Полное собрание сочинений. Том 6. Январь-август 1902 - Владимир Ленин (Ульянов)

IV

Вот почему недостаточен и негоден тот «простой» критерий «осуществимости», посредством которого Мартынов так «легко» «разносил» нашу аграрную программу. Этот критерий непосредственной и ближайшей «осуществимости» приложим вообще только к заведомо реформаторским отделам и пунктам нашей программы, отнюдь не к программе революционной партии вообще. Другими словами, этот критерий приложим к нашей программе только в виде исключения, отнюдь не в виде общего правила. Наша программа должна быть осуществима только в том широком, философском смысле этого слова, чтобы ни единая буква ее не противоречила направлению всей общественно-экономической эволюции. А раз мы верно определили (в общем и в частностях) это направление, мы должны – во имя своих революционных принципов и своего революционного долга должны – бороться всеми силами всегда и непременно за максимум наших требований. Пытаться же наперед, до окончательного исхода борьбы, во время самого хода борьбы, определить, что всего максимума мы, пожалуй, и не добьемся, – значит впадать в чистейшее филистерство. Соображения подобного рода всегда ведут к оппортунизму, хотя бы даже этого и не желали виновники таких соображений.

В самом деле, разве не филистерством является рассуждение Мартынова, усмотревшего в аграрной программе «Искры» «романтизм» – «потому, что приобщение крестьянской массы к нашему движению при настоящих условиях является весьма проблематичным» («Р. Д.» № 10, с. 58, курсив мой)? Это – хороший образчик тех очень «благовидных» и очень дешевых рассуждений, посредством которых русский социал-демократизм упрощался до «экономизма». А вникните хорошенько в это «благовидное» рассуждение, – и оно окажется мыльным пузырем. «Наше движение» есть социал-демократическое рабочее движение. К нему «приобщиться» крестьянская масса прямо-таки не может: это не проблематично, а невозможно, и об этом никогда и речи не было. А к «движению» против всех остатков крепостничества (и против самодержавия в том числе) крестьянская масса не может не приобщиться. Мартынов запутал дело посредством выражения «наше движение», не вдумавшись в различный по существу характер движения против буржуазии и против крепостничества[151].

Проблематичным можно назвать отнюдь не приобщение крестьянской массы к движению против остатков крепостничества, а только разве степень этого приобщения: крепостнические отношения в деревне страшно переплетены с буржуазными, а в качестве класса буржуазного общества крестьяне (мелкие земледельцы) являются гораздо более консервативным, чем революционным элементом (особенно ввиду того, что буржуазная эволюция сельскохозяйственных отношений находится у нас только еще в начале). Поэтому правительству в эпоху политических преобразований гораздо легче будет разделить крестьян (чем, напр., рабочих), гораздо легче будет ослабить (или даже, в худшем случае, парализовать) их революционность посредством мелких и неважных уступок небольшому сравнительно числу мелких собственников.

Все это так. Но что же отсюда следует? Чем легче правительству спеться с консервативными элементами крестьянства, тем больше усилий и тем скорее должны мы направить на то, чтобы спеться с его революционными элементами. Наш долг – определить, со всей возможной степенью научной точности, в каком именно направлении должны мы поддерживать эти элементы, а затем подталкивать их на решительную и безусловную борьбу со всеми остатками крепостничества, подталкивать всегда и при всяких обстоятельствах, всеми доступными средствами. И разве не филистерской является попытка наперед «предписать» степень удачи нашего подталкивания? Да там уже потом жизнь это решит и история это запишет, а наше дело теперь во всяком случае бороться и бороться до конца. Разве смеет солдат, который уже двинулся в атаку, рассуждать о том, что мы, может быть, не весь неприятельский корпус, а только три пятых его уничтожим? Разве не является «проблематичным», в мартыновском смысле, и такое, напр., требование, как требование республики? Да правительству еще легче будет отделаться частичкой платежа по этому векселю, чем по векселю крестьянских требований уничтожить все следы крепостничества. Но нам-то какое до этого дело? Частичку платежа мы, конечно, положим себе в карман, нисколько не прекращая тем не менее отчаянной борьбы за весь платеж. Нам нужно шире распространить идею, что только в республике может произойти решительная битва между пролетариатом и буржуазией, нам нужно создать[152] и упрочить республиканскую традицию среди всех русских революционеров и среди возможно более широких масс русских рабочих, нам нужно выразить этим лозунгом: «республика», что в борьбе за демократизацию государственного строя мы пойдем до конца, без оглядки назад, – а там уже сама борьба решит, какую часть этого платежа, когда именно и как именно удастся нам отвоевать. Глупо было бы пытаться учесть эту часть, раньше чем мы не дали врагу почувствовать всей силы наших ударов и не испытали на себе всей силы его ударов. Так и в крестьянских требованиях наше дело – определить, на основании научных данных, максимум этих требований и помочь товарищам бороться за этот максимум, а там уже пускай смеются над его «проблематичностью» трезвенные легальные критики и влюбленные в осязательность результатов нелегальные «хвостисты»[153]!

V

Переходим ко второму общему положению, определяющему характер всех наших крестьянских требований и выраженному в словах: «… в интересах свободного развития классовой борьбы в деревне…».

Эти слова чрезвычайно важны и для принципиальной постановки аграрного вопроса вообще и для оценки отдельных аграрных требований в частности. Требование уничтожить остатки крепостного порядка обще нам со всеми последовательными либералами, народниками, социал-реформаторами, критиками марксизма в аграрном вопросе и т. п. и т. д. От всех этих господ мы, выставляя такое требование, отличаемся не принципиально, а только по степени: они и в этом пункте неизбежно останутся всегда в пределах реформы, мы же не остановимся (в указанном выше смысле) и пред социально-революционными требованиями. Наоборот, требуя обеспечить «свободное развитие классовой борьбы в деревне», мы становимся в принципиальное противоречие ко всем этим господам и даже ко всем революционерам и социалистам не социал-демократам. Эти последние тоже не остановятся перед социально-революционными требованиями в аграрном вопросе, но они не захотят подчинить этих требований именно такому условию, как свободное развитие классовой борьбы в деревне. Это условие – основной и центральный пункт теории революционного марксизма в области аграрного вопроса[154]. Признать это условие – значит признать, что и эволюция сельского хозяйства, несмотря на всю ее запутанность и сложность, несмотря на все разнообразие ее видов, есть тоже капиталистическая эволюция, что она порождает тоже (как и эволюция промышленности) классовую борьбу пролетариата с буржуазией, что именно эта классовая борьба должна быть нашей первой и коренной заботой, должна быть тем оселком, на котором мы будем испытывать и принципиальные вопросы, и политические задачи, и приемы пропаганды, агитации и организации. Признать это условие – значит обязаться и в особенно больном вопросе об участии мелкого крестьянства в социал-демократическом движении стоять на неуклонно классовой точке зрения, не поступаться ни в чем точкой зрения пролетариата в пользу интересов мелкой буржуазии, а, наоборот, требовать, чтобы мелкий крестьянин, разоряемый и угнетаемый всем современным капитализмом, покинул свою классовую точку зрения и встал на точку зрения пролетариата.