Рябиновый мед. Августина - Алина Знаменская

— Давай посадим, чтобы место не потерять.

Митя выкопал деревце, Маша принесла воды в холщовой сумке, полила.

Они сделали все, что смогли. Посидели у могилы, съели хлеб, что Маша захватила из дома. Нужно было возвращаться.

Спустились к реке и пошли берегом. На другом берегу у воды рядком стояли деревенские бани. Митя перешел речушку и оставил лопату в одной из бань. Он возвращался вброд. Штаны, закатанные до колен, намокли, рубашку он нес в руках. Маша смотрела, как он идет, и что-то новое, незнакомое просыпалось в ее душе. Он вышел из воды — усталый, бледным, повзрослевший за одну ночь. Маша подошла и провела рукой по его плечу и груди. Он поймал ее руку. Она встала на носочки и потянулась к нему губами. Поцелуй получился коротким и осторожным, будто бы они пробовали воду, прежде чем войти. Маша обняла его, и тогда Митя поцеловал ее по-настоящему первый раз. Потом еще и еще. Они шли домой и, останавливаясь на отдых, снова целовались, благо путь пролегал теперь лесами да перелесками — и ничей посторонний недобрый глаз по мог смутить их или помешать им.

На третий день после расстрела отец Сергий служил панихиду в память убиенных в Пречистом. Служба проходила ночью в одной из церквей Троицкого ансамбля. Теперь все чаще его молитвы бывали об убиенных и томящихся в неволе, все чаще его беспокоило и возмущало происходящее в городе и округе. Но летопись отца Сергия безмолвствует. Только дома, в своем духовном дневнике, он позволяет себе некоторые наблюдения.

Как-то раз на улице его догнал бывший псаломщик Юрьев, теперь называвший себя комитетчиком и разгуливавший по улицам Любима с наганом на боку.

— Что ж это получается, ваше… высокопреподобие? — обратился тот к отцу Сергию. — Панихиду по бандитам служим? Нехорошо…

Отец Сергий остановился и с высоты своего роста невозмутимо уставился на Юрьева.

— Я ведь отца Федора предупреждал. Не захотел он меня послушать. Допрыгался, — продолжал Юрьев, закуривая папироску. — И вы туда же, батюшка. Нехорошо…

— А мне, сын мой, без разницы, по ком панихиду-то служить, — отозвался отец Сергий, отмахнув рукавом струйку дыма. — Ты преставишься, я и по тебе отслужу.

Юрьев поперхнулся дымом, закашлялся, что-то прокричал в спину протоиерею. Но тот невозмутимо, неторопливо плыл по улице прочь.

В конце лета, на Михея-тиховея, протоиерей обвенчал свою дочь с Дмитрием Смиренным. В этот день — еще не осень и уже не совсем лето — струился тихий ветер, перебирал листья берез в аллеях на Валу и тем самым сулил сухую осень. Венчание проходило в соборе, при малом скоплении народа. Жених был бледен и строг, а невеста тиха и застенчива. Матушка Александра украдкой утирала слезу. Венчание дочери слишком остро напоминало ей свое. Самое начало совместного долгого пути — впереди неизвестность и манящая даль, любимый человек рядом и одно искреннее желание идти за ним хоть на край света.

А на Ореховый спас Дмитрий был рукоположен в дьяконы и начал свою службу в Троицкой церкви.

Ася почувствовала недомогание в поезде. Они ехали в переполненном общем вагоне. Ехали долго, то и дело останавливаясь на полустанках и пропуская товарные составы с хлебом, оружием и солдатами. Алексею удалось занять две полки, и, как только Ася почувствовала озноб, он уложил ее наверх, а сам с Марусей и Юликом разместился внизу. Укрытая шинелью Алексея и Машиным пальто, которое та насильно всучила невестке при расставании, Ася все же тряслась от холода. Сильно болела голова, и каждый звук в вагоне и стук колес приносили нестерпимую муку. Она то впадала в забытье, то возвращалась в свою нестерпимую боль всего тела, слабость и жар. Она чувствовала на лице прикосновение чего-то холодного, иногда ее чем-то поили. Но к концу их путешествия ей стало безразлично все вокруг, и только лепет сына откуда-то издалека дотягивался до ее сознания и очень непрочно все же соединял с этой жизнью.

Перед ней возникло лицо Алексея, он прикоснулся ладонью к ее пылающей щеке.

— Не трогай, заразишься. У меня тиф, — сипло выговорила она,

— Меня ни одна зараза не берет, — улыбался Алексей, но глаза его беспокойно блестели.

— Я хочу тебя попросить. — Она облизала пересохшие губы. Он кивнул.

— Если я не выживу, ты не оставляй Юлика. Ладно?

— Ты справишься! Я тебя не отпущу!

Он взял ее за руку. Ладонь у него была крепкая и сухая. Ася закрыла глаза.

Напротив них, внизу, ехали муж с женой, из мещан, а наверху всю дорогу спал мужик в сюртуке. Муж с женой беспокойно перешептывались, затем муж кашлянул и обратился к Вознесенскому:

— Господин офицер… Ваша супруга больна, здесь люди… Мы все можем заразиться. Вам лучше будет выйти на станции и поместить ее в лазарет.

— Мне лучше знать, что нужно моей жене, — буркнул Алексей.

— В таком случае я вынужден буду обратиться к начальнику поезда. — Мужчина поправил пенсне, прокашлялся и стал пробираться через баулы и чемоданы пассажиров.

— Безобразие! — непонятно кому сказала громко его супруга. — В вагоне тифозные.

Она собрала баулы и села на самый край скамьи, ближе к выходу.

В вагоне произошло легкое движение. Как в детской игре «испорченный телефон» понеслось:

— В вагоне тифозные…

— Тиф, тиф…

— В вагоне везут тифозных больных…

Вагон разом зашевелился. Мешочная серая масса, которая минуту назад мирно спала, резалась в карты и бесконечно жевала, вдруг вздыбилась, задвигалась, схватила вещи и стала перемещаться к выходу, затаптывая чужие узлы. В вагоне началась паника.

Сосед, всю дорогу спавший на верхней полке, проснулся, послушал шум вагона, сполз и, прижимая кепку к животу, молча просочился мимо угрюмого вооруженного Алексея.

Вагон значительно поредел. На станции толпа новых пассажиров хлынула было в вагон, но их встретил зловещий предупредительный шепот:

— В вагоне тифозные!

Новых пассажиров как ветром сдуло. Показался беспокойный нижний сосед. Следом за ним шел измученный бессонницей, издерганный начальник поезда.

Он приблизился и заглянул в купе. Наткнувшись на колючий, напряженный взгляд Алексея, развел руками:

— Товарищ командир, жалуются… вот. Алексей расстегнул кобуру и выдернул наган.

— Мы никуда не уйдем, — тихо и внятно сказал он. — У меня назначение Реввоенсовета.

Возмущенные муж с женой притихли. Начальник поезда предложил обеспокоенной паре занять другие места. Когда они ушли, Алексей подхватил детей и перенес их в освободившееся, самое дальнее, купе. Разобрал узел с тряпками, устроил детям постель.

Сам вернулся к жене и уселся на лавке внизу, напротив нее.