Политическая история Первой мировой - Сергей Кремлев

Уместно привести и следующее мнение – неверное, но с учётом того, кому оно принадлежит, показательное…

В предисловии к книге Барбары Такман «Августовские пушки» её переводчик Николай Яковлев (позднее он написал «1 августа 1914 года», а тогда скрылся под псевдонимом «О. Касимов») сообщал, со ссылкой на биографа президента Кеннеди Т. Соренсена, что Кеннеди, задолго до того, как прочёл книгу Такман, студентом прослушал в Гарварде курс о причинах Первой мировой войны…

Впоследствии Кеннеди любил приводить обмен репликами между двумя германскими канцлерами… Бывший канцлер спрашивал: «Как же это случилось?», а его преемник отвечал: «Ах, если бы знать!»…

Кеннеди утверждал, что гарвардский курс заставил-де его понять, «с какой быстротой государства, относительно незаинтересованные, за несколько дней погрузились в войну»…

Читая это, не знаешь – смеяться или плакать?

То ли Джон Кеннеди в очередной раз лицемерил, то ли действительно был настолько плохо подготовлен к задачам главы великой державы, что не понимал весьма простой вещи: искренне говорить об обеих мировых войнах, в том числе и о Первой мировой войне, как о неких неожиданных экспромтах, могут лишь очень наивные или недалёкие люди.

Французы почти шутят насчёт того, что самые удачные экспромты – это «экспромты» хорошо подготовленные… Первая мировая война и была со стороны англосаксов подобным «экспромтом», исподволь тщательно продуманным и умело спланированным за годы до войны.

Но вряд ли гарвардские наставники будущего президента США знакомили его с мнением Ленина: «Война порождена полувековым развитием всемирного капитала, миллиардами его нитей»…

И вот в этой ленинской оценке всё было «пришито» к эпохе прочными «нитками».

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ же повторю, что ни в Версале в 1919 году, ни после него никаких особо серьёзных разногласий элитарной Европы и элитарных Соединённых Штатов не было. Была умная, широкая, планетарная игра, был и диктат.

Была точная «раскадровка» текущих и будущих событий режиссёрами наднационального Капитала – именно наднационального, а не «международного», ибо не стоит пачкать великое слово «народ», используя его в прилагательном к антинародному существительному «капитал»…

Вначале режиссёрские ремарки заглушались гулом голосов нескольких тысяч разноязыких делегатов в Париже и пышностью церемонии в Зеркальном зале Версальского дворца.

Потом – спорами на других конференциях и совещаниях…

Ещё потом – плачем и проклятиями «Великой депрессии»…

Однако всего того, чего хотела Америка, она добивалась: и в Париже 1919-го года, и в Париже года 1929-го. Она обеспечила себе не колониальные мандаты, полетевшие к чёрту не более чем через тридцать лет, не колонии, полетевшие туда же примерно в те же сроки, но право и возможность управлять ситуацией в мире так, как это надо было капиталу Америки.

Конечно, не всё задуманное удавалось, и независимая Советская Россия – как результат империалистической войны вместо буржуазной зависимой России – оказалась самым крупным и болезненным просчётом Элиты. С Россией приходилось повременить, зато остальная Европа стала, по существу, монопольной фирмой янки и КО.

Правда, владельцы «фирмы» ещё не знали, что и в Германии возникает потенциальная угроза их интересам. Они контролировали экономику, они сумели неплохо отладить контроль политических движений, но контроль над душами рядовых немцев Штаты установить не могли.

Во времена Веймарской республики в этих душах было перемешано всякое: тёмные аккорды Вагнера с легкомысленным джазом, великие темы Бетховена с весёлой опереттой, зонги «Трёхгрошовой оперы» Брехта с томной эротикой танго, марши «спартаковцев» с «Хорстом Весселем» штурмовиков…

Разные звуки боролись друг с другом, сливались, прорывались один сквозь другой, но их всё более властно перекрывала мелодия новой национальной надежды…

Оглушённая войной Германия выбирала свой новый путь. Увы, по этому пути Германию вновь вели к противоборству с Россией. Как значительно позднее сказал один западный публицист, Германия покатилась (точнее, её опять покатили) «от Рапалло к Сталинграду»…

Силы, повернувшие Германию на этот путь, были теми же, что и перед Первой мировой войной, и цели и задачи у них были сходные, и способы, и методы…

И пора бы это понять.

Послесловие. Россия и Германия – вместе или порознь?

ДАВНО ставшее привычным в русском языке слово «эпилог» происходит от двух греческих слов: «epi», что значит «после», плюс «logos» – «слово, речь». Итак, по-русски вроде бы получается «послесловие». Но эпилог и послесловие не совсем одно и то же, если верить толковым словарям.

Эпилог в литературе – это заключительное сообщение о событиях, происшедших через некоторое время после событий, изображённых в основной части произведения.

А послесловие – это «объяснение, последующее сочинению».

Вряд ли возможно в коротком эпилоге сообщить то, что остаётся мне сказать в этой книге. Эпилогом тут не отвертеться… А вот объяснить кое-что дополнительно не помешает.

Десять лет, прошедших от «чёрной пятницы» на бирже Нью-Йорка до первых налётов германских пикирующих бомбардировщиков Ю-87 на Варшаву, стали одним из самых динамичных периодов во всей мировой истории…

За быстролётный десяток лет Германия из Веймарской республики, придавленной Версальской системой, превратилась в мощный националистический Третий Рейх, вобравший в себя «Восточную марку» – Австрию, немецкие в этническом отношении Судеты, а также Чехию в качестве протектората Богемия и Моравия…

Осенью 1939 года Германия легко разгромила прогнившую Польшу, а летом 1940 года танки Гудериана прижали войска бывших версальских триумфаторов к берегам Английского канала Ла-Манша в районе Дюнкерка.

Неизмеримо – по сравнению со временем перед Первой мировой войной – выросло в мире и в Европе влияние Америки, как оно и было задумано планировщиками Мирового Капитала. Все эти годы они готовили, а теперь уже и начали вторую мировую войну.

За тот же десяток лет Англия и Франция не столько усилились, сколько одряхлели. Безусловный антинацист, американский журналист Уильям Ширер, живший в Германии с конца двадцатых годов, о германской молодёжи писал так: «Молодое поколение третьего рейха росло сильным и здоровым, исполненным веры в будущее своей страны и веры в самих себя, в дружбу и товарищество, способным сокрушить все классовые, экономические и социальные барьеры».

Иные картины давал он, наблюдая молодых англичан: «На дороге между Ахеном и Брюсселем (в мае 1940 года. – С. К.) я встречал немецких солдат, бронзовых от загара, хорошо сложенных и закалённых благодаря тому, что в юности они много времени проводили на солнце и хорошо питались. Я сравнивал их с первыми английскими военнопленными, сутулыми, бледными, со впалой грудью и плохими зубами»…

Вряд ли это было свидетельством прогресса Британской империи.

Россия к концу тридцатых годов, напротив, совершила ещё более мощный рывок во всех сферах жизни, чем Германия. Сотни тысяч рабочих и крестьянских парней и девушек из облюбованных тараканами комнатушек, из заселённых вековечными блохами изб шагнули в небо – в прямом смысле этого слова – с крыла осоавиахимовского У-2.

Миллионы освоили автомобиль, трактор, рацию, танк…

Затем тёмные силы привели в Россию новую войну, ставшую для нас Великой Отечественной…

В 2015 году исполнится 70 лет со дня её окончания, и в год 100-летия со дня начала первой жестокой войны между русскими и немцами, заканчивая эту книгу, имеет смысл ещё раз поразмыслить о двух её главных исторических героях, России и Германии, а также и о том мире, в котором они жили когда-то, живут сейчас и будут жить в будущем…

Поэт называл это – «о времени и о себе»… Сказано хорошо и верно, ведь и наши предки жили, и мы сами живём во вполне определённом времени. При этом мы-то с тобой, читатель, живём в России, но до Берлина всего-то часа три лёту из Москвы…

ИТАК, отгремели последние – уже не фронтовые, а салютные – залпы Первой мировой войны над Парижем, Лондоном, Вашингтоном…

Закончились «мирные» битвы-переговоры.

Разноязычные солдаты-«окопники», военнопленные, интернированные, разъехались и разбрелись по домам.

В Германии и Венгрии потерпели поражение революции, весьма, впрочем, по сравнению с русской вялые.

Народы всматривались в новую Европу, перекроенную войной и Версалем. Жизнь народов продолжалась, но будущее их было далеко не безоблачным, хотя в Париже вовсю веселились. И это будущее вновь зависело от того, как выстроят свои отношения прежде всего два великих народа – русский и немецкий. И после Первой мировой войны, как и до неё, именно Россия и Германия были в состоянии, осознав общность судьбы, взять в свои руки не только собственные судьбы, но и судьбы войны и мира вообще.