Тайны великих книг - Роман Белоусов

Когда-то и он, Герман Мелвилл, завербовался юнгой на корабль, уходивший в рейс. Правда, пошел он на это не ради романтики дальних дорог, а ради хлеба насущного — нужда побудила его тогда отправиться в плавание. Вот почему сегодня, когда пакетбот, едва отчалив от пристани, медленно скользнул вниз по реке Акушнет, мимо застывших без движения у причалов китобойных судов, на него нахлынули воспоминания.

Ему вспомнилось, как он стоял на палубе китобойца «Акушнет», молодой, полный сил и надежд. Впереди было загадочное море и неведомые земли. Потом были постоянные придирки жестокого, своенравного капитана, бунт и бегство с корабля, жизнь среди дикарей. Домой, в Нью-Йорк, он вернулся бывалым моряком, пробыв в море в общей сложности десять лет. Три года спустя после возвращения рассказал о своих приключениях в романах «Тайпи» и «Ому». Затем появились новые его «морские романы», основанные в значительной мере на личных впечатлениях. Как заметил впоследствии один из исследователей его творчества, опыт морехода послужил ему стапелями для построения книг.

Теперь он создавал главный труд жизни — роман о китобоях с подробным изображением деталей китобойного промысла. «Книга эта, — писал он о первичном замысле своему издателю, — приключенческий роман, основанный на некоторых диких легендах о китобоях». Давно задуманное сочинение требовало огромного творческого напряжения, сосредоточенности и спокойствия — состояния, как он говорил, «созвучного тихо растущей траве». Увы, ни бегство на ферму из шумного Манхеттена, ни затворничество в маленькой комнатке на третьем этаже нью-йоркского дома не принесли желанного вдохновения. И все же Мелвилл «работал, как невольник», забывая о еде, не щадя своих больных глаз, испытывая огромное нервное напряжение и усталость.

Работа над книгой о китобоях потребовала освежить в памяти кое-какие детали. Для этого и понадобилось ему снова, спустя много лет, побывать в порту, откуда его герои, как когда-то и он сам, уйдут в поход на китобойце «Пекод».

И вот попутный ветер гнал судно, на палубе которого стоял Герман Мелвилл, в сторону острова Нантакет, расположенного в Атлантическом океане.

Давайте развернем карту и найдем на ней этот небольшой клочок суши. Нантакет! Он расположен в укромном уголке, в 110 милях к северо-востоку от Бостона и как бы отрезан от мира океаном. «Стоит себе в сторонке, далеко от большой земли, еще более одинокий, чем Эддистонский маяк». И тем не менее, — говорил Мелвилл, — две трети земного шара принадлежат Нантакету, ибо ему принадлежит море. На карте видно, что по форме остров похож на полумесяц, между «рожками» которого, отстоящими друг от друга миль на пятнадцать, лежит хорошо защищаемая от ветров бухта. Городок Нантакет, раскинувшийся на ее берегах, издавна считался самым многообещающим портом для начинающего китобоя и любителя приключений.

Моряки из Нантакета жили и кормились морем и даже по ночам им снились морские глубины, где проносились стада китов-великанов. Мир, казалось им, буквально «держался на китах», в честь их слагались песни и неслись проклятия.

С тех пор как в Нантакете впервые вытащили на берег убитого Левиафана, отсюда уходили в море десятки безымянных капитанов. Они объехали и покорили всю водную часть мира. Нантакетские китобои первыми осмелились обогнуть мыс Горн и выйти в Тихий океан. Поэтому слова Мелвилла о том, что его герой «запихнул» пару сорочек в свой старый ковровый саквояж и отправился в путь к мысу Горн, в просторы Тихого океана, вполне соответствуют действительности.

Причем так было исстари, поскольку Левиафан, по словам Мелвилла, плывет нам навстречу от самых истоков Вечности. Древние греки называли его кетос, римляне — цетус, англичане, американцы и канадцы — уйэл; голландцы — вал, французы — бален, испанцы нарекли — бальеном, а на островах Фиджи его имя звучит так: пеки-нун-нун.

О китах упоминает Библия, о них во времена античности писали Плутарх, Плиний и Лукиан, а позже — Рабле и Шекспир, Монтень и Мильтон, Беньян и Голдсмит, Готорн и Купер и многие другие. Ученые и путешественники описывали в трудах и записках повадки китов и образ их жизни, а моряки-китобои рассказывали о своих встречах с ними необыкновенные истории.

Как отголоски интереса к китам возникли картины и гравюры, украшавшие стены домов и книжные страницы, на которых, впрочем, вместо китов нередко рисовали каких-то немыслимых морских чудовищ. Даже авторы, претендующие на достоверность изображения, подчас малевали допотопные уродливые туши, ничего общего не имеющие с существующими в природе животными. Фигурки китов из жести маячили на шпилях зданий, выполняя роль флюгеров, а еще выше, на темной ткани небосклона, словно усыпанного бриллиантовой пылью, вспыхивал звездный Кит, плывущий в бескрайних просторах Вселенной.

Чем объяснить такое внимание к этому жителю морских глубин? Только одним — поистине уникальным экономическим эффектом, получаемым от китового промысла. В дело шло все: мясо, жир, кости, кровь, внутренности. И действительно, издавна из китового жира или, как его называют, спермацета, варили мыло, изготовляли свечи и ворвань для освещения, делали краски. Применяли его при выделке кожи и шерстяных тканей, косметических кремов и бальзамов. Особо ценилась так называемая амбра — иногда извлекаемая из кишечника самцов — незаменимая в парфюмерии, особенно при изготовлении духов.

А знаменитый китовый ус! На нем не один век буквально держались корсеты европейских модниц, его применяли для изготовления лорнетов и очков, каркасов зонтиков, пружин для диванов. В Англии существовал закон, по которому королевская чета пользовалась особой привилегией: ей принадлежал каждый найденный на берегу или убитый в море кит.

Во времена Мелвилла в китобойном промысле, добывании «наисладчайшего из масел» — спермацета, было занято около ста тысяч человек. А из 900 судов, составляющих тогда мировой китобойный флот, 735 принадлежали американцам. Охота на китов превратилась в «большой бизнес», постепенно утрачивая романтический ореол. И только в легендах и морских преданиях о подвигах и гибели китобоев продолжал жить героический дух героической профессии. Это была живая история китобойного промысла.

«Рассказы старых китобоев, их фольклор кажутся невероятными, — восклицал Г. Мелвилл, — но в них начинаешь верить, узнав, как изо дня в день живут китобои». Собственно, ради того, чтобы вновь увидеть своих героев, услышать из их уст рассказы о приключениях на море, он и отправился в Нантакет.

Конечно, у него был личный опыт моряка, неплохое знание жизни китобоев, их фольклора и легенд. Была известна ему и литература о китах, в том числе и художественная. Например, рассказ писателя-путешественника Д. Рейнольдса о свирепом и непобедимом белом ките Моха Дике, опубликованный в 1839 году в «Никербокере».

Понравилась в свое время Г. Мелвиллу и книга «Гравюры, изображающие плавание на китобойном судне», он даже написал на нее рецензию в «Литерари уорлд». Пользовался он сведениями, почерпнутыми и у других авторов, писавших о китобоях, безусловно, знал и роман о нантакетских моряках, написанный Джозефом Хартом.

Свидетель трагедии

Во время работы над книгой о китобоях Мелвиллу понадобилось, как говорится, «добрать» материал, пополнить память свежими впечатлениями. А главное — встретиться с капитаном китобойной шхуны «Эссекс», по слухам жившим тогда в Нантакете. Особенно интересовали его подробности гибели шхуны и ее экипажа в 1820 году в результате нападения огромного кита в Тихом океане.

История эта была довольно хорошо известна среди американских моряков и со временем обросла многочисленными фантастическими вариантами, подчас неузнаваемо исказившими подлинную суть трагедии. Во время плавания на «Акушнете» Мелвилл слышал о ней от матросов, она произвела на него «потрясающее впечатление». Тогда же, в 1841 году, в море он повстречался с одним из тех, кто пережил драму «Эссекса» — старшим помощником капитана шхуны Оуэном Чейсом. Он плавал тогда на китобойце «Чарльз Кэррол».

Теперь Мелвилл рассчитывал на новую встречу с ним в Нантакете. Предполагал писатель также раздобыть отчет Чейса о катастрофе, изданный в Лондоне под названием «Рассказ о весьма необычайном и трагическом кораблекрушении китобойного судна «Эссекс» из Нантакета».

Когда пакетбот бросил якорь в гавани и Мелвилл, подхватив свой багаж, сошел на берег, он очутился среди пропахших табаком и ветрами всех морей нантакетских китобоев. Вглядываясь в их загорелые лица, он вспомнил моряков, с которыми не один год бороздил океан вдоль и поперек, словно собственную пашню. Море для них было домом, они жили на нем, как куропатки в прериях, прятались среди его волн, взбирались на них, точно охотник за сернами, взбирающийся на Альпы. Море становилось и их последним пристанищем. На земле же, в Часовне Китобоев, в безмолвном горе жены склонялись перед мраморными плитами с черной окантовкой — скромными памятниками тем несчастным, кто однажды не вернулся из плавания.