Заговор патрициев, или Тени в бронзе - Линдсей Дэвис

Они устроили большой семейный пир, для всех остальных. Мне пришлось вытерпеть его, зная, что это единственный вечер в моей жизни, когда другим будет приятно покупать мне вино. Но мне нужна была светлая голова. Все, что я мог вспомнить из этого ужасного мероприятия, это то, как пьянствовал Фамия, и как моя трехлетняя племянница играла с бесполезным подарком Туллии — ставками Пертинакса… Марсия раскладывала вокруг себя на полу несчастные маленькие костяные кружочки, а люди безрезультатно говорили ей прекратить их есть.

При первой возможности я отправился к Гордиану. Ему особо нечего было добавить к тому, что я уже знал о вчерашних событиях на Квиринале — но у меня были новости для него.

— Сенатор, служанка из винной лавки с правого берега Тибра сегодня вечером должна привезти вам документы. Сначала нужно внести в них коекакие изменения.

— А что это?

— Брачный договор. Его передает вам жених. Он думает, что его невеста попросила почитать его до формального подписания. Завтра у нас с вами назначена встреча с Атием Пертинаксом.

— Как это, Фалько?

— Мы устраиваем ему свадьбу, — сказал я.

LXXXVII

День, когда мы женили Атия Пертинакса, был освежающе ясным после шумного ночного ливня.

Моей первой задачей было забежать на Бычий рынок, чтобы купить барана. Найденный мною вполне подходил для религиозных целей, хотя если бы мы захотели жаркое в горшочке под соусом из красного вина, то он был бы маловат. Однако нам не требовалось, чтобы боги с благодарностью долго помнили нашу жертву.

Потом отвратительный продавец в храме Кастора набросил на меня какието помятые венки. Моя сестра Майя одолжила нам свою свадебную вуаль. До замужества она ткала в мастерской по пошиву одежды; ткачиха очень ценила Майю, поэтому ее шафрановая вуаль была просто невероятно длинной. Майя давала ее в долг бедным девушкам на Авентине; она послужила многим непостоянным парам, прежде чем стала украшением на торжестве Пертинакса. Моя мама испекла бы нам яблочный пирог, но я не посвящал маму в это дело.

Когда я встретился с Гордианом и привел свой шерстяной вклад, он пошутил:

— Надеюсь, ты сегодня увидишь репетицию своей собственной свадьбы!

Баран, который был на моей стороне, слабо заблеял.

Мы встретились с Туллией на форуме Цезаря, на лестнице храма ВенерыПрародительницы.

— Он придет? — взволнованно спросил жрец.

— Вчера вечером он был в винном погребе, искал меня. Мама передала ему сообщение и взяла у него договор; ей показалось, что он ей поверил… Если он так и не покажется, — спокойно сказал я, — то мы пойдем по домам.

— Мы можем потерять его, — проворчал Гордиан, как обычно переживая, — если услышит, что его отец все равно снова женился!

— Эмилия Фауста пообещала мне, что не станет публично объявлять о своем браке, — уверил я его. — Не беспокойтесь раньше времени. Пойдем!

Солнце отсвечивало от золотых крыш Капитолия, когда мы все вышли с форума и свернули на север. Это была маленькая свадебная церемония, как мы и пообещали Пертинаксу: невеста, жрец, помощник жреца с ящиком тайных принадлежностей, и очень большой флейтист, играющий на крошечной флейте. Помощник жреца был в военных ботинках, но вряд ли он окажется первым незрелым юношей, который последовал своему религиозному призванию в неподходящей обуви.

Мы оставили флейтиста (Мило) на страже на улице. Узнав нашу скромную процессию, привратник пристально посмотрел на помощника жреца (меня — сильно закутанного вуалью в «религиозных целях»); я вручил ему стоимость хорошего обеда и предупредил, чтобы он не появлялся. Уходя, привратник объявил, что жених уже прибыл. Можно было сразу же его арестовать, но нам еще нужно следовало закончить со свадьбой; я пообещал невесте.

Атий Пертинакс, под вымышленным именем Барнаб, стоял в атрии. Ради такого торжественного мероприятия он пришел в тоге и гладко выбритым, но вместо беспокойного возбуждения жениха у него было обычное угрюмое лицо. Казалось, ему стало слегка плохо, когда он увидел Гордиана, но, возможно, его разговор с Еленой в тот день за домом подтвердил объяснение, которое мрачно дал ему Гордиан:

— Я бы предпочел не участвовать в твоих делах, Пертинакс — но я знаю девушку много лет, и она умоляла меня провести церемонию.

— Можно пропустить формальности! — насмешливо сказал Пертинакс, сжав губы.

Я заметил, как блестящий шафран слегка колыхнулся, хотя невеста продолжала хранить скромное молчание. Высокая, грациозная девушка красиво двигалась, сверкая чудесной вуалью моей сестры; полотно было довольно тонким, чтобы она видела, куда идти, хотя полностью скрывало невесту из вида.

— Очень хорошо. В браке, как и в смерти, — уныло произнес Гордиан, — обряд не является обязательным. Чтобы удовлетворить богов, законы и общество, все, что требуется, это жертва, договор и переезд невесты в дом ее мужа. Невесту уже привели сюда — это необычно, но не является препятствием к браку. При отсутствии родственников девушка выбрала отдать себя…

— Поверьте ей! — сказал Атий Пертинакс. Те из присутствующих, кто знал Елену Юстину, не видели причины возражать. — Приступим?

Мрачно раздали венки. С впечатляющей быстротой Курций Гордиан покрыл голову и поставил переносной алтарь в пустом атрии. Сторож перед уходом включил фонтан — единственная праздничная деталь.

После формальной молитвы жрец позвал своего помощника в белой вуали, чтобы привести барана. Секунду спустя бедный ягненочек был мертв. Гордиан сделал эту работу аккуратно и спокойно. Служба на мысе Колонна дала ему хорошую практику в обращении с жертвенным ножом.

Он рассмотрел внутренние органы, которые выглядели совершенно ужасно, затем повернулся к невесте и без малейшего оттенка иронии объявил:

— Вы проживете долгую, счастливую и плодотворную жизнь!

Теперь Пертинакс нервничал, не без причины. Если первый брак — это большой риск, то делать это во второй раз наверняка покажется крайне смешным. Жрец принес брачные договоры; Пертинакс был вынужден подписаться первым. Помощник жреца передал документы невесте, которая с раздражающей медлительностью писала свое имя, пока Гордиан отвлекал Пертинакса разговором.

С подписанием договоров завершилась основная церемония. Курций Гордиан коротко и злорадно засмеялся.

— Хорошо! Пора счастливому жениху поцеловать свою счастливую невесту…

Между ними было четыре ярда, когда невеста подняла вуаль, а Пертинакс приготовился увидеть обычное холодное разумное презрение Елены. Он встретил более молодую и более дерзкую красоту: огромные темные глаза и крошечные белые зубки, чистая кожа, блестящие серьги, выражение абсолютной невинности, вопиюще обманчивое.

— Туллия!

— О, боги! — с сочувствием воскликнул я. — Кажется, мы привели его величеству не ту невесту!

Как только Пертинакс двинулся в ее сторону, я откинул свою белую вуаль.

— Фалько!

— Всегда проверяйте предварительно составленный договор перед тем, как подписать его, сенатор. Какойнибудь негодяй мог поменять критически важную деталь! Простите; мы солгали насчет того, что Елена Юстина хотела внимательно прочитать документы, но еще раньше мы солгали насчет того, что Елена согласилась выйти за вас замуж…

Туллия подобрала свою юбку и побежала к двери. Я открыл загадочный ящик, который держал помощник жреца на любой свадьбе. В нашей семье шутили, что юноша хранит в нем свой обед — но у меня был меч.

— Не с места! Гней Атий Пертинакс, я арестовываю вас от имени Веспасиана…

Он презрительно скривил губы, противно обнажив собачьи зубы.

— Верю! — Потом он повернул голову и пронзительно громко свистнул. — Обманывать могут все, Фалько… — Послышался топот ног, и из коридора ворвались полдюжины высоких, небритых воинов в чешуйчатых штанах и с блестящей неприкрытой грудью. — Любой жених хочет иметь на свадьбе своих собственных свидетелей! — насмехался Пертинакс.

Его помощники вломились сюда не с целью разбрасывать орехи. Очевидно, Пертинакс приказал им убить меня.

LXXXVIII

К счастью, я и не надеялся, что жертва уловки со свадьбой ответит изящной речью. Моей первой реакцией было удивление. Следующей — встать спиной к стене, поднять меч вверх и обороняться от них.

От такого человека, как Пертинакс, нужно было неизбежно ожидать чегото подобного. Только богам известно, где он нашел этих головорезов. Они были похожи на германских наемников: большие, длинноволосые хвастуны, сначала нанятые покойным императором Вителлием — а теперь оказавшиеся в Риме после гражданской войны, слоняясь пьяными по борделям вдоль Тибра, поскольку новый, более привередливый Цезарь не брал на службу в пределах Рима иностранные войска.