Фарамунд - Юрий Никитин

— Я не хочу тебя пугать, — сказал он тяжело. — Но ты знаешь, наш брак решен. Так надо. И если ты будешь упорствовать, то тебе, в самом деле, придется бояться.

— Никогда этого не будет! — выкрикнула она резко. — Мой род не настолько беспомощен, чтобы родниться с безродным разбойником!

— Тревор сам предложил этот брак, — сказал он.

— Как ты смеешь!

— Все уже решено, — сообщил он. — Я приехал.

И хотя она понимала, что все, в самом деле, решено, понимала и знала, Тревор уже пристроил ее «в надежные руки», что теперь уже ничего не изменить, раз уж этот могущественный человек не только согласился ее взять, но и приехал, оставив огромное войско, в груди поднялась такая буря, что дыхание вырвалось со свистом. Она вскрикнула, ее рука метнулась вперед...

Да, в ярости она попыталась хлестнуть его по щеке, словно он был раб, но на полдороге ее кисть словно попала в железный капкан. Фарамунд медленно опустил ее руку, не сводя глаз с пылающего гневом лица, сказал рассерженно:

— Довольно. Ты ничего не изменишь. Ни оскорблениями, ни отказом. Говорят, я всегда добиваюсь своего. Всегда.

Она выкрикнула:

— Ни в этом случае!

Он усмехнулся уже холоднее, хотя в душе кипела злость, странным образом заполняя ту пустоту, что разъедала душу со дня смерти Лютеции.

— Завтра, — обронил он. — Не будем тянуть. Свершим эту тягостную для обоих церемонию как можно быстрее. После чего я отбуду в свой лагерь. Уверен, что тебя, золотоволоска... или белозубка, как там тебя, это вполне устроит!

Вечером в отведенных ему покоях, он сам стащил рубашку через голову, скрипнул зубами. Легкие раны зажили... вернее, скрылись под твердой корочкой крови, но сейчас он отдирал намертво присохшую к телу ткань. Это случилось за двое суток до того, как показались башни Люнеуса. Большой отряд разбойников имел глупость напасть на вооруженных всадников. Не учли, что хотя их всего дюжина, а разбойников полсотни, но такая дюжина стоит сотни: гнали и рубили до тех пор, пока не затупились мечи о толстые черепа и костлявые спины.

И все-таки, подумал он, здесь небезопасно. Власти конунга не хватает, чтобы следить за всеми землями, что ширятся без его ведома. А тут еще слухи о новых племенах и народах, что движутся с севера...

Оруженосец внес большой медный таз, полный горящих углей. А под стеной в такой же медной жаровне как огромные рубины светилась россыпь крупных углей. Он чувствовал запах березовых поленьев, что неуловимо витал по комнате,

Потом он долго лежал на спине без дум, без мыслей, усталый и опустошенный. Взгляд блуждал по балке, космы паутины уже почернели от копоти, а за окнами светится темное небо с россыпью редких звезд. Усталое тело ныло, сегодня он провел в седле почти сутки, как и вчера и позавчера.

...Сон не шел, взгляд бесцельно скользил по стенам, наконец, он ощутил, что где-то в глубине засела заноза. Где-то в чем-то он поступает неверно. Или не совсем честно. И все это смущение души связано с именем Брунгильды. Не потому, что жива память о Лютеции... это никогда не померкнет, но с самой Брунгильдой поступает... в самом деле, нечестно, что ли. При всей их антипатии, все же она заслуживает лучшей доли, чем быть выданной замуж насильно. И хотя их всех выдают замуж, почти что не спрашивая согласия, все же как-то не хочется быть в числе тех, кто обижает женщин. Да, одно дело — насиловать, даже убивать, другое — поступать нечестно.

Свадьбу играли в большом зале. Фарамунду она показалась излишне пышной. Кроме обязательных родителей, свидетелей и помощников, здесь оказался еще и священник со слугами в богатых одеяниях.

Хуже того, Тревор оповестил окрестных хозяев бургов, они гордо именовали себя контами, какое-то искаженное до неузнаваемости римское словцо, эти конты явились с женами и дочерьми. Дочери сразу стали зыркать по сторонам, а его военачальники и знатные воины напыжились и стали смотреть орлами. Их вождь дал связать себя брачными узами, почему бы им тоже не породниться с местной знатью?

Священник крестил, шептал на чужом языке, пел и восклицал, ему подпевали гнусными тоскливыми голосами, мертвыми и заунывными, потом шаман нового бога опомнился и деловым тоном спросил, согласна ли Брунгильда взять его в мужья. Фарамунд со злостью подумал, что этот дурак мог вовсе спросить — любят ли друг друга, новая вера пока еще бесцеремонна.

Брунгильда настолько долго медлила с ответом, что ожидающие насторожились, по всему залу прокатился говорок. Наконец Брунгильда наклонила голову, с усилием выдавила:

— Да, согласна.

Священник повернулся к Фарамунду:

— А ты, сын мой, согласен ли взять в жены Брунгильду Белозубую, дочь владетельного...

— Беру-беру, — прервал Фарамунд нетерпеливо. — Все, вроде бы?

Священник взглянул с укоризной. Фарамунд видел на лицах своих полководцев улыбки. Кто-то гоготнул.

— Сын мой, — сказал священник с достоинством, — надо отвечать строго по ритуалу. Если спрашиваю, согласен ли, ты должен...

— Ничего я тебе не должен, — ответил Фарамунд грубо. — Я не христианин пока что. Давай заканчивай, это моей жене разве что интересно! А я по вере богов своих уже ее в жены взял.

Священник побледнел, что-то побормотал, Брунгильда метнула на Фарамунда ненавидящий взгляд. Военачальники засмеялись уже громко, пихались, звучно хлопали друг друга по спинам. Зазвенело железо. Конты с их женами стояли с вытянутыми лицами, только их перезрелые дочери бросали на Фарамунда обещающие взгляды.

Дальше ритуал, как понял Фарамунд с пренебрежением, пошел через пень-колоду, быстро, скомкано, перепрыгивая и пропуская длинноты, после чего священник пугливо объявил их мужем и женой перед лицом Всевышнего и Всеблагого. Громыхало знаками показывал через головы гостей, что надо бы еще и освятить брак по старому ритуалу, друиды и жрецы уже здесь, но Фарамунд отрицательно покачал головой. Он ничего не имеет против старых богов, но... надоело.

Светильники по случаю свадьбы заправили очищенным жиром, они давали ровный свет, без привычного чада и гари. Фарамунд обычно ел на ходу, в седле, но сейчас Тревор наконец-то взял реванш. Он собрал лучших поваров со всех земель, захваченных Фарамундом, дал им сотни охотников, и вот теперь на стол подавали дивно испеченную дичь, начиная от таких мелких птах, что в зажаренном виде не больше ногтя большого пальца, до огромной туши запеченного целиком тура, которую внесли на плечах, краснея и покачиваясь от натуги двенадцать сильных мужчин.

И мелкие птахи, и дивная рыба, которую Фарамунд никогда раньше не видел, и даже запеченный тур — все было настолько пахуче, вкусно, что Фарамунд ощутил себя жадным зверем, хватающим куски без разбора, жующим то птицу, то рыбу, все это запивающим без всякого порядка вином и пивом.