, замирает в предчувствии боли, боится ослушаться приказа. Теперь я принадлежу другой, и впору бы тряхнуть головой, отвернуться и сделать вид, что женщины по ту сторону круга не существует, но ноги предательски переступают, делают шаг за шагом — до тех пор, пока колени не упираются в прохладный каменный бортик.

— Снова здесь? — яд капает с подкрашенных кармином губ, сочится с каждым оброненным словом. — Я думала, ты уже давно издох.

— Не издох. Победил в прошлой резне.

— Вот что значит слишком долго отсутствовать дома. Пропустила все самое интересное.

— Самое интересное еще впереди, — животный страх постепенно отпускает, уступает место внутреннему торжеству, губы растягиваются в злорадном оскале.

— О да, ты получил достойного соперника. Бой обещает быть зрелищным.

Жаль, что она не понимает, о чем я. Ничего, придет время, и она вспомнит мои слова.

— Я скучала, — медленно, словно нехотя, протягивает руку, царапает линию на моей обнаженной груди. Вдавливает острый ноготь в не до конца заживший шрам от клейма.

— Не могу сказать того же, — холодное презрение к ней само выливается наружу.

— Не представляешь, сколько раз я пожалела о том, что продала тебя. Женская слабость, знаешь ли. Надо было убить. Медленно, красиво. И наслаждаться каждой каплей крови, вытекающей из твоих вен, пока