Подземелья Дикого леса - Колин Мэлой

— Так они что, оттуда? — спросил мальчик, который сидел по-турецки прямо перед Каролем.

— Нет-нет, — ответил старик. — Но уж такими они родились. Некоторые называют это «лесная кровь». Магия, кровь — неважно. Я думаю, это наследственное. Где-то у Мельбергов в родственниках есть местный, просто он живет себе тихонько Снаружи и виду не подает.

Элси и Рэйчел коротко переглянулись через всю комнату. Рэйчел сидела за обеденным столом и рисовала пальцем на грубой поверхности. Казалось, ей эти открывшиеся факты радости не принесли. Комнату заполнили взволнованные голоса; у каждого было свое мнение о том, что делать дальше.

— Я хочу домой! — жалобно сказала маленькая девочка примерно возраста Элси.

— У тебя разве дом есть? — парировала другая.

— Может, стоит исследовать эту дорогу? Посмотреть, куда она ведет? — Это сказал Карл Ренквист, который сидел за столом и вязал.

— Ни за что, — ответила Синтия Шмидт. — Судя по рассказам Кароля, это кошмарное место.

— И опасное, — добавила Лиззи Коллинз.

— А что с Антэнком? Он же обещал нам деньги!

— И свободу!

— Ха! — огрызнулся Майкл, посасывая трубку. — Это все вранье. Он запихнет нас обратно в цех.

— И заставит Элси с Рэйчел провести его в лес.

От этой мысли по спине у Элси побежали мурашки. Конечно: с их помощью он захочет пробраться через внешний пояс. Девочка представила, как им придется водить туда сначала его, а потом целый поток других промышленников — такая судьба выглядела хуже смерти.

— Здесь наш дом. Здесь наше место. — Эти слова сказал Майкл, и от них в комнате настала абсолютная тишина. — Там у нас ничего нет. Во внешнем мире мы — сироты. Здесь — семья. Правда ведь, Кароль?

Старик, задумчиво нахмурясь, похлопывал ладонью по щеке, поросшей седой щетиной.

— Понимаешь, — наконец заговорил он, — я очень полюбил это место. Но все же еще разок взглянуть на внешний мир был бы не прочь. Сыну-то моему сейчас, поди, уже под сорок. Мы мало общались с тех пор, как его мать умерла, но зайти к нему, пожалуй, не помешает.

Некоторые из ребят согласно закивали.

— Я соскучился по леденцам, — сказал один из малышей, чем вызвал у остальных взрыв смеха.

— А еще там есть шоколад! — добавил кто-то. Это заявление тоже встретили с энтузиазмом.

— Карамельное мороженое! Взбитые сливки!

— Автоматы с видеоиграми!

— Скейтерский парк Бернсайд!

— Кофе! Столько кофе! — Тут все дети дружно обернулись. Карлу Ренквисту, видимо, не терпелось изучить эту сторону мира взрослых — настолько он привык, что в их общине никому ничего не запрещают.

— Вот то-то и оно, — возразил Майкл убежденным тоном. — Вернетесь туда — и вы опять дети. Нельзя пить кофе. Нельзя ругаться. Поздно ложиться тоже нельзя. И надо ходить в школу каждый день. Такие правила.

Это весьма справедливое замечание сильно поубавило всем радости. Дети начали ворчать, перечисляя все требования, которые ежедневно предъявляли к ним во внешнем мире. Здесь же, в лесу, они сами устанавливали себе правила.

— И вообще, куда мы пойдем? — добавил Майкл новый аргумент и помедлил, давая всем до конца осознать, что он имеет в виду. — К Антэнку точно не вернемся. Родителей у нас нет. Родственников нет. За этим лесом нас никто не ждет.

Самая младшая девочка, Анна-Лиза, расплакалась.

— Я считаю, нужно остаться, — продолжал Майкл. — Пусть Мельберги со своей магией уходят, если им хочется, но я с ними не пойду. — Он посмотрел на Синтию, свою подругу и товарку по охоте. — Ты со мной?

Та замялась.

— Я не знаю, Майкл, — сказала она погодя, не поднимая глаз. — Честно, я не знаю.

Не давая ему возможности упрекнуть подругу за то, что она его не поддержала, вперед выступила Марта. Все это время она молча наблюдала из дальнего угла, а теперь, кашлянув, заговорила:

— А разве нельзя устроить все то же самое, но снаружи?

Все замолкли, готовые слушать ее предложение.

— Кто сказал, что снаружи мы не сможем жить так же? Ничего ведь не изменится, правда? Вы боитесь каждый день ходить в школу, но тут ежедневная работа вас не пугает. Я так думаю: это потому, что вас не заставляют взрослые. Потому что мы все тут равны, и вы понимаете, что дом держится на труде каждого из нас — и все получается. Ну и что, что там нельзя ругаться, курить и пить? Подумаешь! Нам еще успеет все это надоесть, когда станем взрослыми. И, кстати, остановившееся время — это, конечно, круто и необычно, но я бы хотела дожить до тринадцати. Если честно, мне давно не терпится вырасти.

Дети согласно забормотали.

— Я считаю, нам надо уйти. Всем вместе. А там найдем где-нибудь на окраине заброшенный домик и сделаем это, — тут она обвела рукой комнату, — снова. И будут у нас и леденцы, и шоколад, и скейты, и все что угодно. Что скажете?

Карл Ренквист вскочил со своего места и бешено зааплодировал, уронив вязание на пол. Но когда мальчик заметил, что эта речь никого больше настолько не задела, то покраснел и сел обратно.

— По-моему, надо так и сделать, — сказал он робко.

Однако и остальных слова Марты убедили. Дети начали смотреть друг на друга по-новому, с новой надеждой. Жизнь, которую она им предложила, и вправду казалась возможной. И прекрасной.

Кароль, который все это время смотрел деревянными глазами поверх голов детей, практически прочел их мысли — настолько осязаемым было всеобщее желание оставить это чистилище и создать себе новый дом. Он прочистил горло и заговорил:

— Хорошо. Проголосуем. Кто за то, чтобы уйти отсюда и начать все заново Снаружи?

Жестокий каприз безумной женщины когда-то отнял у него зрение. Но хоть старик и не мог видеть, он отчетливо слышал шорох множества комбинезонов, когда дети подняли руки в почти единогласном решении. Слышал удивленные вздохи, которые вырвались у некоторых, удивленных тем, как сильно их единодушие в выборе своего будущего. Слышал смех — радостный и изумленный, — который зародился среди малышей и тут же охватил всю комнату. Чего Кароль услышать не мог — хоть и почувствовал, — так это новообретенной грусти, которая поселилась в глазах Майкла и его нахмуренных бровях.

Он один не проголосовал. Когда все подняли руки, его собственная осталась висеть вдоль тела, словно приклеенная. Мальчик смотрел на ликующих ребят, которые хлопали друг друга по спине и давали пять, и посреди радостной толпы один молчал, объятый тревогой и печалью.

Антэнк держал колесо в руках. Три шестеренки, таинственно мерцая, в плавном танце обтекали сияющее ядро. От движения оно издавало тихий гул; к тому же его окружала аура турбулентности — пальцы Джоффри ощущали постоянное движение работающих магнитов. Оно было воистину прекрасно. На глазах Антэнка появились слезы радости и облегчения. Он шмыгнул носом, улыбаясь чудесному результату своего тяжкого труда.