Мессия. Том 2 - Бхагаван Раджниш

Они будут убивать его, распинать его, потому что он делает ту же самую вещь: он разрушает их надежду.

Люди живут в таком несчастье, что надежда требуется им постоянно, они помешаны на надежде. Никто не может избавить кого-то другого от несчастья. Можно рассказать вам, как вам выйти из своего несчастья, но невозможно вытащить вас из вашего несчастья; кроме вас, никто не может быть вашим спасителем.

Но Гаутама Будда говорит то же самое, Кришна говорит то же самое — это нужно понимать как метафору. Никто не приходит снова. Раз человек становится просветленным, он не может прийти снова; нет обратной дороги. Точно так же, как вы, будучи юношей, не можете снова стать ребенком... или можете?

Как бы сильно вы ни пожелали, этого не случится; в противном случае никто не был бы старым, все становились бы молодыми снова и снова — кому хочется умирать? А лучший путь избежать смерти — это оставаться молодым. Поэтому всякий раз, чувствуя, что стареете, идите обратно, всего несколько миль назад, — и будьте молоды снова.

Но во времени нет возможности возвращаться; вы всегда идете вперед. Коль скоро вы становитесь просветленным, вы не можете родиться снова, потому что это более низкая стадия, которую вы уже прошли.

Тогда каков может быть смысл этого? Смысл в том, что тела этих мистиков могут быть разными, но они отдают свои тела одному и тому же универсальному состоянию. Так что Кришна не может вернуться, Христос не может вернуться, Будда не может вернуться. Но всегда может быть кто-то, кто сдался и доступен универсальному духу. А этот дух — один и тот же.

Поэтому мистик не может вернуться снова, то же тело не может родиться снова, но тот же универсальный дух может снова найти кого-то, кто доступен и открыт.

Смысл именно таков. Если вы понимаете это, тогда для христиан нет смысла ждать Христа, потому что он никогда не придет. Можно встретить людей, которые говорят на том же языке, которые говорят из того же универсального источника жизни, но христиане будут слепыми, потому что другим будет тело, другим будет язык. Индуисты не поверят этому, мусульмане не поверят этому, буддисты не поверят этому; на самом деле они первыми станут отрицать это.

Как раз на днях я видел Кейко и ее мать. Ее мать была очень сердита на меня, потому что хотела, чтобы я велел ее дочери уезжать с ней. А я сказал: «Как я могу кому-нибудь приказывать, что-либо делать? Могу только сказать, что, если она хочет уехать с вами, она должна ехать, а если она хочет оставаться здесь, она должна остаться. Кто я такой, чтобы приказывать ей оставаться здесь или уезжать с вами?»

И тотчас же появился ее буддийский ум, и она сказала: «Значит, вы не Будда».

Я просто наслаждался этим разговором. Я сказал: «Будда — безусловно, не я. Я оставил Будду двадцать пять столетий назад. Я современный человек, почему я должен тянуть воловью телегу?»

Она сказала: «Вы ужасны. Будда не разлучает мать с ее дочерью».

Я сказал ей: «Тогда вы ничего не знаете о Будде: как же насчет его десяти тысяч монахов и монахинь? Он разлучил их с их родителями, мужьями, женами, матерями, отцами. Неужели вы думаете, что все те десять тысяч монахов, которые были у Будды, упали с неба? И он делал так не только тогда, но вот уже двадцать пять столетий беспрерывно; сейчас есть миллионы буддийских монахов по всему миру, и буддийские монахини — особенно на Востоке; он до сих пор разрушает семьи. А вы заявляете, что, если бы я действительно был Буддой, я не разрушал бы семью! Будда разрушил семей больше, чем любой другой в целом мире».

Тут она рассердилась еще больше — люди сердятся, когда не могут найти доказательств. Она сказала: «Вы — дьявол».

Я сказал: «Вот это верно».

— А моя дочь любит вас как отца.

Я сказал: «Это я могу понять. Однако я не могу быть вашим мужем, потому что даже дьявол испугался бы вас. Что случилось с вашим мужем? — вы, наверное, уничтожили беднягу».

Он живет отдельно, он не живет с ней. У нее единственный ребенок, и она почти убила эту прекрасную девушку — она отняла всю жизнь у нее.

В первый раз я увидел ее пришедшей в коммуну в Америке — она оставалась там один месяц, а здесь она уже два или три дня. Она не умеет хлопать, она не может присоединиться к вам, когда вы почти в экстатическом состоянии. Она остается как каменный Будда — это и есть обучение ее матери.

В первый раз, когда я сказал: «Можешь оставаться здесь, если хочешь», — она улыбнулась. В первый раз я заметил хоть какое-то движение. Я попросил Гиту помочь ей снова стать живой, и вот мать уехала — она действительно была драконом... Кейко, ты можешь начинать смеяться со всеми этими людьми. Общайся с ними, танцуй с ними и забудь прошлое — твое прошлое было кошмаром. И пригласи своего отца, потому что я сочувствую и ему. Повидав твою маму, я все время думал о твоем отце — что же сделала эта женщина с отцом? Раз ты начала танцевать, наслаждаться и жить, твоя жизнь возвратится к тебе.

Это было прекрасно — увидеть Кейко, прощающуюся со своей матерью. По японскому обычаю мать стала с ней лицом к лицу — ее последняя попытка, контакт глаза в глаза, — что девушка, которую мучили уже тридцать лет, обязательно испугается, скажет: «Я пойду с тобой». Но она увидела радость, свободу и любовь всех вас и попрощалась по-японски, сложив руки и поклонившись своей матери — таким способом они прощаются. Мать сделала то же, но с большим гневом. Она следовала ритуалу, но она кипела; она поверить не могла, что незнакомый человек мог отнять ее дочь так легко — чего не удалось сделать даже ее отцу.

Так не только с Кейко, так почти с каждым — более или менее. С ней это было чересчур. Родители убивают, потому что только тогда они могут заставить вас повиноваться. Они не хотят, чтобы вы смеялись, они не хотят, чтобы вы танцевали, они не хотят, чтобы вы пели. Они хотят, чтобы вы никоим образом не проявляли жизни, а жизнь — это единственный Бог, что есть.

И с сердцем, более полным, и устами, более воздающими духу, буду я говорить.

Да, я вернусь с приливом...

Эти люди всегда возвращаются — как я объяснил, это не то, чего ожидают люди, поэтому никогда не известно, из кого будет говорить универсальный дух. Это одна из причин, почему я хочу, чтобы все религии распались, чтобы каждый освободился от предрассудка, и каждому удалось найти — где он сможет почувствовать универсальный дух, говорящий снова. Слова могут быть другими, жесты могут быть другими, но сущность послания будет той же.

И хотя смерть может скрыть меня, и большая тишина может объять меня, все же я вновь буду искать вашего понимания.

И не вотще буду я искать.

Если что-нибудь из сказанного мною есть истина, то эта истина откроется более зычным голосом и словами, более созвучными вашим мыслям.

Времена меняются. Сейчас нельзя говорить так, как говорил Будда, — он казался бы устаревшим. Нельзя также говорить и как Иисус — это было бы устаревшим.

Всякий раз, когда говорит универсальный дух, это свежо, ново, всегда из этого мгновения, — но послание по сути одно и то же. Это новый Цветок, но аромат тот же. Не смотрите на цветок, старайтесь почувствовать аромат.

Я ухожу с ветром, народ Орфалеса, но я не кану в пустоту; Если в этот день не суждено сбыться вашим нуждам и моей любви, то пусть он останется обещанием, пока не настанет другой день.

Обещаю вам, я приду, если этого дня не было достаточно, если ваши нужды не сбылись. Ни моя любовь... я не смог дать вам достаточно, в изобилии, потому что вы не были доступны восприятию этого.

...то пусть он останется обещанием, пока не настанет другой день.

Меняются нужды человека, но не его любовь, и он неизменно жаждет, чтобы любовь утолила его нужды.

Потому знайте, что я вернусь из большего безмолвия.

Все эти обещавшие мистики, казалось, обманули надежды и не исполнили обещания, но вы все еще смотрите на внешнюю структуру. Внешняя структура не может быть той же самой — посмотрите на основы, и вы обнаружите, что все обещания исполнены.

Все эти люди приходят снова и снова. Неустанны их попытки заставить вас понять, помочь вам вырасти к большему свету, к большей любви, помочь вам танцевать, потому что вы не калеки; помочь вам видеть, потому что вы не слепы; помочь вам чувствовать, потому что внутри у каждого из вас сердце бьется и ожидает, когда любовь прольется на него.

— Хорошо, Вимал?

— Да, Мастер.

20. НЕ СУДИТЕ ОБ ОКЕАНЕ ПО ЕГО ПЕНЕ

8 февраля 1987.

Возлюбленный Мастер,

Туман, что тает на рассвете и оставляет лишь росу в полях, поднимется, соберется в облако и упадет дождем.

И я был подобен туману.

В ночной тиши бродил я по вашим улицам, и дух мой входил в ваши дома,