Эйзенхауэр - Георгий Чернявский

Единственную речь, почти полностью посвященную внешней политике, он произнес 25 августа в Нью-Йорке в зале «Медисон-сквер-гарден» перед членами ветеранской организации «Американский легион»{522}. Оратор обвинил администрацию Демократической партии в том, что она не смогла закрепить результаты войны и позволила СССР значительно упрочить позиции; подчеркнул, что США должны перехватить у СССР идеологическую инициативу, добиться, чтобы каждый народ «выбирал себе правительство» и «сбросил ярмо коммунистической деспотии». Фактически в речи был выдвинут призыв к освобождению Восточной Европы от советского влияния{523}.

На пресс-конференциях часто приходилось сталкиваться с неудобными вопросами, порожденными слухами, которые распространяли политические противники, и просто чудовищными сплетнями, подчас носившими расистский характер. Например, Эйзенхауэра спрашивали, не является ли его фамилия еврейской. Как надо было ответить на такой вопрос? Начать доказывать, что он происходит не из еврейской, а из немецкой семьи, означало лить воду на мельницу антисемитов. Такой поворот сразу же вызвал бы гнев довольно сильного в США, особенно в Нью-Йорке, еврейского лобби, не говоря уже о том, что Дуайта совершенно не интересовала национальность людей, с которыми ему приходилось иметь дела, важны были их деловые и личные качества. Услышав подобные вопросы, Дуайт тотчас заявлял, что он гордился бы принадлежностью к древнему народу, но, к сожалению…

Вскоре о национальности спрашивать перестали. Но вопросы, была ли у генерала «фронтовая жена» по имени Кей Саммерсби, не собирается ли он разводиться с Мейми, не является ли Мейми алкоголичкой, появлялись вновь (слухи, что его жена злоупотребляет крепкими напитками, распространялись уже несколько лет и были связаны с болезненным состоянием Мейми и с тем, что она редко появлялась на публике, проводя значительную часть дня в постели).

Когда такого рода вопрос был задан впервые, Эйзенхауэр просто растерялся. Он откинулся на спинку стула, сделал глубокий вдох и произнес: «Я не думаю, что в течение последних восемнадцати месяцев Мейми вообще выпила что-нибудь крепкое»{524}. Этот вопрос неоднократно повторялся на следующих встречах с прессой, и каждый раз Эйзенхауэр ссылался на свой первый ответ.

Номинация

К собственному удивлению и к недоумению тех, кто видел в нем только профессионального военного, Дуайт быстро овладел искусством общения с прессой, выступлений перед разнородной аудиторией, без чего на политический успех рассчитывать было невозможно.

Пятого июля Эйзенхауэр приехал в Чикаго, где на следующий день начал работу съезд Республиканской партии. Пять дней на съезде шла открытая и закулисная борьба за выдвижение. Основным соперником был опытнейший политик Роберт Тафт, глава республиканской фракции в сенате, который на первичных выборах несколько опередил Эйзенхауэра. Руководители кампании Эйзенхауэра, возглавляемые столь же известными политиками Т. Дьюи (кандидатом в президенты на предыдущих выборах) и массачусетсским сенатором Г. Доджем, обвинили Тафта в «краже» голосов делегатов от Техаса и Джорджии, выступавших за Эйзенхауэра, путем подмены их своими участниками съезда. После долгих дебатов съезд поддержал «честную игру», в результате чего прибыли новые делегаты, чье мнение должно было определить исход голосования. Съезд проходил в напряженной обстановке. Крики проклятий перемежались возгласами одобрения, чтобы вновь смениться коллективными ругательствами.

Первый тур голосования состоялся 11 июля. За Эйзенхауэра было подано 595 голосов, тогда как для выдвижения требовалось 604. Казалось, что предстоит новый тур. В этот момент на трибуну поднялся руководитель делегатов из штата Миннесота Уоррен Бергер и объявил, что они решили отдать все голоса Эйзенхауэру. Вслед за этим с аналогичными заявлениями выступили представители других делегаций. Раздались призывы к Тафту снять свою кандидатуру, чтобы выдвижение Эйзенхауэра оказалось почти единогласным. Тафт, однако, ответил резким отказом{525}. В результате за Эйзенхауэра было подано 845 голосов, за Тафта — 280, за губернатора Калифорнии Эрла Уоррена — 77 и за генерала Дугласа Макартура, который хвалился, что на заключительном этапе станет единственным кандидатом, — всего четыре.

Так Эйзенхауэр стал республиканским кандидатом на президентских выборах. Теперь ему предстояло назвать кандидата в вице-президенты. К удивлению многих участников съезда и политических наблюдателей, Эйзенхауэр предложил баллотироваться вместе с ним молодому сенатору Ричарду Никсону. По мнению исследователей, эта кандидатура (Никсон слыл заядлым антикоммунистом и поддерживал контакт с Д. Маккарти) должна была в какой-то мере компенсировать умеренные позиции Эйзенхауэра по международным вопросам и его прошлые «грехи» — «уступки» Советскому Союзу в конце войны{526}.

Пара Эйзенхауэр — Никсон была подобрана для того, чтобы как можно надежнее обойти демократического кандидата — губернатора штата Иллинойс Эдлая Стивенсона, слывшего либералом левого толка, интеллектуалом и прекрасным оратором. Многие наблюдатели считали, что Стивенсон был готов на уступки в холодной войне{527}.

В статусе кандидата Эйзенхауэр сразу же продемонстрировал, что первой его задачей является восстановление нарушенного на съезде единства Республиканской партии. По окончании заседания он направился в отель, где остановился Тафт, и, встретившись с ним, предложил позабыть прошлые раздоры и работать в тесном союзе. Тафту ничего не оставалось, как принять предложение. Они вышли в вестибюль к ожидавшим журналистам. На следующий день их совместное фото появилось во многих газетах{528}. Эйзенхауэр добился своего: Тафт стал виднейшим членом его команды, далеко не всегда послушным, отстаивавшим свое мнение, но во всех случаях лояльным.

Теперь Эйзенхауэр должен был уйти с военной службы. Немедленно после номинации он продиктовал текст телеграммы в высшие военные инстанции о своей отставке. У присутствовавших при этом братьев Милтона и Артура были слезы на глазах{529}. Дуайт держал себя в руках, но испытывал схожие чувства. Он расставался со службой, которая началась более сорока лет назад и заслуженно вознесла его к мировой славе. Каков будет результат президентской гонки, никто не мог предсказать, как и предвидеть, как в случае победы сложится его пребывание на высшем государственном посту.