Под игом - Иван Вазов

Кандов приехал в Клисуру днем позже, чем Рада, и остался погостить у своего родственника, чтобы под этим благовидным предлогом оказаться поближе к Раде. Он заглянул к ней в тот же день и застал ее в слезах, оплакивающей смерть Лалки. Кандов понял, что приходить к Раде, когда она в таком горе, неуместно, но все же у него стало легко и светло на душе. Он даже почувствовал себя счастливым — ведь он увидел Раду.

На другой день утром Кандов снова зашел к ней. Он заметил, что девушка еще больше расстроена, чем вчера, — теперь она не только горевала об умершей подруге, но была встревожена слухами о предстоящем восстании в Копривштице и беспокоилась о Бойчо, не зная, где он и что с ним. Рада была в таком угнетенном состоянии, что обрадовалась приходу Кандова.

—Что слышно, господин Кандов? — с беспокойством спросила она.

—Поговаривают о восстании, — сухо ответил он.

—Боже мой, боже, что-то теперь будет?.. И Бойчо куда-то пропал, о нем ни слуху ни духу.

Кандов рассеянно смотрел в окно, устремив глаза на какую-то точку на Рибарице.

—А вы что об этом думаете? — нетерпеливо спросила Рада.

—Я-то?

—Да, вы.

—О восстании?

—Ну да, о восстании.

Он ответил равнодушно, словно это не Рада его спрашивала, а посторонний человек:

—Восстание… восстание!.. Ну что ж, будут драться, рубить друг друга, палить из ружей, — стараться освободить Болгарию…

—А Клисура?

—Может статься, и она… впрочем, все равно…

—Как — все равно? А вы?

—Да и я — все равно.

Кандов отвечал рассеянно, как если бы его спрашивали о нравах жителей Новой Зеландии… Однако под этой маской рассеянности, под личиной холодного безразличия к событиям, решающим судьбы Болгарии, таилось мрачное отчаяние. Но ни он сам, ни Рада не чувствовали этого.

—Что же вы будете делать, когда восстание вспыхнет повсюду? — спросила Рада.

—Что надо, то и буду делать.

—А что же надо? Неужели вы не будете сражаться?

—Что я могу сделать, Рада? Только одно — отдать свою жизнь!.. — мрачно ответил Кандов.

Послышались три негромких стука в дверь.

—Бойчо! — крикнула Рада и бросилась отворять.

В комнату вошел Огнянов, усталый, в запыленной крестьянской одежде. Он только что вернулся из Панагюриште. Главное собрание близ Мечки, в котором и он участвовал, решило начать восстание первого мая. Теперь Огнянов торопился в Бяла-Черкву, чтобы в течение нескольких дней, остающихся до этого срока, закончить там подготовку и поднять знамя восстания в назначенный день. В Клисуру он заехал лишь для того, чтобы попрощаться с Радой. Но как только Огнянов зашел в тот дом на окраине города, где обычно останавливался, ему передали письмо из Бяла-Черквы, и он, ни с кем больше не повидавшись, поспешил к Раде.

Войдя, он остановился на середине комнаты и бросил холодный, презрительный взгляд на Кандова, спокойно стоявшего у окна.

Рада попыталась было сказать Огнянову, как она радуется его приходу, но, увидев, что на нем лица нет, запнулась, пораженная.

—Извините, что так рано помешал вашей беседе, — проговорил Огнянов, горько усмехаясь и бледнея.

Только теперь он взглянул на Раду.

—Что с тобой, Бойчо? — спросила она сдавленным голосом, подойдя к нему.

—Довольно притворяться! — холодно процедил Огнянов. Девушка кинулась было обнять его, но он отпрянул назад.

—Избавьте меня от ваших нежностей, — сказал он и, обернувшись к Кандову, проговорил раздраженным тоном: — Господин Кандов, не знаю, как и отблагодарить вас за то, что вы соизволили откликнуться на приглашение и приехали из самой Бяла-Черквы…

Душивший его гнев помешал ему докончить фразу. Кандов обернулся к Огнянову.

—О каком приглашении вы говорите? — сухо осведомился он.

—Что означают твои слова, Бойчо? — растерянно спросила Рада. — Господин Кандов приехал в гости к родным… Он…

Она не могла вымолвить ни слова больше и разрыдалась.

Рада заплакала потому, что первый раз в жизни была вынуждена солгать. В короткие часы свидания с Бойчо в Бяла-Черкве у нее не было времени да как-то и в голову не пришло рассказать ему о странном ухаживании Кандова и объяснить, почему она не решилась отказать ему от дома. И вот сегодня Огнянов застал у нее студента, да еще в такой ранний час. По-видимому, до него уже дошли слухи, что Кандов у нее бывает, а проклятая случайность теперь укрепила его сомнения, прежде чем Рада успела их рассеять.

Рада надеялась, что Кандов сам все объяснит, чтобы вывести ее из трудного положения, но он молчал.

—Ну что ж, Кандов, скажите и вы что-нибудь, порадуйте меня, — желчно проговорил Огнянов, с презрением глядя на соперника.

—Мне нечего вам сказать. Я жду, что вы скажете, — хладнокровно отозвался студент.

—Это — низость! — вскричал Огнянов, переводя глаза с одного на другую.

Кандов побледнел. Уязвленное самолюбие вывело его из состояния мрачного безучастия.

—Огнянов! — крикнул он.

—Кричи громче! Так я тебя и испугался! — в тон ему крикнул Бойчо. Челюсть у него тряслась от гнева.

Рада бросилась к нему, опасаясь, как бы он чего-нибудь не выкинул. Она знала, что в гневе он неукротим.

—Боже мой! Бойчо! Что с тобой! Что ты собираешься делать? — спрашивала Рада, захлебываясь от рыданий. — Погоди, я тебе все расскажу!

Огнянов бросил на нее язвительный взгляд.

—Перестань, Рада, не унижай себя слезами. И я, глупец, верил, что нашел самую чистую, самую святую невинность…

А я так любил тебя! И что же — я выбросил свое сердце на улицу!.. Какое ослепление!

—Бойчо! — в отчаянии крикнула Рада, заливаясь слезами.

—Замолчи! Между нами нет больше ничего общего. С глаз моих спала пелена… Как мог я так заблуждаться! Вообразил, что ты можешь любить меня, любить какого-то бродягу, которого ждет кол или виселица, в то время как на свете есть такие рыцари громкой фразы, такие высокомудрые и благонадежные трусы… Господи, на какие низости способны люди!..

 И он повернулся к выходу.

—Огнянов! Возьми свои слова обратно! — крикнул Кандов, бросаясь за ним.-Огнянов остановился.

—Нет, я их повторю. Все это — низость и подлость! Гнусное злоупотребление доверием товарища… Неужели ты станешь отрицать то, что ясно, как день? — проговорил Огнянов, гневно глядя на студента.

—Или возьми свои слова обратно, или смерть! — зарычал Кандов, брызгая слюной от ярости.

—Смерть? Она пугает только таких революционеров, которые спасают Болгарию, прячась под бабий подол.

Кандов ринулся на Огнянова, чтобы ударить его по голове. Все накопившиеся в его груди долгие муки и страдания превратились в поток ненависти к их косвенному виновнику.

Огнянов был очень силен. Он отшвырнул от себя Кандова так, что тот отлетел до самой стены, и вытащил из-за пояса два револьвера.

—Драться на кулаках не хочу, — проговорил он. — Вот, возьми.

 И Огнянов протянул студенту револьвер.